Кровавый апельсин - Льювеллин Сэм. Страница 38

Здесь смешались в беспорядке страницы, вырванные из вахтенных журналов, недописанные письма, сомнительной подлинности документы, требующие гарантий для судов, которые никогда бы не были построены. Но на них, этих бумажках, ни одного имени или клички. Я подошел к телефону и уже протянул было руку к диску, но тут же подумал: «Отпечатки пальцев» — и отдернул ее. На белом пластике стены позади телефона я увидел несколько номеров, наскоро нацарапанных тупым карандашом. «ДХСС» — был одним из них. Под другим было написано: «Сузи». Подальше справа — код Эссекса, обведенный кружком. Номер Дела. Под ним виднелся другой номер — лондонский. Я взял клочок бумаги, записал этот номер и сунул в карман. Вышел на палубу, еще раз посмотрел на темнеющую неподалеку бесформенную массу, которая недавно была телом Эда, и пробрался в переднюю каюту. Только сейчас я осознал, что Эд умер. Пьяница, хитрец Эд ушел навсегда. Это все, что приходило в голову. Эд, этот морской Фальстаф, был прекрасным компаньоном, с которым я одерживал победы в гонках. И поднимался в душе тяжелый гнев против того, кто вымогал у него деньги, уничтожил его яхту и, наконец, убил его самого. Я вызвал полицию из сторожки на берегу.

Полицейские явились очень быстро и забрали меня с собой. Полагаю, что они увезли и Эда тоже. Сержант Поттер привел меня в комнату, стены которой были выкрашены блестящей зеленой краской, и задал мне несколько вопросов. Я беспокоился, нет ли в полицейском отделении Плимута сведений о совместных действиях братьев Бонифейс и моих, которые могли быть заложены в компьютер. Но этот вопрос, казалось, их совсем не интересовал. Они установили, что Эд умер по крайней мере двенадцать часов назад. Сразу же после того, как было установлено мое алиби, они потеряли ко мне всякий интерес.

Сержант Поттер и сам был моряком: около Дагенхэма ему принадлежало одно из предприятий на тамошнем водохранилище. Он знал о моей победе в гонке из газет, а потому доверительно сообщил:

— Проклятые алкаши! На этой верфи устраивают себе дома свиданий всякие гомики. Возможно, один из таких и затащил его сюда, посулив полбутылки «Президента». — Он вздохнул. — Если вы что-нибудь узнаете новенького, сообщите нам, хорошо? Да, вот еще что: один из наших парней перегнал сюда ваш автомобиль. Отличный двигатель.

Я сказал, что непременно сообщу, если что, и коридорами, пахнущими сосновым дезодорантом, вышел в предутренний холодный воздух, спрашивая себя, почему я не сказал ему всего, что знал. Ответ нашелся легко: мне хотелось встретиться с тем, кто убил Эда, лично, без посредников.

Я подошел к «ягуару» и сел в него. Двигатель завелся с обычным успокаивающим чиханием и ворчанием.

Хорошо, думал я, теперь надо повидаться с Делом. Рука нащупала переключатель скоростей. Но через полчаса езды я вдруг остановился.

Алана убили, чтобы он перестал задавать вопросы. Теперь я был в этом уверен. То же было и с Эдом. И кто-то уже готов прийти за мной...

А что, если они начнут давить на меня с другой стороны?

Я переключил скорость и повернул на запад. Так как уже рассвело, я поехал по набережной Пултни.

Шины заскрипели по гравию, я остановился рядом с клумбой. И слышал, как Рита спросила: «Кто там?» — когда я взбежал по лестнице. В спальне Мэй было темно. Я включил свет. Она лежала в кровати, глаза закрыты, белокурые волосы разметались по подушке.

Она открыла глаза.

— Мэй, — позвал я и крепко прижал ее к себе.

— Папочка! — воскликнула она, стряхивая с себя сон. — Ради Бога, который сейчас час? Что с тобой? Ты не брит. От тебя дурно пахнет. Это был я, ее отец, больной и выдохшийся.

— Я так рад тебя видеть! — говорил я ей.

— Я тоже, — сказала она, опустила голову на подушку и тотчас уснула.

Все было нормально, даже восхитительно.

Я тоже прилег на пару часов. Потом встал, принял душ, влез в джинсы, надел шляпу с полями и выпил на кухне чашку кофе. Затем вытащил Мэй из детской, погрузил ее и чемодан в «ягуар» и поехал по направлению к Кей-стрит, где Скотто пару лет назад купил коттедж.

