Спящая красавица - Майкл Джудит. Страница 141

– Я не знаю, о чем ты вообще говоришь! – Винс повысил голос, чтобы перекричать Чарльза. – Он встал, глядя на него, гнев все нарастал, потому что ему не хватало роста, чтобы их глаза были на одном уровне. – Ничего этого ты не узнал от Кита! Он ни черта не сказал тебе, потому что нет ничего...

– Ты не знаешь, что он рассказал нам. Ты действительно доверяешь ему? Ты думаешь, что знаешь, что он сказал, много ли рассказал, независимо от того, кто задавал вопросы?

– Ты сукин сын!

– Вам что-нибудь нужно, сенатор? – спросил слуга, появляясь в дверях и сохраняя безупречно вежливое выражение лица.

– Нет, – отрезал Винс. – И не беспокойте нас больше. – Он подождал, пока слуга не ретируется так же тихо, как вошел, потом повернулся к Чарльзу, уже спокойнее, с морщинкой, выдававшей озадаченность, на переносице. – Если Кит и рассказал вам что-то такое, то при чем тут я? Похоже, что ребенок играет в Джеймса Бонда. Я не думал, что Кит такой. Динамит? Зачем Киту говорить про какой-то динамит? И деревяшка, засунутая в... куда? Крепление, ты сказал? И потерянный болт? И что-то еще, вагончик, в котором были Анна и Лео. Что-то хитровато, а, Чарльз? Вы считаете, что было покушение на Анну и Лео? Это вы драматизируете. Но я ничем не могу помочь вам. Не имею никакого представления, о чем вы говорите. И не могу поверить, что у Кита такие полеты фантазии. Я почти не разговаривал с ним, а когда говорил, то мне казалось, что он приличный молодой человек, не из тех, что станут сочинять истории, которые могут повредить окружающим. Фактически, вы ничего не знаете. – Он отошел на несколько шагов от Чарльза, и повернулся, почти беззаботно. – Вы тут сочиняете какие-то сказки, не имеющие со мной ничего общего, я устал вас слушать. Здесь не о чем говорить, Чарльз. Я ужасно разочаровался в тебе. Я считал, мы с тобой так близки, как только браться могут быть близки, но...

– Это перечень тех дней, когда Кит звонил тебе за последние шесть месяцев в Денвер и Вашингтон, а также в Майами, там указана и продолжительность каждого телефонного разговора, – сказал Чарльз, вынимая из кармана листок бумаги и кладя его на стол. – Если ты к кому-то и был близок в последнее время, то к нему.

Образовалась пауза. Винс взглянул на листок, но не сделал движения, чтобы взять его.

– Это адвокатский трюк, не так ли? Чтобы шпионить за людьми и проследить их телефонные разговоры. Меня это и не должно было удивлять, а, Чарльз? У тебя никогда не было своих мозгов. Ты обычно склонялся к тому, что я говорил, а теперь ты переключился на кого-то еще, кто говорит тебе, что думать.

Чарльз глубоко вздохнул. Слишком долго это было правдой. Он взглянул на Анну. За все время она не пошевелилась, но не сводила с него глаз. Теперь она ему улыбалась, очень спокойно, очень мягко, только для него. Она не допустила бы, чтобы он или Винс узнали, что голос Винса заставляет съеживаться все у нее в душе; горечь поднимается к горлу, голова раскалывается от остатков страха и стыда. Но на этот раз она не была беспомощной, на этот раз у нее была ее собственная жизнь, и Анна была охвачена чистым пламенем гнева и презрения. Никогда больше Винс не покорит ее, а если она не имеет к нему отношения, то и Чарльза он не сможет подавлять. В принципе, это была моя идея, – напомнила она Чарльзу. – Но что бы мы ни делали, в разное время касалось всех нас. Без совместной работы далеко не уйдешь. И без уважения.

– Пошла вон, – огрызнулся Винс, но увидев, что Чарльз улыбается и больше не колеблется, снова повернулся к нему, чтобы попытаться вывести его из равновесия. – Послушай, Чарльз, в чем ты меня обвиняешь? Что я поддерживал связь с моим племянником? А как насчет того, сколько раз я звонил тебе, ты звонил мне, мы ведь тоже поддерживали связь? – Он подождал, но Чарльз ничего не сказал. Винс сердито перевел дыхание, прошел по всей комнате и остановился у небольшой прихожей перед входной дверью. – Убирайтесь, вы оба. Нам не о чем говорить. Не знаю, что вам от меня надо, мне на это наплевать. Я хочу, чтобы вы убрались отсюда. Немедленно.

