Год мертвой змеи - Анисимов Сергей. Страница 17

Выслушав энергичные слова переводчика, солдаты закивали и заговорили, воспользовавшись нечастым случаем выразить советскому военному советнику свою признательность за помощь в их нелегкой борьбе. В свою очередь, на согласное кивание, выражения благодарности за доверие и прижимание рук к груди в попытках компенсировать убогость своего корейского лексикона (не выходящего пока за пределы с запинками произносимого Чосон Ин-Мин Кун [7]) Алексей потратил еще несколько минут, поглядывая одним глазом на истекающую дымом холодеющую кашу в своей миске и уже немного жалея, что вообще задал такой вопрос. В общем, то ли ранний, то ли поздний завтрак, при всей его сумбурности прошел как какой-то маленький стихийный митинг. Это, похоже, становилось местной традицией. Хотя… Корейцев тоже можно понять. Корея — это маленькая и бедная страна, а одним мужеством много не навоюешь, особенно при подобном неравенстве сил. Именно поэтому местные простоватые ребята относятся просто к самому факту присутствия среди них иностранца-коммуниста как к чуду. Хорошо бы так чувствовали себя и их командиры, включая и самого флаг-минера, но этого Алексей пока не видел и в помине: тот не проявил большой радости ни при знакомстве, ни в последующие дни. Возможно, флагманский минер просто слишком устал либо ждет, пока в точке, выбранной военсоветником До Вы под минную байку, подорвется и безвременно утопнет американский «Гиринг» или британский «С» [8]. Но, как Алексей сказал сам себе после этой мысли, всему свое время.

Алексей предполагал, что оказался первым советским моряком в Соганге после вывода в 1948 году нашего воинского контингента. Учитывая, что на весь северокорейский флот советников из Союза приходилось всего восемь и большинство из этих восьми на передовые военно-морские базы не заглядывали ни разу, вид европейца, с видимым наслаждением уплетающего остывший рис, пусть и своей варварской ложкой, действительно являлся поводом для почти детского восторга солдат и матросов Корейской народной армии. Большинство из них были самого юного возраста, от 17 до 20 лет, и многие видели русских впервые в жизни. Главное политическое управление КНА и культурно-просветительное управление фронта в течение всей войны в своей работе весьма активно использовали пример «Верного Брата, Советского Союза», выстоявшего и победившего в войне, во многие десятки раз превосходящей их собственную по масштабам вовлеченных в нее сил. Советник прибыл в Соганг вчера в середине дня, и хотя он немедленно пропал в штабе, его появление тут же стало предметом самого активного обсуждения в те минуты, когда сержанты объявляли хотя бы пятиминутный перерыв в длящихся с утра до вечера тактических занятиях.

Ходили слухи о готовящемся наступлении, в котором примет участие целый корпус советских добровольцев, способный смести фронт проклятых лисынмановцев и их друзей-интервентов, как зимний ветер сметает сухой снег с крутых склонов гор Хокудайхо. Девятнадцатилетний заместитель командира одного из отделений, дневаливший по бараку 3-й роты дислоцированного здесь батальона береговой обороны, сумел поговорить с переводчиком советника командиром взвода Ли, когда тот умывался перед сном — и к тому времени, когда соседний взвод подняли на погрузку мин, большинство сержантов их роты уже знали, как советского советника зовут и что он собирается делать.

