Наследство - Майкл Джудит. Страница 12
— Извините, — сказала Лора Оуэну. — Но я видела вашу семью, — услышала она свой слабый голос.
— Вас же не представили как следует. Роза, можете вы освободить Лору на несколько часов в один из этих дней?
Он и Роза обсуждали день и время, а Лора тихо повторяла слова Оуэна: «Представили как следует…» Может быть, он не смеялся над ней, может быть, он знал, что она чувствовала себя чужой и одинокой, когда подсматривала за семьей, и хотел, чтобы она была спокойней и свободней.
— На следующей неделе? — вежливо спросил ее Оуэн.
«Я сделаю это для Бена, — подумала она. — Узнаю больше о семье».
— Спасибо, — сказала она. — Мне бы очень хотелось познакомиться со всеми как следует.
— Очень хорошо. — Он повернулся, чтобы уйти. — Да, кстати, — сказал он Розе между прочим, — я навожу порядок в библиотеке, и мне нужна помощь. Вы никого не знаете, кто бы хотел работать восемь — десять часов в неделю, чтобы составить каталог и расставить книги по полкам? Кого-нибудь, кто любил бы старые книги и новые мысли?
Лора выразительно посмотрела на него. Чего он хотел?
— Тяжелая работа, хорошая оплата, — продолжал он, улыбаясь Лоре. Роза поджала губы:
— Всегда найдутся люди, которые ищут работу. Но… книги? Я должна подумать.
— Я бы хотела заниматься этим, — порывисто сказала Лора. — Как бы то ни было, я хотела бы попробовать. Я немного разбираюсь в книгах.
Оуэн широко улыбнулся:
— Хорошая идея! Очень хорошая идея. Начнем завтра же. С двух до четырех каждый день.
— Мистер Оуэн… — начала Роза. Она явно чувствовала себя неловко. — Вы уверены? Я хочу сказать, что Лора учится всему удивительно быстро и запоминает все, что вы ей говорите, и ловка, как кошка, но иногда она… Я не хочу критиковать ее, но иногда она утверждает, что уже выполняла такую работу, а я не вполне уверена, делала ли она ее на самом деле…
— Я действительно знаю немного о книгах, — быстро вставила Лора. — Я много раз бывала в книжных магазинах, по крайней мере в одном, и иногда помогала описывать книги. Я на самом деле знаю книги!
— Я верю вам, — произнес он, снова улыбаясь той отчаянной решительности, которая напоминала ему его собственную, когда он был примерно в том же возрасте и начинал прокладывать свой путь. Он подметил это еще сегодня утром, и в сочетании с ее осторожностью это привлекло его больше всего. А вечером она тронула его сердце, когда, разговаривая с Феликсом, он заметил, как она разглядывает семью. Ему стоило лишь на мгновение взглянуть на худенькое личико и огромные тоскливые глаза, и этого было достаточно: такая дикая, она казалась настолько ранимой и жаждущей любви, как никто другой, кого он когда-либо знал, и все это заставило его подняться и пойти искать Лору.
«Кто-то новый. Мы совсем не часто встречаем новых людей. Те же самые лица на вечерах, тот же круг друзей. Где бы ты ни был — в Бостоне, на Кейп-Коде или в Нью-Йорке. Даже разговоры одни и те же. Мне нужно что-то новое, о чем можно было бы думать, кто-то новый, чтобы помочь ему. И почему бы не помочь человеку, который так напоминает мне меня самого много лет назад?»
— Мы попробуем, — твердо сказал он Розе. — Я уверен, вы сможете освобождать Лору с двух до четырех каждый день, а если ей придется оставаться позже вечером, я буду платить ей дополнительно. — Он не дал им возможности ответить ему. — Мы начнем завтра. И, — добавил он, обращаясь к Лоре, — я неуютно чувствую себя, когда вижу вас в этой форме. Не могли бы вы принести что-нибудь другое, чтобы работать в моей пыльной библиотеке?
Лора избегала взгляда Розы. Роза любила форму и говорила Лоре, чтобы та носила ее всегда, когда находилась на территории поместья.
— Да, — ответила она.
На следующий день, около двух, когда она стучалась в дверь, ведущую из длинной галереи дома Феликса и Ленни в дом Оуэна, на ней были голубые джинсы и розовая хлопчатобумажная рубашка, а задорный хвостик подвязывала розовая ленточка.
— О! — сказал Оуэн, восхищаясь румянцем ее щек и голубизной глаз, отметив исчезающую настороженность и готовность работать, найдя ее более радостной и оптимистичной. — Заходите, оглядитесь, а потом мы начнем работать.
