Эроусмит - Льюис Синклер. Страница 56

Будет и кое-какая лабораторная работа: анализы молока, Вассерман для частнопрактикующих врачей, изготовление вакцин, проверка мазков на дифтерию.

— Все понятно, — сказала Леора, когда они одевались к обеду у Пиккербо, — служба потребует у тебя не больше двадцати восьми часов в сутки, остальное же время тебе милостиво разрешается тратить на научную работу, если никто не помешает.

Дом доктора Пиккербо и миссис Альмус Пиккербо на ощетинившейся шпилями Западной Стороне являл собою Настоящий Старозаветный Дом. Это был деревянный особняк с башенками, качелями, гамаками, с замшелыми развесистыми деревьями, с жидковатым газоном и сыроватой беседкой, со старым каретным сараем, утыканным по гребню крыши железными шипами. Над воротами красовалось наименование: «ПУТНИКАДОХНИ».

Мартин и Леора попали в сумятицу приветствий и дочек. Восемь юных Пиккербо, от хорошенькой девятнадцатилетней Орхидеи до пятилетних двойняшек, нахлынули пенной волной дружественного любопытства и старались говорить все сразу.

Хозяйка дома, полная женщина, имела вид озабоченно успокоенный. Ее уверенность, что все идет как нельзя лучше, находилась в постоянной борьбе с сознанием, что на свете многое идет как нельзя хуже. Она расцеловалась с Леорой, пока Пиккербо тряс Мартину руку, точно работал насосом. У Пиккербо был свой особый способ, здороваясь — вдавливать вам в руку большой палец очень сердечно и очень больно.

Он тотчас перекрыл голоса даже своих восьми дочерей речью о Домашнем Гнезде.

— Вот вам живой пример Здоровой Семьи. Взгляните, Эроусмит, на этих рослых, крепких девочек. Ни одного дня своей жизни они не болели… за редкими исключениями, и если их мать страдает мигренью, то это следует приписать пренебрежению диетой с ранних лет, ибо ее отец был, правда, церковным старостой и почтенным джентльменом старого закала, можно сказать образцом джентльмена, другом Натаниеля Магфорда, которому мы более чем всякому другому обязаны не только основанием Магфорд-колледжа, но и заветами неподкупной честности и трудолюбия, легшими в основу нашего современного процветания, но он понятия не имел о диете и санитарии, а я всегда полагал…

Гостям представили дочерей: Орхидею, Вербену, Розу, Жонкилию, Гиацинту, Нарциссу и двойняшек Акацию и Гладиолу.

Миссис Пиккербо вздохнула:

— Мне кажется, было бы слишком банально назвать их моим сокровищем — я не терплю всякие ходячие выражения, которые употребляет каждый встречный и поперечный, правда? — но наши девочки, в самом деле, сокровище для матери, и мы с доктором иногда жалеем… Понятно, раз уж мы начали давать им цветочные имена, нужно было продолжать, но если бы мы сразу сообразили тогда назвать их по драгоценным камням, подумайте, какие прелестные имена можно бы подобрать: Агата, Камея, Сардоникса, Берилла, Топаза, Аметиста, Смарагда и Хризопраза — как он, хризопраз, да? Или хризотил?.. Впрочем, люди и без того часто поздравляют нас, что мы так удачно их назвали. Знаете, девочки наши прямо знамениты: газеты постоянно помещают их фотографии, и у нас своя собственная женская бейсбольная команда семьи Пиккербо — только теперь доктору приходится играть самому, так как я немного располнела…

Дочки отличались друг от друга только возрастом. Все румяные, все белокурые, все хорошенькие, пылкие и музыкальные и не просто невинные, а кричаще целомудренные. Все восемь посещали Конгрегациональную воскресную школу и состояли либо в ХАМЖе [56], либо в герлскаутах; все они «обожали» пикники; и все, кроме пятилетних двойняшек, могли, без запинки приводить наизусть новейшие статистические данные о вреде алкоголя.

— В самом деле, — сказал доктор Пиккербо, — мы считаем, что наши пташки — удивительные дети.

— Несомненно! — выдавил из себя Мартин.

— Но что самое замечательное — они помогают мне распространять идею «Mens Sano in Corpus Sano» [57]. Мы с миссис Пиккербо научили их петь хором дома и перед публикой, и, как организацию, мы их зовем Октет Здравиэт.

— В самом деле? — подхватила Леора, когда стало очевидно, что Мартин окончательно потерял дар речи.

— Да, и, прежде чем я сойду в могилу, я надеюсь сделать имя «Здравиэт» популярным по всей нашей старой Америке, от края и до края, и вы увидите, как сонмы счастливых юных женщин понесут крылатую весть в каждый темный уголок страны. Сонмы Здравиэт! Прелестных, целомудренных, горящих энтузиазмом, прекрасно играющих в баскетбол! Говорю вам, они сумеют расшевелить ленивых и упрямых! Распутники и сквернословы устыдятся перед ними и вступят на стезю благопристойности. Я даже сложил боевую песню для хоров Здравиэт. Хотите послушать?

Но, конечно, важная задача — и я один из первых выступил поборником этой идеи — учредить в Вашингтонском кабинете должность министра здоровья и евгеники…

Нарастающая волна этого красноречия пронесла их через умопомрачительный обед. Радушно приговаривая: «Бросьте, бросьте, дружок, нельзя отказываться от добавки, вы здесь в Обители Гостеприимства!» — Пиккербо так начинил Мартина и Леору жареной уткой, бататом и мясным пирогом в сахаре, что они чувствовали себя не на шутку больными и сидели, выкатив остекленелые глаза. Но самому Пиккербо, казалось, все было нипочем. Разрезая утку и уписывая пирог, он продолжал ораторствовать, пока столовая со старым ореховым буфетом, Христом работы Гофмана и ковбоями кисти Ремингтона не исчезла в тумане, оставив его одного на эстраде перед кувшином воды со льдом.

Он, однако, не всегда витал в облаках.

— Доктор Эроусмит, говорю вам, наше счастье, что мы можем зарабатывать на жизнь, честно прилагая все свои старания к тому, чтобы делать здоровыми и дееспособными жителей этого мужественного города. Я мог бы выколачивать частной практикой десять тысяч в год, и меня уверяли, что в области искусства рекламы я с моим талантом к этому искусству зарабатывал бы и больше, однако я счастлив (и моя дорогая жена и дети тоже счастливы), получая четыре тысячи жалованья. Подумайте, мы работаем в деле, где мы ничем не должны торговать, кроме честности, благопристойности и братства людей!

Мартин видел, что Пиккербо говорит вполне искренне, и только охвативший его при этом открытии стыд не позволил ему вскочить, схватить Леору за руку и с первым товарным поездом уехать из Наутилуса.

После обеда младшие девочки роем окружили Леору и принялись наперебой ласкаться к ней. Пришлось Мартину взять близнецов на колени и рассказать им сказку. Близнецы были на редкость тяжелые, но еще тяжелее был труд изобретения фабулы. Перед тем как их отправили спать, Октет Здравиэт в полном составе спел знаменитый гимн здоровью (слова доктора Альмуса Пиккербо), который Мартину предстояло еще не раз услышать на блестящих общественных торжествах в Наутилусе. Гимн был написан на мотив «Боевого гимна республики», но так как голоса у близнецов были сильные и необычайно пронзительные, впечатление получалось вполне своеобразное.