Кингсблад, потомок королей - Льюис Синклер. Страница 66

44

Вестл не мирилась с этим отшельническим существованием. Она любила гостей, любила вечеринки. Ей не нравилось сидеть дома и утешаться возвышенными принципами.

Ее отец, непререкаемый авторитет в вопросах общественной морали, полагавший, что брачные контракты, так же как и договоры на снабжение электроэнергией, заключаются на небесах, тем не менее уговаривал дочь покинуть законного мужа, вернуться в родительский дом и добиваться развода. Тогда она снова во всеоружии своего арийского достоинства сможет бывать на вечеринках, где едят крабовый салат и играют в «мнения». Если же дело не пойдет, он обещал отправить ее в какую-нибудь отдаленную живописную местность, где никто не будет знать о лежащем на Бидди темном пятне.

Когда она заходила повидать отца, он поднимал голову от письменного стола — причем казалось, что это сам письменный стол поднял голову, — и веско произносил:

— Зачем портить себе жизнь, девочка? Я беседовал с твоим дядей Оливером и с преподобным Ярроу, людьми, больше чем кто-либо склонными уважать святость брака — когда это настоящий брак. Но они оба согласны со мной, что нельзя считать брак настоящим, если женщина была хитростью вовлечена в союз с невменяемым отцеубийцей, дегенератом или же негром, а когда человек в какой-то степени и то, и другое, и третье… Мы даже не будем требовать для тебя развода с этим Кингсбладом, мы будем требовать, чтобы брак был признан недействительным.

— Чушь.

— Что ты сказала?

— Я сказала: чушь.

— Ты считаешь, что это подходящее слово для разговора с отцом?

— Я очень люблю Нийла. Он добрый и веселый — по крайней мере был таким, пока не превратился в ходячий митинг. И, кроме того, я не хочу предавать его.

— Но ты предаешь меня.

— Возможно.

— В таком случае прошу не рассчитывать на…

— Мы и не рассчитываем. Нам не нужно. Мы больше не возьмем у тебя ни цента. И, между прочим, Нийлу предложили замечательное место в… нет, я ничего не скажу, пока это не будет окончательно решено. Папа! Неужели ты хочешь погубить меня?

— Нет, я хочу спасти тебя.

И опять все сначала.

Что бы ни думал щеголь Элиот Хансен о Нийле Кингсбладе, этом классо— и расоотступнике, — жене Нийла он давал понять, что все происшедшее лишь увеличило его, Элиота, дружеское чувство к ней и что он смиренно готов служить ей советом, участием, мелкой монетой, разговором об опере, братскими рукопожатиями и вообще всем, что только может ей пригодиться. Такая неистощимая преданность в сочетании с элегантным худощавым изяществом Элиота и его манерой глядеть на нее, склонив голову набок, словно такса на задних лапках, создавала для Вестл более опасный соблазн, чем можно было бы ожидать.

В том кружке, который еще несколько недель назад представлял собой «компанию» Нийла и Вестл, мужчины, за исключением Элиота и Кертиса Хавока, не были развратниками. Они принадлежали к типу добропорядочных отцов семейства, способных смутиться, попав в чужую спальню, и спасовать при виде розового дессу. Слово «роман» (если бы они когда-нибудь задумывались над значением каких-либо слов, кроме «торговый баланс», «пропускная способность» или «этот, как его — фашизм») скорее могло вызвать у них представление о толстой книге, чем о любовных отношениях. Зато Элиот с лихвой искупал робость своих товарищей. Распутство было его специальностью, точно так же, как специальностью Джада Браулера была ловля форелей, а Тома Кренуэя — приготовление салата. Достаточно было какой-нибудь скучающей жене на людях обменяться улыбками с Элиотом, чтобы у нее появился новый интерес в жизни и пострадала репутация. В космосе, именуемом Гранд-Рипаблик, можно найти в миниатюре решительно все, и Элиот Хансен являл собой Казанову, царя Соломона и избранные места из похождений маркиза де Сада в обработке для массового чтения.

