Восточное наследство - Анисимов Андрей Юрьевич. Страница 34

Он мужик свой. Никогда один не воровал, друзей не закладывал. Случай с девчонкой странный. Я тебя, как опытного специалиста, введу консультантом на время следствия. А дальше — сам.

На Петровку Ерожин не поехал, а позвонил Боброву. Боброва он немного знал. Друзьями они не числились, но и вражды не завели.

— Приезжай, принимай дело, — сказал Бобров. — А я в отпуск. Пора дачу строить.

— Нет у меня полномочий принимать дело, — ответил Ерожин. — Вместе разберемся, пироги тебе. Я теперь частное лицо, пенсионер. Генерал попросил, отказать не могу. Поэтому на рожон не лезь, давай поужинаем вместе и покалякаем.

Бобров помялся, но приглашение принял.

Поужинали в «Эрмитаже» Боброва там знали и обдирать побоялись. Но все равно, полмиллиона Ерожину пришлось выложить. И это притом, что в ресторане кормили соседа с Петровки. «А во сколько бы встал ужин обычному клиенту?» — прикинул Ерожин. Выпили по сто граммов, закусили рыбкой. Бобров умял бифштекс. Ерожин после генеральского супчика ограничился жульеном.

Ерожин объяснил Боброву, что кажущаяся простота дела — одна видимость. У девчонки есть алиби. Конечно, показания лифтера стоят дороже показаний родственников, но на даче в Нахабино Любу видели, и об этом станет известно. Видела охрана поселка и домработница Кроткиных. И наверняка еще найдутся люди. А за пять минут съездить в Москву, убить человека и вернуться не так просто. Боброву на это возразить было нечего.

— Раз ты семью знаешь, тебе и карты в руки, — произнес Бобров и залпом выпил водку.

Из ресторана Ерожин отправился на Плющиху. Его интересовала личность старика лифтера. Побродив по двору, он обнаружил комнатку в подвале. Там слесарь нес дежурную службу по дому. Остановившись у двери, глухо обитой дерматином, Петр Григорьевич прислушался. Из помещения неслись звуки. Распахнув дверь, Ерожин с трудом заставил себя не заткнуть уши. В комнатушке, обставленной пыльным диваном, верстаком и тисками с обрезками труб, расположились пять субъектов с бритыми головами и музицировали. Самый долговязый стоял возле двери, прислонившись. к верстаку, и, не отрывая пальцев от струн гитары, оглядел Ерожина, после чего сказал: «Не сквози. Или туда, или сюда».

Ерожин вошел, прикрыв за собой дверь.

Ушные перепонки получили дополнительную нагрузку. Вся компания из-за бритых голов и украшенной кусками железа кожаной одежды казалась на одно лицо. Но, вглядевшись, Ерожин понял, что публика достаточно разношерстная. Ударнику перевалило за тридцать.

Серьга в ухе и синеватые разводы грима возраст скрыть не могли. На духовом инструменте — Ерожин не отличал трубы от саксофона — дудел почти юнец. Клавишную машину истязал молодой человек лет двадцати трех.

Пятый — мужчина лет сорока — сидел на диване и рассматривал какие-то записи. Пытка Ерожина продолжалась минуты три. Ему это показалось вечностью. Наконец оркестр стих.

Взрослый мужчина отложил бумаги.

— Из какой квартиры? Что случилось?

— Вы и есть дежурный сантехник? — поинтересовался Ерожин.

— Это наш художественный руководитель, — сообщил гитарист.

— И дежурный слесарь, — подтвердил художественный руководитель. — Излагайте вашу проблему. Видите, мы репетируем.

Ерожин в своей практике не раз встречался с богемой подобного рода. Из их среды попадалось немало наркоманов. Однако в подвале запаха наркотиков Ерожин не ощутил. Пустых водочных бутылок не заметил, поэтому он решил пойти на откровенность.

— Я тут не живу. С кранами у меня все в порядке. Я просто мент.

— А-а-а, — сказал гитарист. — Жильцы вызвали. Тишины хотят. Так нас на улице не слышно.

— Никто меня не вызывал. У меня свои проблемы. Вот мое удостоверение. — И Ерожин протянул старшему свою корочку.

— Подполковника по подвалам шарить не пошлют, — сообщил раздумчиво художественный руководитель и протянул документ клавишнику. Тот поглядел и передал трубачу, трубач — гитаристу. Удостоверение вернулось к Ерожину. Не дождавшись комментариев, Петр Григорьевич сообщил:

— В вашем доме убили человека.