Его смуглая подруга Джорджия жила в нем с их пухлыми темнокожими близнецами. Мэй любила Джорджию и двойняшек, и Джорджии нравилась Мэй. Она часто оставалась у них, когда я бывал в отъезде. Но сегодня моей дочери попала какая-то шлея под хвост. Еще в автомобиле она начала капризничать.

— Почему ты опять уезжаешь? — спрашивала она.

— Понимаешь, новая яхта. Она требует времени.

— Только не в Лондон, — заявила она. — Твое лицо все в синяках, и когда ты возвращаешься, то выглядишь очень усталым. Что ты там делаешь?

— Когда-нибудь я объясню тебе все.

— О, папочка, — опять заныла она, — еще и эта пламенная Агнес. Ты должен расстаться с ней.

— Я думал, она нравится тебе, — удивился я.

— Вот еще! — фыркнула она.

Джорджия открыла садовую калитку. Жимолость уже отцвела, и двойняшки на еще нетвердых ногах возились, посасывая розовую карамель и толкая друг друга.

— Джеймс, — сказала она и поцеловала меня в щеку. Потом увидела чемодан. — Мэй, сладость моя, ты останешься? — спросила она.

— Пусть хотя бы немного осмотрится, — ответил я. — Ты понимаешь?

— Признаться, нет. Ты что, снова увозишь Скотто? Ведь он только что вернулся.

— Нет, пока не увожу, — успокоил я ее.

— Но скоро это случится, да? — Она улыбнулась мне своей белозубой улыбкой, а затем вперилась в меня взглядом. — Так что же с тобой случилось?

— Свалился в док, — ответил я.

— Надо быть поосторожней. — Улыбка исчезла с ее лица, и оно стало серьезным. — Так много людей пострадало в связи с крушением «Апельсина»!

— Постараюсь, — успокоил я ее. Мэй была уже у садового крана и обмывала розовый леденец, который уронил один из близнецов. — Ну, я должен идти.

— Не волнуйся, — сказала Джорджия.

Я обернулся и помахал ей рукой. Потом они помахали мне все четверо — Мэй с локонами Ширли Темпл, два маленьких смуглых мальчика и Джорджия. Здесь они были в безопасности, в самом центре Пултни, где каждый заботился о другом. Не то что в «Милл-Хаусе». Я выехал через центральную аллею.

Когда я вернулся домой, в нем было пусто, как в могиле. Солнце освещало садовые дорожки, но я испытывал какой-то мерзкий дискомфорт, будто встретил кого-то знакомого и он не узнал меня.

Я запер все двери и поднялся в свой офис.

На столе выросла кипа бумаг. За окном офиса визжали пилы и приспособления, режущие фанеру. Я взял телефон и позвонил Делу Бонифейсу. Никто не отозвался. Потом я набрал номер, который был нацарапан на стене над телефоном продавца яхт.

— Спэдин Эквити, — отозвался женский голос.

— Спэдин Эквити, — повторил я. — Я совершенно разбит и душой, и телом.

— Хорошо, — мгновенно отреагировала женщина. — Чем могу помочь?

— Пару дней назад вам должен был позвонить Эд Бонифейс, — сказал я. — Мне было бы очень приятно, если бы кто-нибудь мог сообщить мне, с кем он говорил.

— У нас шестьсот двенадцать абонентов, — ответила женщина. — Сожалею.

После этого не имело смысла звонить снова. Я отсутствовал почти две недели, и за это время накопилось много дел. Я отдельно разобрал звонки от разного рода лиц мужского пола, а остаток утра провел в изучении объявлений от торговцев строевым лесом. Я знал: чтобы расплатиться с Гарри, нужны только наличные.

И Гарри тоже знал об этом. Круглолицый и пухлощекий, он заглянул ко мне в полдень и спросил:

— Как идет подсчет сбережений?

— Отлично, — ответил я с деланной симпатией, которой в действительности не испытывал к нему. — Нашел новую работу?

Гарри ответил короткой улыбкой, которая свидетельствовала о том, что он знает, черт возьми, о моей неспособности переходить предел дозволенного в разговоре о деньгах.

Зазвонил телефон.

— Проклятье! — раздался голос. — Где ты был, Джеймс? Я пытаюсь поймать тебя вот уже три дня.

— Здесь и там, — неопределенно ответил я. — Чем могу быть полезен, Чарльз?

Чарльз Ллойд был настоящим брокером. Таким именно хотел бы стать и Дел Бонифейс в один прекрасный день, если бы его мечты внезапно осуществились. Он специализировался на быстроходных, красивых, дорогих яхтах.