Кингсблад, потомок королей - Льюис Синклер. Страница 42

— Пойдемте вниз, я вам покажу свой приемник.

Нийл искренне пожалел, что нагромождение проводов и ламп в крохотном подвальчике кажется ему лишь грудой хлама, а когда Уинтроп похвастался: «Я и Майами принимаю!» — он проникся к нему искренним уважением.

— А вы держите связь с каким-нибудь иногородним радиолюбителем?

— Да, с одним парнем в Далласе, Техас.

— Он негр?

— Никогда не спрашивал! Да нет, наверно, белый — он какие-то глупости говорит о Гражданской войне. А не все ли равно? — укоризненно заметил Уинтроп, и Нийлу стало стыдно.

— О чем же вы с ним беседуете?

— Обычно о хай аллаи. Я когда-нибудь непременно буду играть. Но сейчас меня, конечно, больше всего интересует радиолокация. Вы согласны, что будущее за радиолокацией?

— Безусловно, — сказал Нийл, знавший о радиолокации только то, что с ее помощью можно как-то увертываться от айсбергов.

Уинтроп тараторил:

— Обязательно всерьез займусь электротехникой в университете, как только мне разрешат. Я осенью поступаю в университет.

— Я тоже учился в университете, — сказал Нийл.

— Здорово!

— А не рано вам еще?

— Как это рано! Мне семнадцать лет! Этой весной я, как лучший ученик, произносил выпускную речь в школе — вы не знали? — Уинтроп говорил без хвастовства, но с неподдельной гордостью. — Ну, конечно, мне было легко, потому что папа мне помогал. Мы с ним четырехлетнюю программу по математике прошли за два года. Скажите-ка, мистер Кингсблад, вы, наверно, много занимались рыбной ловлей в Эрроухеде?

— Да, когда-то увлекался. В озере Соубилл замечательная щука.

— Эх, вот бы мне! Ловить рыбу, купаться, спать в палатке — красота! А вместо того сиди тут и слушай все эти расовые разговоры. И кому они нужны? В наше время только какой-нибудь деревенский олух не знает, что между черными и белыми людьми нет никакой разницы, все равно как между черными и белыми котятами. Для вас это новость?

— Нет, конечно, то есть более или менее. — Нийл поспешил уклониться от дальнейших вопросов, воскликнув с жаром: — А почему бы вам не провести лето в Эрроухеде? Я укажу вам хорошее местечко.

Мальчик отвернулся и пробормотал:

— Вы забываете. На эти курорты цветных не пускают. Даже таких, как папа и мама. Ох, пожалуй, и в самом деле не так уж это бессмысленно, все эти разговоры… Да потом у нас и денег не хватило бы. Мне придется все лето работать, чтобы скопить для университета.

— А какая у вас работа, Уин?

— М-м, да вот ничего лучшего не нашлось — просился в электрическую компанию, но там со мной и разговаривать не захотели; и в радиомагазинах тоже. Так что я работаю на вокзале, мою полы в зале ожидания и в мужской уборной.

Нужно было придумать какое-нибудь объяснение своему неожиданному визиту. Вернувшись с Уинтропом из подвала, Нийл сказал миссис Брустер:

— Мне хочется сообщить вам то, что вы, верно, и сами знаете. Ваш сын на редкость одаренный мальчик. Я горжусь знакомством с ним. И он олицетворяет явление, которое меня чрезвычайно интересует и лично и как представителя банка: перспектива развития наших так называемых национальных меньшинств — финнов, поляков, негров, литовцев и… — Его этнографические познания иссякли. — И всех вообще! Я хотел бы разобраться в этом. Примете меня в ученики?

Ивен Брустер принял его еще до того, как он родился. Коринна Брустер, судя по выражению ее лица, склонна была принять его, когда он станет взрослым.

— У меня к вам есть просьба: позовите доктора Аша Дэвиса и миссис Дэвис и, пожалуй, мисс Софи Конкорд и позвольте мне угостить вас всех обедом в закусочной, которую я приметил тут недалеко. Боюсь, это не совсем вежливо, такое позднее приглашение, но если бы вы согласились…

Ну как было не поощрить такого ревностного ученика!

