Кингсблад, потомок королей - Льюис Синклер. Страница 62

Машины шли с зажженными фарами, чтобы все знали, что это похоронная процессия. Закон штата гласил, что всякий, кто пересечет ей дорогу, оскорбит чувства доктора Кеннета и обязан будет заплатить штраф.

Потом гроб вознесся по лестнице в баптистскую церковь Сильван-парка, где доктор Шелли Бансер в полном облачении дожидался его с таким лицом, будто он никогда не играл в рамми, но проводил всю жизнь в унылой келье, размышляя о последнем воскресении. Проповедь его содержала много утешительных слов, и он обещал всем собравшимся, что скоро они снова свидятся со своим другом, но казалось, сам он мало этим озабочен.

Нийл опять подумал о незнакомых людях, явившихся проводить его отца. Кто они такие? Пациенты? Может, некоторые из них знали отца лучше, чем он, его сын? Ему стало тоскливо, и вдруг его руку ободряюще сжала умная рука Вестл.

Он заметил, что многие смотрят не на пастора, а на него; и вспомнил, что для половины этих людей он — переодетый негр, которого уличили и скоро выгонят из города. Потом он увидел в заднем ряду двух неожиданных гостей, пытавшихся взглядом заверить его в своей крепкой дружбе. То были Ивен Брустер и дантист Эмерсон Вулкейп — коллега доктора Кеннета, с которым тот за всю жизнь не сказал ни слова.

На кладбище Форрест-лон было холодно, и над теми, кто еще стоял, поеживаясь, у могилы, напутственные слова доктора Бансера плыли и повисали в воздухе, как серые снежные хлопья.

Потом все повернулись и пошли прочь, оставив его отца одного.

Дома Вестл, так долго являвшая чудеса терпения, накинулась на него:

— Хватит тебе лить слезы об отце. Ему ты уже ничем не поможешь. Зато есть многое, что ты мог бы сделать для меня и для нашего ребенка. Ты когда-нибудь думал о том, что она до некоторой степени и твоя дочь и беззаботностью вся в тебя? Раз ты так обожаешь правду и справедливость, что решил превратить нас в негров, скажи, пожалуйста, как ты представляешь себе наше будущее? Ты не спросил моего совета, прежде чем выставить себя на позор, так что теперь я жду указаний.

— Вестл! Это после того, как ты на похоронах была такая хорошая!

— Должно быть, слишком хорошая. Что ты намерен делать, если эта старая грымза Пратт выставит тебя из банка?

— Не знаю.

— А не кажется ли тебе, что пора об этом подумать?

Он кивнул головой.

41

Они грустно проводили вечер одни, за чтением. Когда затрещал дверной звонок, Вестл удивилась:

— Одиннадцатый час, кто бы это мог быть? Наверно, братец Роберт притащился поныть и повздыхать в свое удовольствие. Давай, я пойду открою. Скажу ему, что мы уже собирались спать.

Стукнула дверь, и сейчас же раздался шум голосов и громкий вызывающий хохот. Нийл вскочил, готовый к драке, но услышал, как Вестл, голосом, похожим на чуть резковатую флейту, приглашает:

— Пожалуйста, пожалуйста, заходите. Мы очень рады… Как мило с вашей стороны!

В дверях показались три черных лица и одно напудренное до мертвенной белизны, все с одинаковым злорадным весельем в глазах, — Борус Багдолл из «Буги-Вуги», Хэк Райли, демобилизованный солдат-негр, девушка-полька по имени Фэйдис — фамилии ее никто не знал — и черная роза Белфрида Грэй, которая тотчас же затараторила:

— Говорила я, что когда-нибудь войду в этот дом с парадного крыльца, что ж, вот и вошла!

— Вот и вошли! — ласково согласилась Вестл.

Самоуверенный, но томный, подтянутый, как летчик в полете, с тонким носом, задорно темневшим над ослепительно пестрым галстуком, черный ястреб, гроза и ужас мелкой птахи, Борус подмигнул Вестл, с насмешкой глянул на озадаченного Нийла и сказал спокойно:

— Добрый вечер. Моя фамилия — Багдолл. Я содержатель кабака. До меня дошли слухи, что в городе появилась новая смешанная пара, а я в таких случаях всегда захожу и приглашаю в компанию.

