Крестовый отец - Майданный Семен. Страница 59

Ладно, хоть в кого-то попал. Одним уркой на крыше меньше. Надо добивать оставшихся…

Джеки приготовился. Он просекал, где укрылся стрелок. Кореец рюхал, как можно взять паскуду. Никто из пацанов сделать ничего подобного не сможет. А он зря, что ли, мытарил себя в спортзалах, тренируя скорость движений и гибкость!

Строго базаря, ему требуется совершить усложненный препятствиями тройной подскок. Выглядеть это будет так: красиво забрасываем себя наверх этой кирпичной тумбы, красиво отталкиваемся, прыжок на следующую, а оттуда на третью, за которой и залег проклятый лекарь. Стрелок ждет атаки снизу, просматривает по низу. Он должен лохануться на внезапность.

Вперед.

Наверное, следует кончать «угловый» промысел. Денег ему хватит на долгую и счастливую жизнь среди пальм и мулаток. Хватит, пожалуй, дерготни, истеричных зеков, быдловатых надзирателей. Сегодняшний день следует рассматривать как знак к окончанию «углового» отрезка жизни.

Доктор уловил движение. Что-то мелькнуло впереди. Он высунулся из-за укрытия. Что-то сверху. Кто-то прыгает на трубу, за которой он лежит.

Логачев откатился, стреляя в черное тело, обрушивающееся на него сверху. Один суматошный выстрел, другой… И третья пуля уже в лежащего, в голову.

– Почти получилось, – успевает прошептать человек с азиатскими глазами. А из-за пазухи поползли на волю простреленные и окровавленные конверты, в которых приличные девушки Тоня и Иринка хотели убедить Джеки, что не все телки – шмары.

Шрам прощелкал начато лихого броска Джеки, ковылял по этим листам, держась за их неровно прилегающие, отогнутые края, чтобы не скатиться вниз. Сергей дернулся уже на выстрелы, вскинул череп и срисовал, как Джеки прыгает вниз с кирпичного надолба. Тогда Сергей побежал. Перебежка вышла куцая и едва не зачеркнулась скольжением к краю крыши, но он успел зацепиться за решетку слухового окна, Потеряв время, и темп, постановил дальше не бежать, а вновь переползать…

Четыре патрона из семи израсходованы, а запаса нет. Никогда не мог представить себе, что на земле «Углов» возможна не то что длительная перестрелка с его участием, а вообще какая бы то ни было. Хорошо, хоть оружие имеется, могло бы и его не случиться, ведь докторам табельное не полагается.

Кстати, старый добрый наган гораздо предпочтительнее «Макарова». Надежнее, осечки почти исключены. Чуть меньше скорость стрельбы, но незначительно, а точность выше. Легок, всегда готов к стрельбе. Великолепная машинка. Хотя идеального оружия и не придумают никогда. Для каждого стрелка существует свой пистолет или револьвер. Его выбор – наган…

Три салюта могут означать только одно – Джеки пришит. Что хорошо, доктор не курсует, вооружен ли кто-нибудь из нас, И вынужден шугаться. Переговоры вести с ним беспонтово. О чем трындеть, когда все просто, как кукла у валютника. Кто выживет, тот и прав.

Шрам приметил, как качается колючка, пущенная по гребню крыши. Что за фигня? Дотумкал. Проволочные мотки приподняты на прутьях арматуры. Шрам готов был забиться, что Боксер как раз расшатывает и вытаскивает арматурный прут.

Сергей переползал к следующему наросту. Между ним и трубой, за которой ныкался доктор, виделся выход вентиляцией. Вот дальше зияет открытая зона метра в полтора, которую сделать можно только бегом.

Уголовников осталось двое. Один патрон вроде бы как резервный. Не надо больше позволять себе испуганной нервной пальбы. Выдержка и хладнокровие – они всегда помогали ему, они помогли ему стать из ничего богатым, могущественным человеком.

Кем он был? Простой тюремный докторишка с подавляемым наполеоновским комплексом. И светило ему ковыряться в болячках затюремщиков, дышать палочками, выдыхаемыми их туберкулезными легкими до скончания дней за скромное вознаграждение. Но!

