Спящая красавица - Майкл Джудит. Страница 11

Анна неподвижно сидела по-турецки на кровати, позволяя тишине обмыть себя. Становилось все труднее отключать свой мозг от того, что она делала. Несколько месяцев тому назад, на Рождество, когда дома семьи были полны тепла, празднично украшены и благоухали пекущимися пирогами, она обнаружила в себе какие-то добрые чувства к Винсу, краткие, внезапно промелькнувшие вспышки. Это не значило, что он сделал что-то особенное; это были всего лишь праздники. Когда бы она ни включила радио или телевизор, всегда слышала сладкие звуки рождественских песенок; деревья, улицы и магазины были украшены гирляндами маленьких белых лампочек, как в волшебной стране. Казалось, люди больше улыбаются и лучше относятся друг к другу. Вокруг было столько любви. И Анна не хотела остаться в стороне; она хотела быть счастливой, как все.

Так вдруг, что бы она ни делала, при мысли о Винсе могла вспомнить как он сказал что-то приятное. И какой нежной была его улыбка. И как иногда он вел себя, действительно, по-дружески. Она ненавидела то, что должна была делать с ним, но дядя, по крайней мере, обращал на нее внимание. Еще он много говорил о любви, и Анна считала это довольно глупым, потому что знала, что такие разговоры доставляли ему удовольствие. По той или иной причине, он также хотел знать о ней самой, о том, как она живет: и он был единственным, кто задавал ей такие вопросы. Мэриан, конечно, тоже спрашивала, но никогда не слушала, как Винс; всегда казалось, что она думает при этом о чем-то постороннем. И Чарльз расспрашивал ее о школе и о спортивных занятиях, или даже о том, когда девочки и мальчики в классе отмечают свое четырнадцатилетие, но как только Анна касалась каких-нибудь проблем или говорила о школе или днях рождения одноклассников, отец начинал чувствовать себя неуютно и находил повод, чтобы выйти из комнаты. Он просто не знал, что делать с чужими проблемами.

А Винс слушал и хотел видеть ее два раза в неделю. Винс сказал, что у нее умная головка и хорошее тело, что она хорошенькая. И нередко, особенно на Рождество, из-за этого забывалось все остальное, что они делали, как бледнеет на фоне неба в туманные дни противоположный берег озера, и можно подумать, его там нет. Так, пару недель в декабре, Анна иногда хорошо думала о дяде и могла на самом деле чувствовать себя празднично.

Но полгода спустя после ее четырнадцатилетия все изменилось. Стояла теплая осень, теплее никто не мог вспомнить, и все чувствовали себя странно, как будто времена года вывернулись наизнанку. В конце октября деревья пламенели пурпуром, золотом и бронзой; дома Лейк Фореста были окружены бело-желтыми клумбами астр, сальвий, хризантем и бордовых георгинов, чей цвет напоминал ей вино, которое они пили за воскресными обедами. Изо дня в день солнце сияло в небе, покрытом легкими облачками, отбрасывавшими нежные розовые и желтовато-зеленые тени на озерную гладь. Анна была потрясена этой красотой. Хотела, чтобы вся ее жизнь была такой красивой. Она хотела прекрасных дней, чудесных друзей и захватывающей работы, которая позволила бы ей чувствовать себя нужной и одерживать победы. Хотела хорошо относиться к самой себе. И хотела освободиться от Винса.

Этой осенью девочка начала учиться во втором классе средней школы и обнаружила, что теперь не знает, как разговаривать с одноклассницами. Вдруг оказалось, что все они говорят о свиданиях и вечеринках и обо всяких глупостях, хихикая и постанывая, рассказывают, какими влажными становятся их трусики, когда они возбуждаются, и, какими грубыми становятся мальчишки, когда пыхтят, как щенки, и стараются навалиться на них; все они утверждали, что были девственницами, и после каждого уикенда старались выяснить, кто из них таковой больше не является. Анна не принимала участия во всем этом. Так чувствуют себя проститутки, думала она, усталыми, скучающими, знающими слишком много. И старыми.

