Спящая красавица - Майкл Джудит. Страница 53

– Ты говорила о том, чтобы пожениться?

– Конечно! Все время.

– Как? Что он сказал?

– Он сказал, что хочет жениться на мне. Сказал, что любит меня и хочет жениться на мне.

Анна положила карандаш и посмотрела на Дору.

– Послушай меня. Что бы ты ни говорила другим людям, мне ты должна сказать правду. Я не буду представлять тебя, если только подумаю, что ты рассказываешь мне полуправду, выдумку или ложь. И отойду от этого дела в ту же минуту, как обнаружу это. Яснее выразиться невозможно.

– Я не лгала! – выкрикнула Дора.

Но через минуту, под настойчивым взглядом Анны, она отвела глаза. Ее нижняя губа выпятилась, в глазах стояли слезы.

– Он никогда не говорил этого. Я ждала и ждала... и вроде... упомянула об этом, знаешь, как-то... но он никогда не говорил. И как будто становился глухим каждый раз, как я говорила об этом.

Анна взяла карандаш.

– Что он сказал тебе?

– Сказал, что ему нравится быть со мной, он со мной расслабляется. Сказал, надеется дожить до библейского возраста, потому что хочет жить со мной долго-долго. Это у него такая странная манера говорить. Он сказал, что хотел бы путешествовать со мной и показать мне тайные уголки и затаившихся духов мест, которые я считала знакомыми. Я подумала, что это странно, и в любом случае, когда такая мысль ему приходила в голову, мы не слишком много путешествовали вместе. Он сказал, что хочет принести мне серафимов и змей, потому что мой мир слишком узок; я никогда не могла себе представить, к чему все это было.

Анна почувствовала острую боль, незнакомую и приводящую в замешательство. Никто никогда не говорил ей таких вещей.

«Конечно, нет», – твердо сказала она сама себе. В ее жизни не было места фантазии. Но женщина была озадачена тем образом Джоша Дюрана, который нарисовала Дора. Каким же странным был этот самонадеянный деспот, жестокий и эгоцентричный, говорить с такой нежностью, фразами, которые мог бы употребить поэт.

– Он еще что-то сказал, – продолжала Дора. – Я не помню остальное.

– Ты не помнишь? – спросила Анна. – Вы жили раздельно лишь короткое время.

– Да, но такие вещи он говорил редко. Он говорил их только в самом начале, когда мы впервые были вместе. В те дни он говорил приятные слова постоянно. Но потом нет. Я переехала к нему, и он начал меняться.

– Сразу же?

– Ну, не сразу. Понемногу.

– В течение какого времени?

– О, я не помню. Может быть, год.

– Это ты хотела переехать, так ты сказала. Джош хотел подождать. Почему он передумал?

– Ну, мы были все время вместе и это казалось очевидным.

Анна ждала.

Плечи Доры опустились.

– Я постоянно говорила ему, как я несчастна. Знаешь, я действительно была несчастна; я терпеть не могла приходить домой в пустую квартиру, как будто меня изгнали из его жизни. Так что я говорила ему, как бы я хотела что-то для него сделать, и как мне тяжело, что он не особенно хочет жить со мной, и как я несчастна и одинока... Я думаю, ему это было тяжело. Но в те дни нам было так хорошо, что для меня не имело значения, что в действительности мы не были вместе, я не собиралась ждать, чтобы посмотреть, как я дальше буду себя чувствовать; я хотела его все время. Он немного подождал, но потом сказал «да» и какое-то время нам было исключительно хорошо, пока Джош не изменился. Хорошо нам было в течение года. По крайней мере, год.

Повисла пауза. Анна просматривала свои записи.

– Ты сказала, вы не говорили о своих доходах. Было у вас какое-нибудь соглашение, финансовое или еще какое-либо, когда вы начали жить вместе?

– Ты имеешь в виду контракт? Нет.

– У вас было устное соглашение?

– О чем?

– Вы установили, какой отрезок времени будете жить вместе – шесть месяцев, год, два года – прежде чем говорить о чем-то постоянном? Договаривались ли вы разделить расходы на продукты, арендную плату и так далее? Или как вы разделили бы свое имущество, если бы расстались? Договаривались ли вы заранее иметь раздельные банковские счета?

Дора встряхнула головой.

– Мы были влюблены. Мы не думали о деньгах и, конечно, не говорили об этом. То есть, съезжаясь, мы не договаривались, как будем делить что-то. Мы даже не думали делить. И никогда не думали, что будем делить.