Это был дом мужчины, и там были дубовые полы, персидские ковры, широкие диваны и кресла, обитые темной замшей. На стенах висели картины, написанные маслом, с видами Кейп-Кода в разные сезоны, массивные лампы, окна без штор.
Библиотека помещалась над гостиной, от пола и до потолка стены были разлинованы стеллажами, огромная стопка книг лежала на полу. Книги громоздились на подставках, на длинных столах, подоконниках и подлокотниках кресел.
— Это все требуется привести в порядок, — сказал задумчиво Оуэн.
Лора смотрела на этот хаос:
— Я думала, вы сказали навести порядок.
— Да. А то, что вы видите, — это то, как я навел порядок сам. Мы вместе наведем порядок. Может быть, теперь это получится удачнее.
Лора посмотрела на него, и они рассмеялись вместе.
— Я думаю, хуже не будет, — ответила она, засучивая рукава.
Каждый день они работали бок о бок, разбирая книги по алфавиту, занося в каталог, помечая полки, перебирая новые стопки книг, которые образовывались, пока они перебирали старые. И еще они беседовали. Оуэн рассказал ей о родителях, о бабушке и дедушке, о первых четырех отелях, которые он приобрел, все еще самых любимых, хотя сейчас его компании принадлежало более пятидесяти отелей в Америке и Европе, и об Айрис, женщине, которую он любил с пятнадцати лет, его жене и матери его детей, о которой он все еще тосковал каждый день, хотя со дня ее смерти прошло почти сорок лет.
И Лора тоже говорила, тщательно отбирая воспоминания, которыми могла бы поделиться. Она рассказывала Оуэну ту же самую историю, которую поведала Ленин, что они с Клэем жили с родственниками, после того как их родители погибли в автокатастрофе, и недавно переехали, потому что им там не нравилось. Она откровенно рассказала ему то, что помнила о родителях, и несколько забавных историй о брате Клэе, но ничего о Бене, — не ошибись, не проговорись о Бене! — еще она рассказала о самых любимых предметах в школе. Впервые она заговорила о своей мечте стать актрисой:
— У меня было три роли в школьных спектаклях, и все сказали, что у меня отлично получилось. Мне нравится быть на сцене, это — волшебство.
Она говорила об изучении актерского мастерства в колледже, если у нее когда-нибудь появится возможность поступить туда.
— Я имею в виду, — запнулась она, вспомнив, что солгала ему о колледже в день их первой встречи. — Я собираюсь начать заниматься этой осенью, но не знаю, получится ли у меня…
— Нет ничего плохого в том, что люди что-то придумывают.
— Я не придумываю, — горячо возразила она. — Я думала, что пойду учиться. Я буду учиться!
— Я уверен, что ты будешь учиться, — все так же мягко ответил он.
Она сжала губы:
— Извините. Я еще точно не знаю, что делать, чтобы решить вопрос с колледжем. Я что-нибудь придумаю.
— Хорошо, — сказал он, небрежно перелистывая книгу в кожаном переплете. — Я мог бы одолжить тебе денег на учебу. И, если потребуется, на комнату, книги, питание и другое.
Он услышал, как Лора тяжело задышала, и покивал головой:
— Я, конечно, смог бы сделать это. Одолжить деньги. Хотя, конечно, не хочу, чтобы ты возвращала долг до тех пор, пока не закончишь колледж и не начнешь зарабатывать на жизнь, играя на сцене или занимаясь чем-нибудь еще. Хотя я ставлю одно условие. — Он посмотрел на нее и заметил, что она мгновенно помрачнела. — Я бы хотел, чтобы ты писала мне и навещала меня. Мне не хочется терять тебя из виду.
Лицо Лоры сияло, а мозг лихорадочно просчитывал.
— Это так замечательно… — Мне никогда не нужно будет воровать. Я могу пойти в колледж и научиться чему-нибудь. И у меня есть друг. Она протянула руку, потом быстро отдернула ее. Ей хотелось дотронуться до Оуэна, поцеловать его, но она подумала, что это может рассердить его. Все, что он сделал — предложил ей взаймы денег. Он, может быть, дает в долг многим людям и не хотел бы, чтобы они пускались в слезливые излияния. Она зажала руку в коленях. — Вы замечательный. Спасибо, большое спасибо… Вы будете мной гордиться, я буду так упорно работать… — Она отвернулась, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы. — Я буду писать вам каждый день, — отрывисто произнесла она и, взяв книгу, смотрела в нее до тех пор, пока не высохли слезы.