Ее тело изменялось, но это не радовало, груди становились полными и упругими, колени и локти утратили свою шишковатость; она казалась выше, с тонкой талией и узкими бедрами. Винс говорил, что скучает по ее худобе и костлявости, но в то же время любил смотреть на ее обнаженное тело девочки; он говорил, что эти изменения происходили благодаря ему; он сделал ее женщиной. Она ненавидела его за эти разговоры.

Она почти постоянно ненавидела его той осенью, а больше всего в день «всех святых» на 1 ноября. Рита и Мэриан увели младших детей «колядовать», и в доме стояла тишина, нарушаемая лишь звоном колокольчика, когда к их двери приходили дети, и она представляла себе их, ряженых, в забавных костюмах, как они ждут и пересмеиваются, пока горничная не придет и не протянет им пакетики с конфетами, которые лежали в плетеной корзине, приготовленной в холле парадного входа. «Я хотела бы снова быть молодой, – подумала Анна, – я хотела бы быть маленькой и ходить «колядовать», шалить и просить угощения.

– Это наша ночь «колядок», – сказал, усмехаясь Винс, входя к Анне. Девочка удивленно посмотрела на него. – Ты будешь со мной шалить, – сказал он. Такого она раньше не слышала. – И у тебя есть сумочка с угощением, чтобы сделать меня счастливым. – Он сел на край кровати и жестом показал Анне встать перед ним на колени. – Где же еще мне быть в ночь «колядок»?

Анне захотелось закричать. И ударить его по улыбающейся физиономии. Она подумала, что можно кусать его, пока он не заплачет и не попросит пощады. Но он не попросит, а убьет ее. Она сжала кулаки, становясь перед ним на колени, и взяла в рот его плоть и стала гладить его бедра. Она еще больше боялась, когда у нее были месячные, потому что он казался неуязвимым.

Винс всегда был чрезвычайно доволен собой, а в последнее время особенно гордился новыми успехами. Ему было поручено строительство трех домов-башен для офисов около аэропорта О'Хейр, и он блестяще справился с этим. Все так говорили, даже Итан. Вскоре после того, как все три здания были полностью арендованы, Итан объявил, что вверяет Винсу Тамарак, городок, который застраивал в течение двадцати лет без какого-либо официального плана. Теперь он передаст его сыну. Когда было сделано это заявление, показалось, что вся семья, даже те, кто холодно относился к Винсу, стали восхищаться им и прислушиваться к его мнению, как если бы, думала Анна, он вдруг стал наследным принцем. И это делало его особенно грозным, потому что она чувствовала себя слабой и незначительной рядом с ним. Он был принцем семьи, а она всего лишь простолюдинкой. Как и ее отец, подумала она; или был по крайней мере младшим принцем, если дедушка отдавал предпочтение именно Винсу. Так что на ее стороне не было никого, кто бы пользовался влиянием в семье. Кто поверил бы теперь ее словам, если бы дядя не захотел, чтобы они поверили?

– Тамарак, – сказал Винс в день «всех святых». Он сидел, облокотившись на подушки, накручивая на палец прядь ее волос, в то время как она лежала рядом с ним, глядя в окно. – Ты знаешь какие у нас далеко идущие планы насчет Тамарака?

– Когда ты произносишь это слово, кажется, что ты его жуешь, – сказала Анна. – Как будто это леденец, и ты облизываешь его и откусываешь по кусочку. Как будто ты каждый раз проглатываешь кусочек Тамарака.

Глаза Винса сузились. Он сильнее потянул ее за волосы, пока девочка не поморщилась от боли, она знала, что зашла слишком далеко; ему не нравилось, когда Анна видела его насквозь.

– Я спросил, знаешь ли ты, какие у нас большие планы, – тихо проговорил он. – И смотри на меня, когда я с тобой разговариваю.

Она отвернулась от окна и встретилась взглядом с его блестящими карими глазами.

– Я только знаю, что дедушка говорил об этом за воскресным обедом, а потом он много не рассказывал. Я думала, он кончил там строить. Прошлым летом, когда мы там были, все уже изменилось; я не знала, что дедушка хотел еще что-то сделать.

– Он решил расширить его. И хочет, чтобы Тамарак стал самым лучшим; крупнее и шикарнее, чем Зермат и Гштаат. Итан хочет, чтобы городок стал самым знаменитым курортом в мире, – и так как Анна молчала, он спросил. – А что ты думаешь об этом?