Кровавый апельсин - Льювеллин Сэм. Страница 13

— Ради страховки? Ты шутишь! Я разговаривал с ними сегодня утром. Агент сказал, что расследование может продлиться год! Кроме того, он сообщил, что даже если удастся доказать вину Алана, то ведь он формально был членом экипажа, значит, крушение было инсценировано, и никакая страховая компания не станет расплачиваться за такие шутки.

Он допил свое виски и выразительно помахал пустым стаканом в воздухе, привлекая внимание бармена.

— Повторить! — выкрикнул он и продолжил, обращаясь ко мне: — Надеюсь, мне удастся подать на него в суд. Ведь это как-никак полмиллиона фунтов.

Он опять рассмеялся.

— Хорошо. Стало быть, ты собираешься доказать, что Алан перерубил канат. Но где ты его подцепил?

— Он появился неожиданно. Попросил взять его с собой. И я подумал: почему бы и нет?

— Вот так просто?

— Да, тебя это удивляет? Но кто же знал? А сейчас я занимаюсь собственным расследованием. И кое-что накопал. Не обижайся, старина, но пока не выясню все окончательно, говорить не хочу.

Я разозлился.

— Мне плевать, выяснишь ты что-нибудь или нет. Три месяца назад все считали тебя фаворитом. Посмотри на себя! Если ты не угодишь в долговую яму, ты пропадешь в кабаках! Ты же пьешь беспробудно, и тебе хоть бы хны! Только не надо мне говорить, что ты так переживаешь за свою разбитую лодку. Это все началось гораздо раньше. — Я чувствовал, что слишком уж разошелся, но что поделать, назвался груздем — полезай в кузов. — Ты ведешь себя как последнее отребье и всех накручиваешь своим идиотским поведением. Что случилось?

Я увидел, что Эд не на шутку рассвирепел и на какое-то мгновение превратился в того Эда Бонифейса, с которым мы вместе ходили через Атлантику. Но он тут же втянул голову в плечи, как старая черепаха, и сник.

— Мой старикан умер, — негромко сказал он. — Теперь эта проклятая лодка! Все кончено. Осталось запродать кому-нибудь руку. Или ногу. Заложить все, к чертовой матери! Ты понимаешь, что все это значит?

Я прекрасно понимал его.

— Но ты же проходил уже через нечто подобное. Что ж теперь тебя так подкосило?

— Потому что, черт побери, это еще не все. Я кое-кому перебежал дорогу и создал проблемы, но и это не главное...

Он замолчал, бесцельно скользя взглядом по рядам бутылок на стенке бара. Отчаяние явно читалось на его побледневшем лице.

— А что же? — подтолкнул я его.

— Ты о чем? — тупо переспросил он.

— Что главное?

— А-а... — Глаза Эда уже были совершенно пьяными. — Главное в том, что я теперь повязан.

— Повязан? Чем?

— К сожалению, я не шучу, — проговорил Эд. — Это жестоко и несправедливо, это просто дико, когда к тебе вот так запросто заваливается банда и говорит: плати, иначе у тебя будут большие неприятности.

— Что «плати»?

— Деньги, — криво усмехнулся Эд. — Причем много. — Он помотал головой и огляделся вокруг, словно только теперь поняв, где находится. Потом схватил стакан и залпом допил виски. — Ладно. Завтра до обеда мы приедем и заберем твою мачту. Послезавтра к вечеру сделаем. Приходи, поможешь нам. Увидимся в «Виноградной грозди», в девять. Договорились?

Слегка покачиваясь, Эд двинулся к выходу.

Я вышел вслед за ним на дорогу. Его «форд-капри», виляя, покатил по Фор-стрит. Потом я отправился в гавань — снимать мачту.

Работая, я не переставал думать об Эде Бонифейсе. И чем больше я думал, тем сильнее убеждался в том, что вся эта история с Аланом Бартоном, перерубившим канат, — выдумка чистой воды. Скорее это походило на манию преследования.

Я провозился с мачтой до вечера. Вернувшись домой после шести, я застал там полную тишину, если не считать дурацкой песенки о голубых замшевых ботинках, доносившейся из дочкиной спальни. Я снял свой изгвазданный белый костюм, залез в душ и простоял там довольно долго, пока колючие горячие струи не смыли с меня въевшуюся соль.

Я уже сидел, отдыхая, в гостиной, когда наверху музыка стихла и вошла Мэй. Вид у нее был заспанный и недовольный.