– Вы когда-нибудь говорили о детях?

– Нет. Джош терпеть не может детей.

– А ты?

– О, я бы хотела иметь двоих или троих. Но я как-то перестала думать об этом, когда была с Джошем.

Анна перевернула исписанную страницу блокнота.

– Расскажи мне о ваших друзьях.

– Что именно?

– Кто они, часто ли вы оба виделись с ними, много ли вы беседовали с ними о вас самих. Говорила ли ты им, что, по твоему мнению, когда-нибудь вы поженитесь? Упоминал ли он о женитьбе в их присутствии? Обменивались ли вы с другими парами впечатлениями о совместной жизни и говорили ли о будущем?

– Нет, насколько я помню. Я говорила тебе, что в последние два года мы виделись с немногими людьми, не всегда вместе, так хотел Джош. И хотел все делать по-своему: его друзья, его рестораны, его маршруты путешествий, его мебель, его квартира.

– А что он говорил, когда ты возражала?

– Я не возражала.

– Ты никогда не говорила ни слова о том, чего тебе хотелось?

– Я же сказала тебе, он устанавливал правила.

? Но ты мне еще говорила, что хотела выйти за него замуж и постоянно упоминала при нем об этом. Даже если он устанавливал правила, которые тебе не нравились?

? Я любила его! И еще люблю!

? Впервые я слышу об этом от тебя. Ты действительно любила его? И все еще любишь?

– Я его обожаю!

– Я не верю тебе. – Анна бросила на нее долгий взгляд. – Ты должна рассказать мне, что тебе нужно. О чем ты на самом деле заботишься и в какой мере это быстрая и грязная месть.

Глаза Доры сузились.

– Быстрая и грязная?.. Кто, черт побери, дал тебе право, тебе... – Она перевела дух и наклонилась вперед. – Извини, извини, извини, как ужасно я говорила с тобой. Не представляю, что на меня нашло, но я этого не делаю. Может быть и правда, это то самое слово. Месть. Оно звучит так... гадко. Это не месть; никогда не будет местью. Я просто хочу что-то получить от этого. – Ее глаза наполнились слезами. – Что-нибудь, что я могу хранить. Если у меня не может быть Джоша, если я действительно потеряла его навсегда, то хочу, чтобы он, по крайней мере, признал – публично! – что я была ему хорошей женой и заслуживаю того же, что получила бы жена. Уважения, какое испытывают к жене. Я бы предпочла любовь, я бы предпочла быть женой, но если этого у меня не может быть, то я хотела бы уважения. И денег. Жене он должен был бы платить алименты; он должен был бы вознаградить ее за те годы, когда получал все, что хотел, за то, что его любили и заботились о нем; он бы обеспечил себе с ее стороны заботу, пока он не найдет себе... кого-нибудь еще...

Она закрыла руками лицо и зарыдала. «Браво», – подумала Анна. Она была права: Дора будет великолепна на свидетельском месте. Весьма возможно, что большая часть того, что та говорит, правда. Наверное, сама Дора не знала точно, где были факты, а где воображение, питаемое гневом и разочарованием. Джош Дюран, предположила Анна, этого не испытывал.

Слава Богу, мне не нужно проходить через это. Эта мысль регулярно приходила ей в голову, когда она занималась делами своих клиентов. Слава Богу, она далека от близости, далека даже от предположения, что можно жить с кем-то или, еще хуже, выйти за кого-то замуж, далека от того, чтобы когда-либо испытать этот разъедающий душу гнев и разочарование, от этой ярости, которая вспыхивает из пепла сгоревшей любви, далека от неясных очертаний правды и лжи, которые туманят разум. А ведь именно разум, чистый острый разум, незапятнанный эмоциями, сделала Анна центром своей жизни, фактически, центром самого своего существования.

– Ты сердишься? – спросила Дора, поднимая на нее глаза. – Я не должна была говорить с тобой в таком тоне. Я никогда больше не буду так делать. На самом деле я не такая. Пожалуйста, прости меня, Анна. Скажи, ты меня не прогонишь? Ведь ты еще мой адвокат? Я не могу идти искать другого! Первый, к кому я обратилась, не понял меня, а ты понимаешь, я знаю, а через месяц начнется судебное разбирательство, и ты не можешь оставить меня сейчас!