Овцы - Магинн Саймон. Страница 13

— Этот? Он у меня уже давно.

— На войне ранили? Или бешеный баран забодал?

Она старалась говорить весело, хотя была изрядно напугана его реакцией. Он, не оборачиваясь, застегивал рубашку.

— Сказать по правде, я совершенно о нем забыл.

Адель молчала. Ждала.

— Ну, я могу рассказать, если у вас есть время, чтобы, выслушать эту историю!

Он сел на скамейку. Он села на пол и уперлась спиной в стену.

— Правду сказать, ничего интересного. Обычный несчастный случай, как говорится, хотя все это было не совсем случайно. Это сделала Эдит. — Он сделал паузу и наконец-то посмотрел на Адель. — Эдит Шарпантье. Думаю, вы бы все равно обо всем этом узнали. Она жила в Тай-Гвинет до того, как дядя Себастьян его купил. С мужем Раулем. Он вроде как был французом. С ней случилось несчастье. В общем, она немножко свихнулась. Ходила везде и рассказывала всякие ужасы про Рауля. В это поверить было невозможно. Что он дьявол, убил детей и все такое. — Льюин замолчал и снова посмотрел на Адель. Ей показалось, что он интересовался ее реакцией. Он очень тщательно подбирал слова.

— Ну вот, а однажды вечером она пришла сюда. Стала колотить в дверь посреди ночи, в ночной рубашке, босиком, а была уже зима. Я встал, впустил ее, дал ей чашку чаю, и она начала это свое «он дьявол». Сказала, что Рауль запер ее в одной из комнат и не выпускал и ей удалось бежать, только когда она ткнула ему в глаза гвоздем. Она просила, чтобы я вызвал полицию, говорила, что он непременно ее убьет. Умоляла меня. Я, ясно, ничего такого делать не собирался, так ей и сказал; тогда она начала плакать и кричать всякую белиберду, цитаты из Библии и все такое. — Льюин с усилием сглотнул. И тут Адель ему поверила.

— А потом я просто хотел ее утихомирить, а она начала... понимаете, начала гладить меня по голове и лапать меня. Я ее оттолкнул, а она закричала: «И ты тоже!» — и достала свой гвоздь. Огромный шестидюймовый монтажный гвоздь. Из кармана своей ночной рубашки. И сказала: «У меня все это написано. На стене». Так и сказала. А потом бросилась на меня с гвоздем и ударила в бок. Кровило страшно. Мне даже пришлось лежать в больнице, гвоздь был ржавый. Несколько месяцев не заживало. Пришлось накладывать швы всякие.

Он вздохнул.

— Все именно так и случилось. Много лет назад.

Адель помолчала немного, но он, похоже, все сказал. Ей показалось, что так истолковать его рассказ — это то же самое, что сказать о гибели «Титаника» «корабли тонут», но решила не задавать вопросов. Было понятно, что Льюин рассказал ей то, что счел нужным, и, по крайней мере пока, будет избегать других подробностей. А какая-то часть сознания Адель выставила предупредительный сигнал: «Ты пожалеешь, если узнаешь остальное». Осторожно, под водой находятся опасные объекты.

Опасные.

— Ужас, верно? Все эти деревенские дела? — спросил Льюин и рассмеялся. Они встали и пошли вниз.

Когда Адель ушла, Льюин снова поднялся наверх, снял рубашку, поднял левую руку и провел пальцем по шраму, рассматривая себя в высоком зеркале, привинченном к стене. Он надеялся, что не наболтал лишнего. Он понимал, что несправедливо обошелся с Эдит в своем рассказе. Да, в конце концов она сошла с ума. А кто бы не сошел после всего этого? После того, что с ней сделали? После того, что она видела? Удивительно, но ее безумие было совершенно здоровым: это был единственный осмысленный выход. А еще Льюин понимал, что какими бы путаными ни казались ее рассказы, они несли правду.

Все было записано. На стене. Шестидюймовым монтажным гвоздем.

4. Что-то голубое

Адель работала быстро, накладывала краску мастихином. Она делала наброски чистым цветом, позволяя форме самой проявиться под рукой. Адель выяснила, что лучше всего работает не задумываясь, бессознательно; когда она была полна старательности, краска становилась какой-то густой, липкой, линии не ложились, формы получались неподвижными. Во время работы она позволяла своим мыслям свободно блуждать, иногда ей казалось, что она летает. Адель чувствовала, как ее чувства вырываются наружу, одно за другим, как звезды из-под ночных туч, и в конце концов оставались только цвета, широкие поля света; потом она возвращалась в мир, и вот она, картина, как неожиданный подарок ко дню рождения. Она оставляла ее на какое-то время, на день или месяц, а потом делала завершающие штрихи; и тогда она уже следила за техникой и мастерством.

