Рабин, он и в Африке Гут - Лютый Алексей. Страница 46
– На прогулку просится, – буркнул Рабинович, не вынимая носа из кружки. – Потерпит. Я еще пиво не допил.
Щас, потерплю!.. Я гавкнул еще пару раз и принялся беспокойно вертеться на месте. Этот прием должен был выразить мое крайнее возбуждение, что он и сделал. Сеня удивленно посмотрел на меня и заволновался. Все-таки не так уж часто я настоятельно зову его с собой! Так и не допив пиво, Рабинович поднялся из-за стола и нахлобучил на голову фуражку.
– Похоже, Ваня, ты прав. Мурзика что-то беспокоит, – обеспокоенно проговорил он. – Пошли-ка посмотрим, в чем дело. А то я боюсь, как бы с нашими стариками что-нибудь не случилось.
Сеня взял поводок в руку, открыл дверь и выпустил меня на улицу. Я едва сдержался от радостного щенячьего визга – начало положено. Теперь оставалось сделать самое трудное. А именно, взять нужный мне след. Я принюхался и громко чихнул –над Мемфисом стоял непередаваемый алкогольный смрад. Пока мы сидели в трактире, Нил своими винными парами и перепившиеся египтяне перегаром настолько загадили городскую атмосферу, что иных запахов различить было почти невозможно. На секунду я замер. Все-таки мне нужно было найти человека, не имея о нем никаких сведений, кроме персонального набора ароматов. А алкогольные пары над городом этому здорово мешали. Я был уверен, что нужная мне человеческая особь обитает где-нибудь поблизости, и, сидя в кабаке, рассчитывал уловить нужный запах без труда. Но теперь приходилось менять свои планы и начинать поиски с того места, где я видел нужный мне объект последний раз, – с кирпичного завода.
Рабинович, не обратив на мое замешательство внимания, решительно направился в сторону фараоновой резиденции, но я не позволил ему осуществить задуманное. Натянув поводок, я потащил хозяина в нужном мне направлении. Тот удивился, но сопротивляться не стал. И правильно! Мне лучше знать, что тебе сейчас, хозяин, нужно.
Мы помчались через Мемфис, удивленно глядя по сторонам. Город преобразился. Чистый и симпатичный, он теперь превратился кто знает во что. Несмотря на рабочий день, по улицам бродили пьяные в стельку египтяне. Они горланили песни, дрались, мирились и вновь затевали ссоры. Повсюду валялись пустые кувшины, бурдюки и остатки закуски. Более того, на некогда сверкающих мостовых уже повсюду смердили следы алкогольного отравления, исторгнутые желудками непривычных к такому количеству выпивки аборигенов.
Ваня Жомов пару раз, видимо по привычке, порывался навести на улицах порядок, разогнав пьяных по домам, но я упорно тянул ментов за собой, и у омоновца на эту блажь просто не оставалось времени. Пришлось Ване терпеть, стиснув зубы, и мечтать о том, как он оторвется, когда наконец будет установлена причина моего беспокойства.
От трактира до кирпичного завода мы добрались за десять минут. Как я и ожидал, на производстве кирпича не работал ни один человек. Единственными, кого мы там встретили, были охранники на воротах, видимо, побоявшиеся гнева фараона и не оставившие свой пост. Правда, какой-то доброхот и им дармового вина притащил. Поэтому к моменту нашего появления на заводе стражники уже не охраняли ворота, а просто держались за них, чтобы не упасть. Я проскочил мимо, даже не удостоив сторожей взглядом, и принюхался. Вином здесь пахло намного меньше, чем в городе, и мне, пусть и с большим трудом, удалось распознать следы человека, нужного для приведения Рабиновича в норму. Радостно гавкнув, я помчался в обратную сторону, не поднимая нос от земли.
Мои менты удивленно переглянулись и потопали следом. Я прямо-таки каждой своей шерстинкой чувствовал, что Попов собирается сказать какую-то гадость, и готов был облаять его в ответ, но Андрюша сдержался. Мой Сеня просто из-за ослиного упрямства бежал следом, не желая показать друзьям, что собственный пес (то бишь я) оставил его в дураках. Ну а Нахор с Жомовым и вовсе никакого удивления моим поведением не выражали. Первому было безразлично, куда идти, лишь бы быть рядом со своим сенсеем, а второй так страстно желал выплеснуть на кого-нибудь свой праведный гнев, что помчался бы с нами и в Грецию, поведи я друзей туда.