По дороге в закусочную Уинтроп и Тэнкфул — молодежь, свободная от «расового комплекса», — шли рядом со своим новым приятелем банкиром, ухватив его под руки, наперебой рассказывали ему о своем щенке колли по кличке Алджернон Суинберн.

«А что, если бы нам повстречался Род Олдвик?»

Длинная стойка занимала почти все помещение закусочной, но были в ней и столики, вроде ломберных, со стульями из витой проволоки. Салфетки были бумажные. В карточке значились: антрекот, свинина, бифштекс по-гамбургски и филе, которое уже кончилось; подавали молодые девушки, ласковые, старательные, но неопытные. Все было, как во всех дешевых ресторанчиках страны, в которой демократия началась с меню, мод и ходовых словечек и, пожалуй, на том и кончится.

Большинство обедающих были рабочие-негры, некоторые даже в комбинезонах. Но Нийл, у которого уже появились «свои» в этом черном мире, увидел Джона и Мэри Вулкейп и приветствовал их так радостно, как никогда не приветствовал Эшиела Денвера с супругой. А когда у Брустеров с Софи, Ашем и Мартой завязался свойский разговор за свининой с капустой, ему уже гораздо легче было принять в нем участие.

Вероятно, нет ничего примечательного в том, что разговор этот вертелся вокруг горестей негров. И пусть даже многое Нийл слышал не впервые — разве мистер Пратт и мистер Денвер не твердили без конца о горестях банкиров или Род Олдвик о горестях солидных адвокатов и охотников на диких уток?

В этот вечер предметом обсуждения был преподобный доктор Джет Снуд — по-видимому, самая большая пакость, какая только водилась в Гранд-Рипаблик.

Когда крупные религиозные секты — методисты, баптисты, пресвитерианцы — от стонов и возгласов «аллилуйя» перешли к газосветной готике и литературным обзорам с амвона, замученные, усталые люди устремились в новые церкви, где им хоть и не обещали роста зарплаты, но гарантировали спасение души и где они могли во всеуслышание ругать дьявола, папу Римского и Уолл-стрит, вознаграждая себя за то, что нельзя во всеуслышание ругать хозяев. На чердаках, в пустующих магазинах и складах возникали удивительные новые секты, вроде церкви Библейского Спасения во Христе или Общины Святых Избранников Божиих, под чем следовало понимать десяток усталых мужчин и женщин, восемь молитвенников и четыре скамейки.

С чисто американской предприимчивостью духовные пастыри, которые в менее просвещенные времена были бы продавцами патентованных средств или коммивояжерами, учли, что можно делать неплохие дела, если возвести себя в священнический или даже епископский сан, снять помещение и придумать название для церкви, — а дальше вся работа сводилась к тому, чтобы погромче вопить да пожалостней причитать и по три раза в сеанс собирать пожертвования.

Среди таких новейших аттракционов в Гранд-Рипаблик славился некий Джет Снуд, который, не окончив средней школы, был тем не менее доктором богословия. Он являлся владельцем большого сарая на углу Саут-Шамплен-авеню и Ист-Уинчелл-стрит в Саут-энде и сам же состоял при нем главным зазывалой, рекламируя свое заведение под романтическим названием «Скиния Божиих Откровений, Основанная на Библии: Христос за Всех, и Все за Христа».

По правде сказать, преподобный доктор ни в одном городе не мог продержаться дольше пяти лет, так как знал только пятнадцать проповедей и пятьдесят эстрадных трюков, и даже его хмурым, отупелым, вечно жующим резину слушателям под конец становилось невмоготу. Но пока дело шло, оно давало отличную прибыль, потому что аудиторию приятно щекотали разговоры о грешниках и адском огне, и шведки-горничные, немцы-приказчики и янки-монтеры чувствовали, что если им недоступно общество Хайрема Спаррока в Федеральном клубе, то зато они могут наслаждаться обществом бога, ангелов и праведных душ в Скинии Божиих Откровений — вход свободный, пожертвования добровольные (но частые). Джет, оглушая слушателей длинными высокопарными словами, приправленными сленгом, убеждал их в том, что если снобы из Коренных Американцев смотрят на них сверху вниз, то и они, в свою очередь, могут быть снобами и смотреть с презрением и ненавистью на всех евреев, негров, католиков и социалистов.