Иногда ей казалось, что она летает: но сегодня она размышляла о том, что бы приготовить к вечеру для Льюина, Дилайс и Дэйва. Репертуар освоенных ею вегетарианских рецептов был небогат. Первые пришедшие в голову идеи показались ей очень скучными: овощная лазанья, пицца (без салями?), чечевичные крокеты в томатном соусе. Ей хотелось, чтобы блюдо имело успех. Она понимала, что при такой изолированности (в доме даже телефона не было) соседи — это все. Конечно, у них была машина, но Фишгард находился не меньше чем в пятнадцати минутах езды при хорошей погоде, единственной связью с внешним миром был телефон Льюина. В Лондоне у нее были безграничные возможности — в пяти минутах ходьбы находился круглосуточный магазин «Севен-Илевен» (7 дней в неделю, 365 дней в году, как это было гордо заявлено на спичечном коробке), любые мыслимые аварийные службы на расстоянии телефонного звонка и пяти минут езды. Друзья. Компания, от которой порой трудно сбежать. День, проведенный в одиночестве, она считала подарком, а выходные наедине с Джеймсом и Сэмом нужно было задолго планировать. Но здесь! Здесь могло случиться так (черт, да это просто неизбежно), что ей за весь день не удастся поговорить! Ни о чем! Ни с кем! Если Льюин не зайдет, а она не найдет повода сама к нему зайти (у нее уже «кончались» и чай, и перец, и яйца), тогда она приговорена провести целый день в компании с Джеймсом и Сэмом.

Ей стало стыдно от собственных мыслей — в них было что-то дурное, — но все равно ее отношения с Джеймсом были основаны не на разговорах. Когда она подумала о том, на чем были основаны их отношения, стыд только усилился.

Первую совместную неделю они почти не вылезали из постели. Во вторник она выбралась за молоком и сигаретами; в четверг он вылез за курицей с рисом; в субботу они сходили в паб. Там они просидели ровно один час и пятнадцать минут. И обратно в постель. Боже, это было потрясающе. Они сами потом поражались тому удовольствию, которое доставляли друг другу, и даже немного его стыдились. Казалось, этому нет конца. К исходу первой недели они оба были изранены, измучены и нежны от своих усилий. Скажи ему только слово, распутно думала она, у него встает. В ее дорогой частной школе о таких говорили «будь готов — всегда готов». Может пять раз за ночь. Секс бизнес-класса. А размер... Размер, конечно, не имеет значения, прилежно добавила она, но, боже мой, какое огромное значение он имеет! В самый первый раз она, откровенно говоря, глазам своим не поверила, увидев эти габариты, толщину, длину. Она была совершенно уверена, что ей никогда не удастся почувствовать его у себя внутри, но они, конечно, как-то исхитрились.

Вегетарианское карри с рисом? Штрудель с клюквой и грибным соусом?

(Гораздо труднее оказалось засунуть его в рот, но когда им удалось найти правильный угол...)

В воскресенье она вернулась к себе. В понедельник они не виделись, а во вторник она переехала к нему, и с тех пор они в общей сложности провели врозь двадцать шесть ночей. Почти за десять лет. Она с трудом могла в это поверить. И за все это время между ними состоялось считанное число бесед.

А Сэм (благослови его Бог) обычно не заходит дальше дискуссий на тему «а что внутри у этой собаки?» или «а что будет, если съешь деревяшку?», что занимательно, но разговором не является. Разговором считается, когда обсуждают Бога, пищу, короткие черные платья, уцененные с 27 до 15 фунтов, работу, ужасы кормления грудью. Семьи. Такие вещи. Адели понравились (хотя немного напугали) рассказы Льюина о скотобойне: это была настоящая беседа с реальным человеком. Его тоска по говорящей овце слегка ее испугала (она припомнила наклейку на машине, которую как-то раз видела в Хитроу: «Только овечка может убежать от валлийца»), но в конце концов это всего лишь говорило о том, что Льюин тоже был из тех, кто нуждается в беседе. Пусть хоть с овцой...