Короли в изгнании - Мах Макс. Страница 31

– Чехова? – переспросил он обиженно. – Почему не читал? Читал. «Толстый и тонкий», «Три сестры», «Вишневый сад».

«Трех сестер» он, говоря по совести, не читал. Смотрел в Художественном театре, в 30-м, что ли, году, а «Вишневый сад»… «Вишневый сад», кажется, в Бургтеатре, в Вене, но не читал тоже. Он вообще Чехова не любил и не читал, но рассказывать об этом Максу ему не хотелось. В конце концов, из них двоих русским дворянином был именно он. В этом роде, в общем.

– Ладно, Федя, не мучайся, – усмехнулся Макс. Впрочем, усмешка у него, насколько Виктор мог видеть сквозь забрало, была сейчас какая-то не такая. Не привычная Максова усмешка это была. Чужая какая-то.

– Я тоже не помню точно, – сказал Макс примирительно. – Но у Чехова в котором-то из его рассказов есть фраза. Не дословно, но смысл такой: что еще плохого может случиться с рыбой, после того как ее поймали, выпотрошили, зажарили и подали на стол?

Виктор понял, на что намекает Макс, но высказанная другом философия ему решительно не понравилась. Решительно и бесповоротно.

– Выбросить ее можно, – сказал он зло. – Или сблевать. Так что не разводите пессимизм, товарищ оппортунист. Если захотеть, много еще чего можно сделать. Было бы воображение.

Макс только хмыкнул в ответ, но Виктор разошелся не на шутку. Очень ему не нравились такие настроения.

– И это ты мне такое говоришь? – спросил он с неподдельным возмущением. – Ты? Мне?

– Я. Тебе, – в тон ему, – но не без иронии ответил Макс.

– На тебя не похоже!

– А что на меня похоже?

Виктор поискал в памяти что-нибудь эдакое и, что неудивительно, нашел почти сразу. Уж такие они были с Максом люди, что долго примеров искать не требовалось.

– Ну вот, например, ты знаешь, – вкрадчиво спросил Виктор, начавший уже успокаиваться, – что ты до сих пор числишься во всесоюзном розыске? Последние лет двадцать пять чисто теоретически, конечно, но с учета, я думаю, тебя никто не снял.

– Это за что же? – Чувствовалось, что Макс заинтригован.

– А за то! – с видом и чувством победителя заявил Виктор. – Ты, Макс, уж извини, но в пятьдесят третьем ты сработал поганенько. Пальчики оставил кое-где. Спешил, вероятно, вот и лопухнулся. Оно, конечно, с каждым может случиться, но все-таки аккуратнее следует работать, тщательнее детали прорабатывать.

– Ах это?! – Макс даже поморщился. – Так ты что же, все время знал, что это был я?

– Тебя не узнаешь, как же! – Виктора начал разбирать смех, так комично это все выглядело, если посмотреть со стороны, конечно. Спустя 60 лет, на чужой планете, в грязной клоаке стоят двое и вспоминают, кто, где и когда пальчики оставил. Ну не идиотизм?

– Тебя не узнаешь! – повторил он, беря себя в руки. – Вы на афганской границе семь погранцов положили, между прочим, или даже восемь. Но кое-кто, Макс, все же выжил и по инстанции доложил. Я понимаю, конечно, что бывают всякие совпадения, но чтоб до такой степени? Ты уж прости меня, грешного, но двухметровый басмач, который двигается, словно кошка, и дерется, что твой ниндзя, это, Макс, перебор. Ты уж поверь! Видел я этих басмачей, и не раз. Так себе людишки. Не супермены какие-нибудь.

Но если тебе мало, изволь. Был же еще чешский коммунист, нечеловеческих габаритов, который как раз до описываемых событий гулял по Москве. Ну ты представляешь, наверное? В общем, я понял, а остальные только описали тебя и наверх представили. Лаврентий Павлович, понятное дело, все это под сукно положил. Ему тебя ловить не с руки было. Но не такой человек был Лаврентий, чтобы о будущем не задумываться. Он, понимаешь ли, стратегически мыслил, не этим пацанам чета. Но и он ошибся. И вот когда его стрельнули, материалы-то и вылезли на свет. И многих эта странная история озадачила. К делу решили не подшивать, там и без тебя богато было, но в розыск поставили. Кликуха у тебя неоригинальная – Маленьким тебя окрестили, но искали везде и со всем тщанием. Лет десять искали, но тут уже я подсуетился, так что в Израиле Маленького не искали и не нашли.

– Спасибо, Федя, не знал, – сказал Макс и протянул Виктору руку.

– Да не за что, – отмахнулся Виктор, но руку, естественно, подал. – Ты же меня тоже выпустил.