Фэйдис подхватила:

— Да, мы с ним тоже смешанная пара. Он раньше гулял с Бел, но Бел с Хэком спелись лучше, и Борус теперь мой кавалер, а я такая же белая, как вы, может, даже побелее, но своего чернушечку я просто обожаю! Да, да, Вестл, у меня тоже дружок из цветных, как и у вас, и до чего же мне с ним хорошо!

Нийл шумно потянул носом воздух, готовясь дать отпор непрошеным гостям, но тут прозвучал голос Вестл, отчетливый, тихий, уловимый только для мужа:

— Нет. Я хочу, чтобы ты увидел своих интеллигентных друзей во всей красе!

И вслух приветливо:

— Садитесь, пожалуйста. Как ваши дела, Белфрида? Извините, я, может быть, слишком фамильярна?

Она говорила так просто, так весело, что, в сущности, уже сорвала их затею. Борус, знаток светских отношений, стоял в непринужденной позе, чуть-чуть возвышаясь над Вестл; отдавая ей должное, он сказал:

— А знаете, дамочка, вы славный малый.

Он смотрел на нее, забавляясь, как будто знал все ее мысли, и снобистские замашки, и великодушные порывы, как будто повидал ее и в вечернем платье и в купальном костюме; и в конце концов под этим взглядом она покраснела и не выдержала. Она торопливо проговорила:

— Нийл, я пойду принесу твоим друзьям чего-нибудь выпить. Ты пока займи их.

Он отметил про себя, как держится Борус — насторожен, подтянут, весь наизготовку, — и сказал, медленно выговаривая слова в предчувствии скандала:

— Зачем, собственно, вы сюда явились?

— Может, просто подразнить вас, а может, посмотреть, что же вы такое — в самом деле свой или же очередной проповедник-любитель, специалист по расовому вопросу из интеллигентов. Нам любопытно, уживетесь ли вы с нами, с угольщиками, Нийл.

Он подумал, что следовало бы обидеться, но почувствовал, что обиды нет, что высокие, затейливые социальные перегородки, отделявшие, казалось, капитана Кингсблада (из рода Кингсбладов!) от черного кабатчика Багдолла, были перегородками призрачными и что, пожалуй, неплохо бы опереться на дружбу такого Багдолла, когда все Федеринги пойдут на него войной.

— Хочу ужиться, Борус, — сказал он очень серьезно. — Но пока мне трудно. Я хотел бы знать, могу ли я рассчитывать на вас.

— Еще бы! — закричал Хэк Райли, а Борус протянул: «Пожалуй», — и это прозвучало, как обещание или как полуобещание, если не на сейчас, то на будущее.

Вернулась в комнату Вестл с большим деревянным подносом, уставленным бутылками, сифонами, льдом. Хэк встал, неуклюже протянул к подносу руки, но проворный Борус опередил его и тотчас же принялся сбивать коктейли, а Хэк и Фэйдис боязливо оглядывали комнату, дивясь царившему в ней безмятежному спокойствию. Потом все выпили, и сразу все изменилось: не было больше непрошеных черных гостей и надменных белых хозяев, а просто шестеро молодых людей от души веселились, хохоча и не особенно стесняясь в выражениях. Хохотали и над анекдотами Боруса о жадности белых полисменов, и над суждениями Хэка о белых сержантах, и над тем, какое лицо было у Вестл, когда она открыла дверь и увидела их.

Белфрида стала расспрашивать:

— Как Бидди?

— Ой, такая огромная стала! — отвечала мамаша Вестл.

— Вы ей побольше цветной капусты давайте.

— Я даю.

— А как Ниггер, то есть Принц? — спросила Белфрида.

Не обошлось, разумеется, и без расовой темы.

В вопросах негритянской культуры Борус был одного мнения с мистером Федерингом.

— И на что черномазому театры — было бы в кармане побольше да девочка хорошая, беленькая или черненькая, все равно, — издевался он.

Хэк Райли признался:

— Я думал заставить вас поплясать, капитан, но вы, оказывается, свой парень. Достанется вам от белой сволочи. Да наплевать! Мне всю жизнь достается! Посмотрел бы я, как вы станете грузить ящики или мыть посуду.

Они просидели не больше часа. Прощаясь, Белфрида потрепала Вестл по руке, а затем вся развеселившаяся компания укатила в роскошной машине Боруса, крича:

— Вы ребята что надо! Приезжайте в «Буги-Вуги».

Когда-то их предки плелись вдоль обочины дорог, по которым белый господин скакал верхом, но в автомобиле негр мчится так же быстро, как и белый.