Рабин, он и в Африке Гут - Лютый Алексей. Страница 15

– А я нарочно, что ли? – вскакивая на ноги, накинулся на Жомова Андрюша. – Ты же сам видел, что эта скотина проклятая меня сначала оплевать хотела, а потом еще и со спины скинула. Что мне делать теперь прикажешь?

– Равняйсь, смир-р-рно! – рявкнул Жомов. – На верблюда шаго-ом м-марш!

– Ты не охренел? – оторопело уставился на него Попов.

– Сам же просил, чтобы я тебе приказывал, – Ваня так искренне удивился, что, были бы у меня руки, я бы схватился ими за голову. А так пришлось сделать вид, что я блох на себе ловлю.

– Да пошел ты… в стройбат газоны красить! – обиженно буркнул Попов, скинул с ближайшего верблюда погонщика и залез на спину животному, оторопевшему настолько, чтобы не оказать никакого сопротивления такой беспардонной смене седока.

Уж не знаю, то ли верблюды намного тупей, то ли пугливей лошадей оказались, но предать обструкции Попова, только что жестоко надругавшегося над их собратьями, даже не пытались. Сброшенный на песок погонщик удивленно посмотрел по сторонам, а затем забрался на свободное животное. Нахор печальным взглядом окинул караван и, скривившись от головной боли, махнул рукой, приказывая отправляться в путь.

Если честно, рассказывать о нашей поездке через пустыню практически нечего. Не знаю, как вам, но лично мне ничего привлекательного в желтых безжизненных просторах найти не удавалось. Почти всю дорогу я развлекался легкими издевательствами над верблюдами. Благодаря сложившимся ночью отношениям наша неприязнь была взаимной, и мне не стоило ровно никакого труда довести любое вьючное животное нашего каравана до белого каления и заставить его харкаться в разные стороны. Причем я всегда старался сделать так, чтобы на верблюжьей линии огня оказывался его собрат по разуму.

Чаще всего это удавалось, и оскорбленное плевком в круп горбатое существо тут же разворачивалось, чтобы отплатить той же монетой своему обидчику. В этот раз меня уже на линии огня не оказывалось. Зато там находился абориген-наездник. Плевок, естественно, доставался ему, а некультурное животное тут же зарабатывало пару батогов и начинало страстно мечтать только о том, чтобы освободиться от погонщика и вдоволь расплеваться со своим двугорбым обидчиком. В итоге мне удалось перессорить всех вьючных членов каравана, и я с наслаждением предвкушал, как вечером они начнут всеобщее оплевывание.

Остальные члены нашей команды развлекались каждый по-своему. Сеня, например, пополнял свои географические знания. Что, впрочем, не особо ему помогло. Я краем уха слышал, о чем он говорит с Нахором, когда от перессоривания верблюдов отдыхал, но четко уяснить для себя, куда именно мы попали, так и не смог. То есть наше географическое местоположение было относительно известно – мы в Египте; на юге находятся кушиты (эфиопы по-нашему), на западе гнездятся ливийцы, а проход на восток контролирует племя амаликитян. Сами караванщики были из Персии, а по Африке шатались исключительно ради добычи слоновой кости, которую сейчас везли в Мемфис, чтобы продать, купить папирус и везти его домой. Где снова продать, купить и так далее. В общем, нелицензионные «челноки». С этим все ясно. А вот в какую именно эпоху нас угораздило забраться, ни мне, ни Рабиновичу определить не удалось.

Пока Сеня вытягивал из Нахора информацию, Попов с Жомовым развлекались каждый по-своему. Андрюша, обнаружив, что его верблюд загружен слоновой костью, а не съестными припасами, страшно расстроился и всю дорогу пытался найти способ, как стянуть со спины впереди идущего животного какой-нибудь баул. Что он только не пытался изобрести, но ничего лучше аркана так и не придумал. Попытки с двадцатой ему удалось добросить петлю до чужого верблюда, а еще через десять попыток зацепить цель. Ею, правда, оказался не баул, а погонщик, оказавшийся после рывка Андрюши на песке. Попов тут же отбросил веревку в сторону и сделал вид, что страстно увлечен рассматриванием бездонного неба, а поверженный им наездник, так и не сумев сообразить, что же сбросило его со спины верблюда, как был с веревкой на шее, так и бросился догонять свое животное.