Мимо каждого в жизни хотя бы раз проплывает такой шанс. И только один из тысячи разглядит его, ухватится за него, не отпустит от себя. Он увидел свой шанс в анализе крови начальника тюрьмы. И сразу понял, что это дает. Можно реализовать никому не высказываемые замыслы, ублажить свой, подтачивающий душу червем наполеоновский комплекс, стать Наполеоном маленькой, но сильной империи. И пусть никто не будет узнавать его в лицо и воздавать почести, главное не это. Главное, быть вершителем. Он стал им…

Ну не полтора метра, а где-то ближе к двум. Открытого пространства. Шрам перерисовался к другому краю выхода вентшахты. Где же Боксер? Куда сгинул? Не въехать. За лекарской спиной он уже или еще в пути?

Сергей решил больше не тихариться. Он почуял внутреннюю готовность к броску. Сжался в пружину, зло выматерился для подхлеста и сорвался.

Он поначалу не понял, что творится. Куда тащит его ноги, тащит его самого? Он потерял равновесие, шмякнулся и поехал вниз.

Плохо прибитый или проржавевший вместе с гвоздями кровельный лист сорвало с места, он скользнул по скату, и человек покатился к краю крыши.

Сергей затормозил себя, граблями занозясь в малейшую неровность. Затормозил метра через четыре от места падения. А толку! Его успеют грохнуть двадцать раз…

Доктор изумился едва ли не более, чем тогда, когда Шрам, внезапно нагнувшись, пропустил над собой пулю. Тот же Шрам сейчас скатывался по крыше, видимо, поскользнувшись. Скатывался, а теперь замер, открыв себя как мишень на дистанции в пять метров. Хоть с завязанными глазами стреляй. Теорию о везунчиках надо будет пересмотреть.

Доктор вскинул наган…

…Арматурный прут летел, вращаясь, как городошная бита. Рассекая легкий и прозрачный осенний воздух…

Голову мотнуло в сторону. В глазах вспыхнуло, погасло, вновь зажглось и стремительно окутывало мутью. Что-то гулко звякнуло под ногами.

Доктор недоуменно оглянулся. Сквозь пелену в глазах разглядел налетающий на него человеческий силуэт. Наган выплюнул навстречу две пули.

Ватные ноги не держали, доктор осел на крышу, задев ягодицей и столкнув вниз что-то, покатившееся с мерным погромыхиванием.

Боксер увидел, что его арматурный прут угодил лепиле точняком по репе. Докторские ножки подогнулись в коленях. Боксер подумал, что лепила нокаутирован. Ну конечно, тот уже начал оседать. Но мерзкого докторишку хватило на два выстрела из пукалки. Эх, рано рванул, подождать бы секунду.

Схвативший на бегу две пули Боксер докатился до края и застрял в колючке, идущей по периметру крыши.

Он заставил, заставил себя вынырнуть из раскачивающейся пелены. Так бегун, у которого подкашивались, обрастали свинцом ноги, сводило грудь, заставляет себя бежать, превозмочь, перетерпеть, и к нему возвращаются дыхание и силы. Доктор выплыл из мути, тряхнул головой. Где наган, а в нем последний патрон? В руке, рука не подвела…

Запястье сжали железные клещи. Доктор охнул, разжал пальцы, выпустил оружие.

– Хватит играться со стволами.

Успел Шрам, успел за выигранные Боксером секунды вскарабкаться по покатости кровли и не дать лепиле очухаться. Жаль, Боксер не притаился после броска, а попер напролом, как привык поступать всегда.

Хватит, говоришь! Ну нет, Шрам! Доктор незахваченной рукой вцепился в Шрама, повалился, увлекая за собой проклятого уголовника.

Бухали под мужскими телами, кубарем катящимися вниз, ржавые, давно требующие перестилки листы кровельной жести. Пока в спину осами не впились шипы колючей проволоки. Доктор вскрикнул. Они докатились до края. Зачем, ну скажите зачем, чего ради навертели тут эти заросли?! Доктор понимал, что его победа осталась наверху с неистраченным, «шрамовским» патроном в барабане. В рукопашной – он осознал по стальной хватке – ему уголовника не одолеть. Ну так хотя бы одно поражение на двоих. Один на двоих полет. А проклятая колючка задержала, запутала в себе.

Затрещали нити свитера, разрываемые шипами. Шрам встал на лыжи, выдрав доктора из проволочных запуток. Выкрутив лапку, развернул лекаришку к себе жопой, харей к обрыву крыши.

– Ну, придавай, лепила. Некогда мне базары разводить.

– Везучий ты, Шрам, – не скрывая зависти, проговорил лепила.