Кингсблад, потомок королей - Льюис Синклер. Страница 4

— Должна сказать, что пока, несмотря на ее опасный возраст, я что-то не примечала за ней хвоста чернокожих поклонников!

— Ну да, ну да — но понимаешь — ты понимаешь…

Честному и наивному Нийлу было тем труднее сформулировать свою точку зрения на расовый вопрос, что он сам не знал, в чем эта точка зрения заключается.

— Я хочу сказать, что мы тут, на Севере, исходим из представления, что негр — такой же человек, как и мы, ничем не хуже, и имеет такие же шансы стать президентом Соединенных Штатов. Но, может быть, это — неверное представление. В армии я познакомился с одним врачом из Джорджии, и он меня уверял — а кому и знать, как не ему, он ведь всю свою жизнь прожил среди негров, и потом сам врач, ученый, — вот он мне и говорил, будто доказано, что у негров объем мозга меньше, чем у нас, и черепные швы у них облитерируются раньше, так что даже если в школе они сначала учатся хорошо, то очень скоро отстают и потом уже лодырничают всю жизнь. Так ведь это же и значит низшая раса… Черт, ты понимаешь, не в моем характере кого-нибудь ненавидеть. Я никогда не чувствовал ненависти к итальянцам или к фрицам, а вот Белфриду я ненавижу. Чертова девка, она постоянно смеется надо мной, у меня же в доме! Только и думает, как бы поменьше работать и побольше выжать из нас, и еще над нами же издевается — за то, что мы ей платим; нет чтобы постараться приготовить что-нибудь повкуснее, одна забота — как бы выговорить себе лишний выходной вечер, и всегда подсматривает за нами, и высмеивает нас, и копит против нас злобу, и ненавидит нас!

Вестл уже спала, а он все лежал и думал:

«А вот тот парнишка негр, с которым я проучился вместе с первого до последнего класса, — как его звали, Эмерсон Вулкейп, что ли? — ведь всегда держал себя тихо, прилично, а мне все-таки неприятно было видеть его черную физиономию среди наших белых девочек.

Собственно говоря, физиономия у него даже не была черная. Он был не смуглее меня; мы и не знали бы, что в нем есть негритянская кровь, если бы нам не рассказали. А все-таки когда уж знаешь, так о человеке привыкаешь думать, как о негре, и я помню, как я, бывало, злился, когда он вылезал вперед и отвечал на вопросы, на которые Джад или Элиот не могли ответить.

Или эти черные солдаты-грузчики в Италии — я ни одному из них слова не сказал, но всегда в них чувствовалось что-то не то, — и как они смотрели на нас! Да я ни одному заслуженному генералу не позволил бы смотреть на меня так, как эти черномазые! Да, если мы хотим отстоять достижения нашей цивилизации, нужна твердость и выдержка, так, чтобы ниггеры знали свое место. Хотя, боюсь, мне не всегда удается проявлять твердость с этой мартышкой Белфридой!»

Славный молодой финансист-воин, законный наследник шпагоглотателей Дюма, философствующих аристократов Толстого, доблестных джентльменов Киплинга, ворочался в постели, не чувствуя душевного покоя.

4

Вновь они изведали предрождественский праздничный подъем, почти позабытый за эти годы войны. Их друзья и сверстники еще воевали в Европе или на Тихом океане, и Нийл и Вестл думали о них не меньше, чем о Бидди, когда носились по городу в поисках елки чуть не за месяц до рождества.

Они рассчитывали, что Белфрида, как добрый и преданный член семьи, разделит их святочные утехи, и Вестл с трепетом подступила к ней:

— Мы с мистером Кингсбладом выбрали чудесную елку, сегодня рассыльный ее принесет. Пока спрячем ее в гараже. Вы нам поможете в устройстве этого маленького праздника, хорошо? Елка ведь так же для вас, как и для нас.

— У нас дома своя елка будет.

— О, у вас на Майо-стрит тоже бывают елки?

— Да, у нас на Майо-стрит бывают елки! И семьи у нас на Майо-стрит тоже бывают!