Даже посещение дома Элиота, хотя бы в качестве гостьи его жены Дэзи, уже давало повод к кривотолкам, и Вестл пришла туда лишь потому, что состояла в цветочном комитете приходской церкви вместе с Дэзи, Помоной Браулер и Вайолет Кренуэй. Они были приглашены к Дэзи на чашку чаю, и так как, к их возмущению, угощали их именно чаем, а кроме того, все они терпеть не могли друг друга, то добрые приятельницы сосредоточили свое внимание на Вестл и дали ей понять, что не прочь бы услышать кое-какие подробности о ее незадаче с Нийлом.

— Что это я слыхала, будто Нийл переходит в другой, более крупный банк? — осведомилась Вайолет, что следовало понимать так (во всяком случае, так поняла уязвленная Вестл): «Что ж теперь будет с бедным дурачком после того, как его уволили с работы?»

— А как его нога, сможет ли он летом играть в теннис? — участливо спросила Помона, очевидно, желая сказать: «Посмеет ли он сунуться в наш милый клуб, не опасаясь, что здоровые, сильные, оскорбленные в своих семейных чувствах аристократы вроде моего мужа измолотят его наглую черную физиономию!»

Дэзи Хансен продвинула зонд глубже:

— Ах, я просто без ума от вашего мужа. Интересно, вот вы постоянно находитесь в его обществе, так неужели для вас он так же привлекателен, как и для нас всех? — что Вестл перевела так: «Ну-ка, расскажите нам, как вы гоните от своей постели этого мерзкого обманщика теперь, когда всем уже известно, что он… ну, вы знаете кто».

Вестл в ответ на все это довольствовалась тем, что рисовала им Нийла по меньшей мере новым Аполлоном с отдельными чертами Аякса и св.Себастьяна.

Был ли такой скрытый смысл в вопросах собеседниц, таился ли за их участием злорадный интерес к ее трагедии или это только мерещилось ее больному воображению — Вестл все равно было не по себе от этого допроса, от эксцентрической роли жены негра, которую ей навязали, и она почувствовала облегчение, когда вошел Элиот и тотчас же воскликнул:

— Что это, девушки, вам даже не дали коктейлей! Пойдемте, Вестл, вы мне поможете исправить эту ошибку.

Отлично оборудованная буфетная этого изысканного, вполне современного особняка с ее белоэмалевым холодильником заменяла Элиоту кафе парижских бульваров, и здесь, над чуть липкой бутылкой итальянского вермута, зародилась не одна из его самых успешных интрижек. С важным видом встряхивая серебряный миксер с вмятиной, оставшейся от того раза, когда Дэзи запустила им супругу в голову, Элиот поглядел на Вестл, которая была на полдюйма выше его, и замурлыкал:

— Вы слышали анекдот про летчика, который установил у себя в самолете тахту?

— Нет — то есть да — то есть я не хочу его слушать.

— Не хотите? Вы лишаете себя удовольствия, детка. Скажите, а вы помните Брэдда Крайли, адвоката, который жил здесь, а потом переехал в Нью-Йорк?

— Да, я была знакома с ним.

— Док Келли был недавно в Нью-Йорке, и вот он рассказывает, что у Крайли сейчас любовница — настоящая профессиональная нью-йоркская актриса, и до чего ж он ее шикарно обставил! Кровать ей купил в шесть футов ширины с матрацем из губчатой резины — представляете?

Затем Элиот столь же последовательно упомянул о любовных похождениях американских офицеров в Европе и о домике, который он себе выстроил на Биг-Игл-Ривер и который среди его друзей на удивительном современном жаргоне именовался «приютом любви». В конце концов Вестл заключила, что он, со всей той изысканностью, какую вырабатывает оптовая торговля мороженым, старается намекнуть ей, что такие вещи бывали и бывают — так чем мы хуже других?

Она едва не задохнулась от сдавленного смеха и негодования.

«Никогда бы он не посмел, если б я не была женой цветного. Ну что ж, теперь я знаю подходец Элиота, знаю, как он действует, когда в его курином мозгу начинают звенеть любовные колокольцы… Мистер Хансен, если вы еще раз дотронетесь до моей руки, я проломлю вам череп вашим собственным миксером.

А самое смешное здесь то, что Борус Багдолл провел бы все это гораздо тоньше. Прохвост-то он прохвост, но лоску у него куда больше, чем у этого кабатчика-любителя; недаром он жил в Гарлеме.