Квест империя - Мах Макс. Страница 88

Следующие шесть часов запомнились Варабе как один бесконечный тост, пригрезившийся тяжелораненому в горячечном бреду. Гвардия она ведь и в Ахане гвардия, и человеческая природа везде возьмет свое. Пили водки: медовые, сахарные, солодовые и виноградные; пили бренди семи наименований с пяти разных миров империи; пили особо крепкие водки, из тех, в которых содержание алкоголя зашкаливает за девяносто процентов, но это уже намного позже, когда после лужайки у храма и двух ресторанов они оказались в третьем, название которого Виктору не запомнилось. Пили много. Вероятно, между тем и этим они что-то также ели, но ни вкуса, ни вида пищи Виктор припомнить не мог.

Офицеры были дружественны и воодушевлены необычайно. Оно и понятно. Все они были офицерами мирного времени – мятеж не в счет, – а он, полковник Вараба, был героем былинных времен. Это можно было бы сравнить с визитом, скажем, комдива Чапаева в 25-ю дивизию лет эдак через пятьдесят-семьдесят после того, как отгремели грозы Гражданской войны. Каждый желал сказать Варабе доброе слово, представиться, выпить с ним, просто посмотреть с близкого расстояния на настоящего гвардейского верка тех еще времен, когда гвардейцы насмерть резались с ратайским спецназом на Пере; когда горели подбитые крейсера и взрывались линкоры, а Гарретские Стрелки рушились в ад сожженной планеты, чтобы спасти хоть кого-нибудь из уцелевших в огне гегх. Для них, офицеров нового поколения, он был легендарным черным полковником Варабой, почти мифическим верком их собственного полка. И то, что он был таким молодым, тоже играло свою немаловажную роль. Может быть, такой полковник Вараба был им даже ближе и «понятнее», чем убеленный сединами и выживший из ума старик, рассказывающий небылицы о том, каким орлом он был когда-то, в славные дни далекой юности, которые и сам-то уже помнит плохо за давностью лет и скудостью памяти.

Из хаоса разрозненных впечатлений, среди которых доминировали тосты разной степени сложности и замысловатости, цепкая память Виктора выудила и сохранила два факта разной степени важности, но достойные осмысления. Первое: нынешние гвардейцы плохо «гундосили» и слишком широко открывали при разговоре рот. И это было возмутительно, так как офицеры находились не на поле боя, которое отменяет все условности, кроме чести, а в собрании. Факт маловажный, но интересный с этнографической точки зрения.

И второе. Гвардейцы были уверены, что Легион и некоторые другие институты империи были до мятежа буквально нафаршированы агентами ратай. Собственно, именно ратайский заговор и гасили они во время «известных событий». В их изложении картина событий выглядела непротиворечиво, но напомнила Виктору что-то до боли знакомое, свое, кондовое. Ну конечно, фашистско-троцкистский заговор и все такое прочее, в том же духе, но с имперскими изысками. Ратайские агенты, внедрившиеся в императорское окружение, разваливали армию и флот, продавали ратайским агрессорам военные и политические секреты и в конце концов отравили императора. Бред, конечно, но бреду этому нельзя было отказать в цельности и своеобразной логике. Ратайская агентура, говорили офицеры, была настолько хорошо законспирирована, что раскрыть ее удалось только с помощью монахов Черной Горы. Эти монахи, особенно некоторые из них, те еще твари: «Поверишь, полковник, посмотрит на тебя, так мороз по коже пробирает!» – но дело свое знают, и гвардии тогда – помогли очень. Без них выявить агентов ратай было бы невозможно.

Вот это было фактом первостепенной важности, и его следовало обдумать на трезвую голову.

Они благополучно перекочевали в четвертый или, быть может, пятый ресторан, и Виктор твердо решил заказать что-нибудь мясное и обязательно жирное, когда сквозь алкогольный туман увидел возникших перед ним флотских десантников. Десантники были в штурмовой броне, а значит, находились при исполнении служебных обязанностей. Полковник лениво удивился тому, что у десантников флота могут случиться обязанности в столичном ресторане, но тут шагнувший к нему офицер вскинул руку со сжатым кулаком в официальном приветствии и тихо сказал полковнику Варабе:

– Полковник Вараба, вы арестованы. Сдайте оружие, если оно у вас есть, и следуйте за мной.