— А, жмурика с третьего этажа, — понял трубач. — Мы его не убивали. Он не музыкант.

Конкуренцию не создавал.

— Откуда вы знаете, что не музыкант? — схватился Ерожин.

— Говорят, бизнер, — глядя в сторону, изрек гитарист. — Зачем музыкантов мочить? У них деньги редко водятся. А мочат из-за денег.

— Все это лажа, — сообщил клавишник. — У бизнеров понт, тачки, маникухи. Они друг друга и мочат. А у нас дело есть, нам не до глупостей.

— Что вы хотите узнать? — внимательно взглянув Ерожину в глаза, спросил худрук, он же дежурный слесарь.

— В убийстве обвинили девочку. Хорошую, не шлюху, домашнюю девочку. Лифтер показал на нее. А девочка в это время была на даче.

— А кто дежурил, Зинка или Лукич? — поинтересовался трубач.

— На девочку показал Савелий Лукич, — ответил Ерожин.

— Девчонке не повезло, — сообщил гитарист. — Лукич дотошный. Если чего приметит. так от него не отмажешься. Дотошный, занудный, но не вредный. Зря гадить не будет.

— Что значит дотошный, нудный? — не понял Ерожин.

— Лукич типичный представитель старой партийной тусовки. Вечный общественник. Ну, из этих дурачков, что за правду. Его всю жизнь дурили, а он верил. Краснолобый дед. Вот что такое Лукич. Из неподкупных. От своего слова не откажется. Поэтому Толя и сказал, что девчонке не повезло. Вы удовлетворены? — закончил разговор худрук. — Извините, нам тут еще две части пройти надо.

Тишина московского вечера показалась Ерожину раем. В доме гасли окна. Ерожин взглянул на часы — время близилось к полуночи. Петр Григорьевич сел в машину и позвонил Аксеновым.

— У меня не так много информации. Может, перенесем встречу на утро? — предложил он Ивану Вячеславовичу.

— Какое утро?! Мы все вас ждем! — почти выкрикнул Аксенов.

Хотелось немного посидеть в тишине и одиночестве. Ерожин откинул спинку сиденья и, развалившись, принялся складывать, собирать, склеивать все, что удалось выяснить. Казалось, что раньше была верная мысль или даже слово. В сетях его памяти обычно сохранялось все. О чем говорил Кроткин на даче? Он беспокоился. Пришел на ум Ален Делон. И телевизор. Телевидение.

— Я тебя встретила на телевидении. Я тебя встретила, а ты не поздоровалась.

— Я не была на телевидении.

Вера и Надя упрекали Любу, что она их пару раз проигнорировала. Люба отрицала.

— Люба, почему ты со мной не поздоровалась в Останкино, помнишь, мы столкнулись в холле телецентра? — это говорила Вера.

Люба отвечала:

— Вера, у тебя галлюцинации. Я последний раз в Останкино месяц назад была.

Затем Надя:

— Люба, я не хотела говорить, но ты со мной тоже не поздоровалась. Три дня назад.

Люба отвечает:

— Три дня назад я жила на даче. Помнишь, мы еще с тобой, Вера, на поля ходили.

Затем острит Сева:

— Мистическое передвижение сестер в пространстве и времени.

Ерожин вспомнил и свое заключение:

— Кто-то из вас путает время и место.

При тусклом свете фонаря к помойке подошел бомж и углубился в содержимое контейнера. Закончив исследования, он растворился в темноте двора. Дождавшись своей очереди, бомжа заменили две драные кошки. Видно, и для них что-то осталось, потому они затеяли на помойке драку, сопровождая ее отвратительным воем. Ерожин включил фары. Кошки метнулись врассыпную. До Фрунзенской набережной по пустой Москве он доехал за" десять минут.

В квартире Аксеновых не спали. Старая генеральша мрачно бубнила в своей спальне. За годы одиночества Марфа Ильинична научилась беседовать сама с собой. Но наступал момент, терпение генеральши истощалось, и она фурией летела к сыну, выговаривая ему за пассивность. Затем хватала телефон и начинала названивать своим старым, некогда влиятельным друзьям. Но старики ее круга давно отошли от дел и в нынешнем государстве доживали, как тени. Никто с ними не считался. Они сочувствовали старухе, но помочь ничем не могли. Вдова снова забивалась в спальню и там поносила новую власть с ее продажными законами и моралью.