Так мы и передвигались долгое время по едва уловимому следу до тех пор, пока запах нужного мне человека вдруг не ударил мне в нос мощной волной. Объект моих поисков был совсем рядом! Я свернул с центральной улицы в какой-то переулок и замер – на нас неслась толпа.
Собственно говоря, толпой эта кучка людей показалась лишь поначалу и то, видимо, только из-за узости прохода между домами, который она заполняла. На самом деле нам навстречу двигались только шесть человек. Возглавлял процессию пьяный толстый египтянин, восседавший верхом на двухколесной тележке. Это средство передвижения толкали двое аборигенов, рядом бежал еще один. Замыкала шествие какая-то дородная, истошно визжавшая дама. Ну а сбоку от тележки в белой тунике с красным крестом во всю высокую грудь мчалась та, которую я и искал, – черноволосая девица, на кирпичном заводе одарившая меня массой бутербродов и вследствие этого запавшая в душу моего хозяина. Сами понимаете, что повадки Рабиновича я изучил давно и знал, что практически из любой апатии вытащить его сможет только интересная женщина. Другой такой, как эта брюнетка, в Мемфисе не водилось.
Так вот, мы застыли, удивленно глядя на приближающуюся к нам процессию, а они пока не обратили на нас внимания. Пьяный толстяк, восседавший на тележке, вдруг начал клониться набок, рискуя свалиться вниз. Абориген, бежавший рядом (кстати, тоже в белой тунике с красным крестом!), схватил его за руку и завопил:
– Сестра, мы его теряем! Быстро сделайте ему инъекцию легкой эротики. Пять сантиметров. Не больше!
Искомая мною черноволосая знакомая барышня слегка зарделась и, переместившись вперед так, чтобы попасться толстяку на глаза, слегка приподняла подол. Пьяный абориген бешено завращал глазами, пытаясь сконцентрировать на ней зрение. А когда это ему, наконец, удалось, громко замычал и, протянув руки в направлении «сестры», свалился с тележки прямо на мостовую. Вся процессия тут же остановилась.
– Ну вот, мы его потеряли, – обреченно проговорил «доктор» и, мгновенно оказавшись рядом с девицей, влепил ей пощечину. – Я же говорил тебе, дура, нужно пять сантиметров. А ты что? Ты же ему все двадцать пять показала!
Ну а уж лучше этого я и сам бы ничего придумать не смог!.. Вы не подумайте плохого, зла брюнетке я не желал. Просто знаю, как Сеня реагирует, когда в его присутствии женщину бьют. А тем более ту, которая ему нравится. Теперь мой хозяин такой вброс адреналина в кровь заработает, что несколько дней идеями просто искриться будет. К чему его и требовалось побудить! Именно поэтому, а не от душевного злорадства я и обрадовался той пощечине, что схлопотала девица.
Сеня мои надежды оправдал. Увидев египетскую кандидатку на вакантное место пассии, он сначала расцвел, позабыв о душевных терзаниях, а затем пришел в бешенство, стоило только «доктору» оплеухой поощрить свою медсестру. Подскочив к некультурному эскулапу, Рабинович огрел его дубинкой по голове и тут же, воспользовавшись случаем, прижал к себе плачущую девицу. Остальное завершил Жомов. Двумя ударами он отправил в нокаут санитаров, радостно взиравших на расправу «доктора» с «медсестрой». Затем пинком разломал тележку, а когда пьяный толстяк начал что-то вопить, огрел и его по голове дубинкой. Вот только перед толстухой, судя по всему женой больного, Ваня сплоховал. Когда она на него набросилась, вступившись за собственного поруганного ОМОНом мужа, Жомов просто спасся бегством.
Пришлось за него вступиться. Встав на пути разгневанной бегемотихи, я кротко указал ей на недопустимость такого поведения по отношению к сотруднику милиции. Видимо, в этот раз моя речь оказалась особо удачной, и толстуха от полноты чувств схватилась за грудь и мешком свалилась на своего благоверного. Так мы их и оставили. Пусть, когда очнутся, сами разберутся, кто и в чем виноват!А Сеня между тем время даром не терял. Прижав к себе ревущую девицу, он принялся ее успокаивать, поглаживая оную от головы к ягодицам и в обратном порядке. Андрюша, видимо, вспомнив свою недавнюю несчастную любовь, сплюнул и отвернулся. Я его понимаю! Мне тоже проявление инстинкта размножения у людей всегда наблюдать неприятно было. Именно поэтому, а вовсе не из ложной скромности я тоже отвернулся.