— Тебе звонили, — проговорила она. — Какая-то женщина с забавным акцентом. Сказала, что перезвонит позже.

— Очень хорошо.

Она стояла, засунув руки в карманы джинсов, и усердно разглядывала через окно гору опилок на территории лесопилки, соседствующей с нашим домом. Дочка показалась мне такой одинокой и заброшенной, что от жалости перехватило горло. Конечно, разве это нормальная жизнь для Девочки, у которой нет матери, а отца она видит десять минут в день?

— Давай пойдем погуляем? — предложил я.

— Тебе опять что-нибудь помешает, — произнесла она, искоса взглянув в мою сторону.

— А я выключу телефон. Мы возьмем с собой бинокль и пойдем на Болото.

Она кивнула, мгновенно просветлев, и побежала наверх за биноклем, который я подарил ей в прошлый день рождения. Поразмышляв немного, я все-таки решил взять радиотелефон с собой.

То, что мы называли Болотом, представляло собой заросшую камышом лагуну к западу от устья Пулта. Всю дорогу, пока мы шли по галечному берегу, Мэй прыгала и скакала вокруг меня. На каждом шагу нам попадались гнезда чаек-крачков. В глубине болота, подальше от моря, в зарослях камыша и полузатопленного ивняка гнездились утки и прочие болотные птицы.

Стоял прекрасный, тихий и ясный вечер. Я соорудил для Мэй подстилку из сухого камыша, и она лежала, прильнув к биноклю. Низко над землей летела крупная птица с коротким туловищем, держа крылья под прямым углом.

— Смотри! — приглушенно вскрикнула Мэй.

— Это лунь Монтэпо, — демонстрировал я свои познания.

— Нет, он слишком большой, — возразила дочь. — Это, наверное, лунь-курятник.

Я подстроил бинокль. Крылья были с черной опушкой и без полос.

— Ты права, — согласился я.

Мы наблюдали, как птица, кружа, что-то выглядывала в коричневатой траве. Внезапно она сложила крылья и ринулась вниз, пропав из виду. Донесся тонкий предсмертный визг дикого кролика.

— Фантастика, — заметила Мэй. — Летом их почти не встретишь. Только зимой.

Я улыбнулся, глядя на раскрасневшееся личико и сияющие глаза дочери.

И тут в кармане заверещал телефон. Радость как рукой смахнуло с ее лица.

— Извини, — сказал я и вынул аппарат.

Звонил Чифи Барнс. Катер с «Геклы» обнаружили в Сихэме, у Старой пристани.

— Спасибо, Чифи, я еду немедленно.

Глава 8

Я гнал свой «ягуар» по шоссе, навстречу мне с запада надвигалась сплошная облачность. Через полчаса начался дождь — сильный, обложной, за своей пеленой скрывший окрестные холмы. «Дворники» мои скрипели, не успевая разгонять потоки воды с лобового стекла. По морю до Сихэма было около тридцати миль, но по шоссе — верных шестьдесят. К девяти вечера я подкатил к пристани. Она была полностью погружена в темноту; только от красных фонарей на волнорезе исходило причудливое сияние, многократно отраженное в струях дождя и налетающих волнах.

В воздухе пахло рыбой; Сихэм был крупным рыбным портом, по крайней мере — самым крупным на всем южном побережье. Капли дождя стучали по палубам, мачтам и выносным стрелам траулеров, отшвартованных у Новой пристани; на маслянистой поверхности бухты лопались бесчисленные пузырьки. И ни единого человека вокруг; в такой ливень никому неохота выходить из дому. Пока я шлепал ботинками по лужам, звуки моих шагов далеко разносились окрест. Перешагивая через многочисленные канаты, которыми были пришвартованы к берегу рыбацкие лодки, плоскодонки и моторки, я направился к Старой пристани.

Там, в дальнем ее конце, над самой водой я заметил какой-то свет. По мере приближения к нему я невольно ускорил шаг. Свет пробивался из иллюминатора каюты небольшого катера с обтекаемыми отводами — катера с «Геклы». Шагнув на трап, я сжал кулаки в карманах моего дождевика. Дождь громко барабанил по фибергласовой палубе. Я прыгнул в кокпит и с силой рванул на себя дверь каюты. Палуба вздрогнула у меня под ногами. В горле пересохло; как минимум, я намеревался получить ответы на целый ряд вопросов.