– Мне от тебя надо шестьдесят миллионов долларов, – громко сказал Чарльз, чтобы скрыть неуверенность, которая продолжала накатывать на него. У них не было никаких доказательств, Кит ничего им не рассказал. Но он зашел слишком далеко, чтобы останавливаться. – Я отменил продажу «Тамарак Компани» и мне нужны деньги для «Четем Девелопмент».

Пораженный Винс уставился на него.

– Ты отменил продажу? Не может быть.

– Я президент отцовской компании. Я подписал письмо о намерениях. И я же разорвал его сегодня утром. Белуа уже знает об этом. Я вернул ему залог. Все кончено.

– Нет. – Все еще потрясенный, Винс покачал головой. – Это была сделка. Обо всем договорились.

– Сделка отменена. Мне нужны эти деньги, Винс. Я серьезно. Они нужны мне и нужны прямо сейчас.

– Ты не в своем уме. Ты зарубил эту продажу... нет, не зарубил, я посмотрю, что можно сделать. Ты заключил сделку и должен был придерживаться ее. Но ты попытался зарубить дело, а теперь хнычешь, что тебе нужны деньги, и думаешь, я тебе дам их. Шестьдесят миллионов долларов? Ты не в своем уме. Я не дам ни гроша! Ты врываешься в мой дом, швыряешь мне кучу обвинений, как какому-нибудь преступнику, кричишь на меня, как торговка рыбой, обвиняешь меня в покушении на убийство, Боже избави, и говоришь, что я посторонний в моей родной семье, а потом требуешь денег! Шестьдесят миллионов долларов! Ради Бога, ты сумасшедший. Оба вы сумасшедшие, она это придумала, да? Адвокаты привыкли к шантажу, они все время этим занимаются. Ладно, но меня вам не удастся шантажировать! Ты не будешь шантажировать меня, ты, подонок, ты ни черта от меня не получишь, никогда! Ясно? И никогда не приходите снова скулить о ваших проблемах, потому что мы с этим покончили! Ты и твоя сучка, вы...

– Черт тебя побери!.. – закричал Чарльз, наступая на него.

– Подожди, – сказала Анна. – Дай мне ответить на это. – Она встала. Спиной она стояла к окну и Винс мог видеть только ее силуэт, лицо оставалось в тени. – Это ни к чему не приведет, – обратилась она к нему; ее тихий, ясный голос был слышен во всей комнате. – Все твои грязные слова не трогают ни меня, ни моего отца. Все, что сделал этой семье, было таким же грязным, как твой язык, но когда это не помогает тебе получить то, что ты хочешь, ты можешь замышлять только еще большую грязь. Ты действительно думаешь, мы не знаем о твоих делишках? Ты оставил за собой след зла, нам оставалось только проследить. Ты молчаливо соглашался с преступлениями и вел закулисную игру, ты лгал, ты использовал людей и пытался запугать и рассорить их, и убить их; ты посмеялся над самой идеей семьи... все только для себя, добиваться, чего хочешь и когда хочешь. Ты не имеешь права называться сыном Итана Четема. Он строил города, а ты смог только попытаться разрушить один из них. Но Тамарак еще жив, и семья жива и стала лишь сильнее. Люди учатся жить рядом со злом, потому что его так много в мире; они учатся бороться с ним, а иногда даже не обращать на него внимания. Всегда остаются шрамы, когда совершается зло, но мы выживаем и становимся сильнее, так как это необходимо, чтобы жить дальше. И так как есть удовлетворение в сознании того, что мы противостояли худшему в человеке и одержали победу.

– Убирайся, – проскрипел Винс– Я не желаю слушать тебя. Ты в моем доме. Убирайся.

– В таких злых людях, как ты, – продолжала Анна, – Удивление вызывает то, как они похожи на детей. Ты думаешь только о том, чего ты хочешь. Ты хочешь, ты хочешь, ты хочешь, и думаешь, что никто не имеет права стоять между тобой и тем, что ты хочешь, потому что самое важное на свете для тебя, это удовлетворение твоих аппетитов. Не семья, не друзья, не работа, и уж, конечно, не благосостояние страны, а только твои собственные аппетиты, которые, кажется, растут по мере того, как ты их удовлетворяешь. Поэтому ты машешь кулаками и разражаешься гневом, как ребенок, но доходишь до гораздо более опасных вещей, вплоть до убийства или покушения на убийство. Это другая черта, которая делает тебя похожим на ребенка; ты пачкаешься. Только при этом ты еще пачкаешь и других...