История пятая

ЕСТЬ ЖЕНЩИНЫ…

Глава 8

ЗВЕРИНЕЦ

Идущих за ним он обнаружил как-то сразу, толчком. Выходило, что он пропустил начало, и это было плохо и странно. Обычно – он уже успел к этому привыкнуть – Меш чувствовал чужое внимание еще тогда, когда оно только зарождалось, как бы быстро это ни происходило. И глядящих в спину, как показал опыт трех прошедших дней, он тоже обнаруживал сразу. А вот тех, кто шел за ним сейчас, он ощутил только тогда, когда они приблизились на дистанцию в два прыжка.

Меш насторожился, но постарался сделать так, чтобы никто не смог этого увидеть или почувствовать. Он перешел улицу и направился к корчме, зазывавшей прохожих красноватым светом – признаком живого огня, – запахами печеного мяса и медленным томительным напевом вайярских пятиструнных скрипок. Корчма называлась «Хоть потоп» и по всем признакам была именно вайярской, а не какой-нибудь другой.

То, что Вайяр – это еще не вся Земля, стало для Меша открытием не менее значимым, чем полет к звездам. И ведь он знал, читал в книгах о других землях и иных странах, о людях, говорящих не на кавар вайра, а на множестве других языков, но книжное знание это одно, а жизненные реалии это другое. «Вдохнуть запах сырой земли», как назвал подобное кто-то из поэтов прошлого, оказалось странным, но интересным опытом. Меш мысленно усмехнулся и вошел в корчму. Входя, он успел краем глаза схватить отражение улицы в матовом стекле придверной вывески и, направляясь к одному из столов, стоящих в первом зале, уже знал, что идут за ним трое. Двоих – тех, что уже едва не дышали ему в поясницу – он увидел. Это были женщина и мужчина той'йтши, совершенно непохожие на тех людей, которых Меш видел в цитадели Сиршей. Третий в поле зрения не попал. Сейчас Меш чувствовал его пристальное внимание, но видеть пока не мог.

Сев за стол так, чтобы, по возможности, видеть весь зал и все три двери – входную и те, что вели во второй зал и кухню, – и прикрыв спину глухой стеной, Меш дождался, пока служанка поставит перед ним традиционный «первый голод» – деревянную тарелку с копченым мясом, подносик с лепешками и кружку с вином, – и заказал порцию печеного мяса, маринованные овощи и красное вино. Служанка улыбнулась и заверила его, что не пройдет и четверти часа, как мясо будет готово, а пока господин может съесть, если пожелает, тарелку горячего хаша [89]. И Меш согласился на хаш, попросив принести и хлебного вина, без которого хаш не хаш. Девушка снова улыбнулась и убежала выполнять заказ, а идущие за ним в корчму так и не вошли.

В зале со сводчатым потолком и узкими окнами кроме Меша сидело еще несколько людей, причем не только той’йтши. Наступил вечер, и Зверинец, в котором в светлое время суток, как уже успел убедиться Меш, время тянулось медленно, как загустевшее масло вайярских солнечников, начал оживать. Официально этот большой район, лежащий на северо-западе Кой Сше и заселенный преимущественно выходцами с Той'йт, именовался Осенними Садами, но жители города – прежде всего, конечно, аханки, но и той'йтши тоже – называли его Зверинцем. Увы, но в какой-то степени это было правдой, и Меш был согласен с таким названием. Дело было даже не в том, что в глазах имперского обывателя все той'йтши были животными, а в том, что и сами той'йтши, кажется, приняли такую точку зрения на себя и были согласны носить ошейники.

Ошейник не мешал Мешу физически – он к нему быстро привык, – но сильно раздражал. Он понимал умом, что для принца Меша нет места в империи, где гражданами считаются только аханки, но смириться с притворством ему было тяжело. Прожив почти всю сознательную жизнь уродом и заплатив за право ходить без маски такую цену, о которой и думать было страшно, но которая сама напоминала о себе ночными кошмарами, он крайне болезненно переживал теперь этот вынужденный маскарад. Но притворство было необходимо и полезно, позволяя ему, Мешу, свободно перемещаться в границах империи, не вызывая ни интереса окружающих, кем бы они ни были, ни вопросов у властей. Как раб-вольноотпущенник, телохранитель сиятельной графини Ай Гель Нор, Меш мог делать все, что ему заблагорассудится, до тех пор, разумеется, пока его поступки не вступят в противоречие с законами империи. Но для этого он должен был носить ошейник, как носили его все той'йтши, которых, к удивлению Меша, оказалось в империи очень много.