Вестл больше рассердилась на себя, чем на девушку. В самом деле, она говорила с ней так, будто праздник рождества изобрели Отцы Пилигримы в Плимуте, вместе с Санта-Клаусом и елкой, а заодно и зимним солнцестоянием, и для лиц африканского происхождения все это должно быть приятной новинкой. Она промямлила:

— Да, конечно… Я хотела — то есть я не хотела — я просто думала, что вам будет приятно…

Белфрида беспечно возразила:

— Нет, спасибо. Я сегодня иду гулять с моим молодым человеком, — и тут же удалилась, оставив Вестл и Нийла в полной растерянности посреди кухни, которую они так любили раньше, пока Белфрида не превратила ее в чужое, вражеское логово.

— Скорей уйдем отсюда! Тут все пропахло ею! — вскипел Нийл.

— Да, мне тоже неприятно стало входить сюда. Она так держится, как будто я — вторгшийся враг, как будто вот сейчас я загляну в холодильник и проверю, чисто ли у нее там.

— Ты в самом деле туда заглядываешь. И там в самом деле грязно.

— Чего я не выношу, это выражения ее глаз, когда попросишь ее сделать что-нибудь экстренное. Она все сделает, но каждый раз почему-то ждешь, что она откажется, и как тогда быть — выгнать ее или извиниться? Ах ты, господи!

Нийл похвастал:

— Ну, на меня эти взгляды больше не действуют, но чего я не выношу, так это ее манеры никогда не вытряхивать все пепельницы. Кажется, она под страхом смерти и то хоть в одной оставила бы окурки. Честное слово, она, наверно, записывает это себе, чтоб не забыть.

— Нет, все ничего по сравнению с этим мрачным взглядом — точно вот сейчас она выхватит бритву.

— Кажется, лучшие черные специалисты отдают теперь предпочтение лому, — сказал Нийл. — Ох, прости, пожалуйста. Это грубые шутки. Бедняжка Белфрида — с утра до ночи над грязной посудой. У нас просто развивается негрофобия.

Но на следующий день, после обеда. Нийл снова забушевал:

— Нужно все-таки что-нибудь сделать с нашей Топси. Может быть, действительно пора ее уволить. Такой гадостью она еще нас никогда не кормила. Мясо как подметка, и потом я всегда считал, что негры — мастера готовить бататы, но Белфрида ухитряется придать им вкус пареной тыквы. А пудинг, по-моему, у нас уже четвертый раз на этой неделе.

— Второй. Но я все-таки надеюсь, что завтра уговорю ее приготовить что-нибудь другое — ведь у нас обедают Хавоки. Так как я терпеть не могу Кертиса, то тем более обязана угостить его на славу.

Назавтра Белфрида действительно приготовила кое-что другое. Она просто не появилась.

Кертис, сын дюжего подрядчика Буна Хавока, был недоразумением с самого младенчества. Видимо, шумная веселость отца и крикливость матери еще в колыбели сбили его с толку. Это был здоровенный малый, недурной собой, хоть и сумрачного вида, и у него постоянно водились деньги, но он никогда не имел успеха — ни у девушек, чью любовь пытался купить, ни у юношей, которых старался залучить в собутыльники.

В январе 1942 года состоялась свадьба Кертиса с Нэнси Пзорт, дочерью простого огородника, и в том же месяце у них родилась дочка Пегги, а сам Кертис сбежал в морскую пехоту. Хавок-отец весьма бурно негодовал по поводу женитьбы сына, его сына, на какой-то нищей славянке, но когда Кертис после ранения вернулся из армии в чине капрала, он устроил ему номинальную должность в Национальном банке «Блю Окс» и купил молодым супругам хорошенькую белую виллу, крытую зеленой черепицей, рядом с домом Нийла.

Бидди, в солидности своих четырех лет, считала трехлетнюю Пегги Хавок маленькой, но это не мешало им целые дни играть вместе. Кертис был уверен, что Нийл, как собрат по профессии и бывший однокашник, должен его любить и с удовольствием выслушивать его сальные рассказы об интрижках с банковскими стенографистками. Спастись от Кертиса было трудно.

Он вваливался в дом в самые неожиданные часы, от рассвета до глубокой ночи, твердо рассчитывая на чашку кофе, коктейль и благодарную аудиторию, и до того надоел Нийлу и Вестл, что они особенно старались быть с ним любезными. Кроме того, они от души жалели бедную Нэнси Пзорт Хавок, беспечное дитя природы, затесавшееся в семью банкиров-разбойников.