– Выпустил, – пожал плечами Макс, а Виктор вспомнил мимолетно осень 68-го, Тель-Авив, накрытый хамсином, пришедшим из аравийских пустынь, пот, текущий, кажется, непрерывно, и физическое ощущение сжимающегося стального кольца. Макс тогда на контакт не вышел, да Виктор его и не позвал. Гордость не позволила. Но в какой-то момент Виктор почувствовал вдруг, как открывается коридор, и, не раздумывая, пошел по заботливо проложенной чьими-то умелыми руками тропе, и вышел в Каире, и никогда, ни тогда, ни теперь, не сомневался в том, кто и почему организовал ему отход.

– Ладно, погуторили и хватит, – сказал он наконец. – Про Черную Гору ты серьезно?

– Да.

– Уверен?

– Я уже сказал.

– Чем чревато, понимаешь?

– Не маленький.

– И все-таки настаиваешь?

– Федя, это все? Или у тебя еще есть вопросы?

– Есть. Причину объяснишь, или это военная тайна?

– Не могу, – устало ответил Макс. – Не сейчас.

– А если я попрошу?

Виктору показалось, что Макс смотрит на него совершенно больными глазами.

– А ты поверишь? – тихо спросил Макс. Так тихо, что Виктор едва разобрал вопрос.

– Ладно, – сказал он. – Пойдем в Черную Гору. И ведь Рекеша мне кое-что обещал.

Макс еще посмотрел на Виктора этим своим «больным» взглядом и вдруг заговорил:

– Ко мне пришла Лика. Прощаться, я думаю Там что-то… Не знаю. Я не знаю, как она это сделала. Она далеко, Федя. Очень далеко.

Виктор физически ощутил, как трудно дается это Максу, и будь его воля, остановил бы. Он уже жалел, что настаивал, но теперь было поздно, и он стоял и слушал.

– Она… не знаю… Я сейчас только понял, что не все так однозначно. Ну как тебе объяснить? Она как будто обняла меня. Это и продолжалось-то мгновение или еще меньше. И первая мысль была, это все! Конец. Попрощалась и… Как она это сделала, Федя? Это было… не объяснить… тепло, счастье и смерть. Я вроде бы вместе с ней начал уходить, так что ты мне вовремя свою гадость вколол, потому что не все так просто. Я потом, когда сидел тут, отходил… Это как свернутая информация. Не знаю, как и объяснить, но… смыслы, знание… неоткуда ему взяться. В общем, теперь я думаю, она перерешила. Не будет она умирать. Выберется. И Йфф поможет.

– Йфф? – У Виктора перехватило дыхание. – Йфф?!

– Вот видишь, – грустно сказал Макс. – Там было что-то, а что, я не знаю. Вроде бы Йфф тоже была с ней, и ей тоже плохо… Но мне кажется, Лика что-то придумала. В последний момент… И еще что-то… про три сердца? Не знаю. Но одно я знаю точно. Надо идти в Черную Гору, а зачем, хоть убей, не знаю. Но я ей верю!

– Не ори! – сказал в ответ Виктор. – Зачем орать. Я ей тоже верю. И тебе верю. Пойдем в Черную Гору.

Глава 8

ЧЕРНАЯ ГОРА

Келья была выбита в скале. Каменное помещение, узкое, с низким потолком, где не только Максу, но и Виктору сподручнее было сидеть или лежать, чем стоять. Про себя Виктор называл келью по-русски – купе, имея в виду именно то, что означало это слово в привычном ему русском языке. И в самом деле, своими размерами и планировкой их нынешнее жилье напоминало стандартное купе в поезде дальнего следования. Тут тоже имелись две полки-кровати, которые иначе как койками не назовешь, и столик, деревянный, между ними, расположенный у стены, в которой, если бы это был поезд, должно было быть прорезано окно. Но окна здесь не было. Была только плотно закрывающаяся дверь напротив, тоже деревянная, сколоченная из толстых, хорошо оструганных досок. В дверь с внутренней стороны вбиты были крючки, на которых висели сейчас их штурмовые комбинезоны, шлемы и оружие. Вот и все хозяйство.

Если бы не бластеры и прочая высокотехнологичная амуниция, развешенная на двери, впору задуматься, какое, милый, у нас столетие на дворе? Тем более что и поздний обед, принесенный полчаса назад молчаливым служкой, тоже был сервирован в лучших традициях седой старины: отварное мясо, сырые овощи и хлеб из муки грубого помола – на деревянных тарелках; красное вино, вполне, надо заметить, приличное, в глиняном кувшине; столовых приборов, кроме ножа, не было в помине, а пить предлагалось из глиняных же кружек. Средневековье какое-то, честное слово! Той'йт какой-нибудь гребаный или что-нибудь в этом роде. И две горящие свечи на столе, чтобы уж полностью соблюсти антураж, наверное. В бронзовых подсвечниках. Вот так.