Ваня Жомов, не переносивший безделья, попытался размять затекший ум преподаванием аборигенам воинского устава. И для начала решил их обучить передвигаться на верблюдах правильным строем. Эта нехитрая операция почему-то жутко напугала караван-баши, и он принялся умолять Рабиновича остановить Ваню. Сеня рыкнул на омоновца, и тот, обидевшись на весь белый свет, снова взялся за чистку пистолета. Причем делал это так усердно, что я, если честно, испугался за воронение его ствола. Еще сдерет его к котам облезлым! Останемся тогда без единственного в отряде оружия.

Впрочем, переживал я, естественно, зря. Жомов оружие любил и изуродовать пистолет мог только в состоянии буйного помешательства. Такой казус омоновцу пока не грозил, и я, успокоившись, принялся вновь терроризировать верблюдов. Чем и занимался до самого вечера, когда на горизонте появились неясные очертания каких-то странных построек и необычных деревьев. Честное слово, поначалу я решил, что это мираж, но затем отчетливо уловил запах влаги, дыма и навоза. Судя по всему, мы приближались к какому-то поселению, и караван-баши в ответ на немой вопрос Рабиновича подтвердил мои догадки.

– Мемфис, – взмахнув рукой в сторону населенного пункта, произнес он. – Приехали типирь. Скора отидихать будим.

А вот это уже было намного лучше, поскольку безлюдная пустыня уже успела нам порядком поднадоесть. Да вы сами подумайте, разве может нормальный милиционер долго обходиться без людского общества, не имея ровно никакой возможности ни для разгона манифестаций, ни для разгрома бандформирований, ни даже для элементарной проверки документов?! Подумали? Вот теперь вам, наверное, понятно, почему мои менты дружно грянули «ура!», заставив половину погонщиков и три пятых всех верблюдов обделаться от испуга.

Глава 4

Караван вышел на окраину Мемфиса, когда уже начинало темнеть. Нахор торопился, стремясь попасть в крепость до закрытия ворот, поскольку ночевать в бедных кварталах за городскими стенами считал опасным. Некоторое время он даже гнал своего верблюда бегом, и Рабиновичу, ехавшему следом, пришлось изрядно попотеть, чтобы заставить непонятливую животину двигаться с требуемой ему скоростью. Сеня и пятками верблюда молотил, и орал на него. Даже за горб укусить попытался, но ничего не помогало. Если бы не Мурзик, вовремя пришедший хозяину на помощь, отстал бы Сеня от каравана и провел бы ночь, кукуя под городскими стенами.

Окрестности Мемфиса произвели на ментов крайне отрицательное впечатление. Кривобокие дома, крытые гнилым камышом, загаженные улочки с кучами грязи и мусора на каждом углу и отвратительная вонь, которую, казалось, можно было резать ножом, вызывали у них если не отвращение, то презрительную брезгливость точно. В общем, при поездке через эти убогие кварталы у доблестных сотрудников российской милиции создалось впечатление, что они совершают экскурсию по поселению бомжей в центре городской свалки.

– Блин, узнала бы мама, где я шляюсь, заставила бы три часа в ванной с хозяйственным мылом драиться, – расстроенно буркнул себе под нос Попов, но его откровения услышали.

– А спинку тебе тоже мама трет? – ехидно поинтересовался Рабинович.

– Нет, кот ее помогает, – зардевшись, огрызнулся Попов. – И вообще, не лезь в мои личные дела!

– Даже и не собирался, – Сеня простодушно заморгал глазами и так энергично пожал плечами, что едва не свалился со спины верблюда. – Просто факты собираю, чтобы быт великих искателей приключений для истории увековечить, – Рабинович скромно потупился. – Я ведь книгу про нас пишу. «Идиоты и я» называется…

– Что, серьезно? – удивился Жомов. – Ты только теще моей ее не показывай. Не поверит. Она и так моей Ленке говорит, что та с дураком связалась, а так подумает, что я и вовсе с ума сошел.

– И она права, – тяжко вздохнул Рабинович. – Есть у тебя ум, да пустосум. Смысл тебе объяснять, только время терять! – и, увидев, что Ваня быстро заморгал, пытаясь оценить величину оскорбления, махнул рукой. – Ладно, проехали. Теще своей привет передай. Скажи, что я ей целую главу в монографии посвящу!