— Теперь все будет иначе, — с убеждением сказал этот же младший сержант, глядя в окно на склонившегося над миской высокого темноволосого моряка в китайской форме. Стоящий рядом солдат приподнялся на цыпочки и с восхищением присвистнул, разглядев длинный косой шрам на лице советского офицера, о чем-то неслышимо переговаривающегося с китайским переводчиком. Как и замкомандира отделения, сам рядовой никогда в жизни не был в бою и даже ни разу не выстрелил из винтовки в то и дело проносящиеся высоко в небе вражеские самолеты, поэтому шрам на лице советского товарища, неоспоримое свидетельство его храбрости и мужества в жестокой схватке с врагами, вызвал у них трепет. Они верили, что прибытие советского человека, настоящего, истинного коммуниста в их передовую базу, пристанище нескольких катеров и мобилизованных шхун, может стать точкой, от которой весь ход их чудовищно, неправдоподобно жестокой и неравной войны пойдет по-другому. Не из-за одного человека, разумеется, — каким бы бесстрашным и умелым в бою он ни был. Но не зря же советник впервые за все эти годы появился именно здесь, почти вплотную к линии огня. Может быть, это означает нечто большее, чем задолго до рассвета ушедший в море заградитель.

Человек любит надеяться, особенно тогда, когда надежды не слишком много. Военные — совершенно не исключение. В чудо верить хочется всем…

Занимаясь своей нормальной работой, то есть проверяя формуляры находящихся на складе мин и сверяя записанное у корейцев в книгах с реальным положением вещей, несколько последующих часов Алексей был достаточно занят для того, чтобы не волноваться. Мины хранились в деревянной клетке, вмурованной в нависающий над поселком холм. На нормальный каземат, вроде кронштадтского, где ему приходилось бывать, помещение не походило совершенно: не хватало света, не хватало места даже для имеющихся мин, как бы мало их ни было. Вместо этого среди спящих в темноте, наполненных пироксилином и тротилом рогатых шаров было отчаянно холодно. Сыро здесь быть просто не могло — ни малейшего следа инея на плотно пригнанных друг к другу досках обшивки стен Алексей не заметил. Но все равно, даже в полностью укрытом от ветра помещении кожа его лица и рук за два часа стянулась в настоящий дерматин.

— Холодно, — честно признался он одетому в буро-желтый ватный бушлат бойцу, держащему вытянутую из лючка под дверью лампу-переноску. Солдат-кореец, разумеется, ничего не понял, но вымученно улыбнулся. Он наверняка замерз не меньше, но старался почти не двигаться, опасаясь или задеть торчащие в разные стороны «рога» ударных взрывателей или хотя бы просто помешать работающему советнику.

— Ничего, еще штуки три… — все же сказал ему Алексей, и тот снова улыбнулся и кивнул. Написание китайских цифр освоить было достаточно несложно — но это пока все, что он сумел сделать. Даже как они произносятся, он еще не знал. Можно написать солдату цифру, и тогда он поймет, но это уже не имело значения. Мин действительно было мало — максимум на четыре похода одного этого заградителя. Либо на три, если к нему присоединится шхуна, способная взять на борт еще две.

Половина мин была того же «образца 1916 года», с примитивными ударными взрывателями, защищенными тяжелыми свинцовыми колпаками — их солдат боялся совершенно зря. Все — из одной и той же партии. Можно только представить, какого огромного труда и риска стоила доставка этих мин из Советского Союза вплотную к линии фронта, под ударами вражеской авиации. Несколько мин были более современными — типа «КБ», с гальваноударными взрывателями и мощным зарядом, способным, если повезет, переломить пополам тральщик. Одна «Тридцатка-бис» брала таких 52 штуки, но ни одного советского эсминца за корейцев пока не воевало. Какая будет морока с использованием этих весящих больше тонны мин с хлипких деревянных посудин, Алексей представлял себе с ужасом. И все же радовал сам факт, что эти мины имелись. Вот минных защитников не было пока ни одного, но по этому поводу можно было надеяться на слова флаг-минера, твердо обещавшего доставку нескольких штук во все три передовые базы ВМФ на западном побережье — то есть в Соганг, Калчонг и Монггумпхори. Представив себе то, что могут сделать даже четыре-пять «МЗ-26» или «ГМЗ-43», если применить их с умом, Алексей ухмыльнулся, и держащий над его руками лампу солдат посмотрел на него более пристально, чем раньше. Деликатность, видимо, мешала ему разглядывать советского советника слишком настойчиво, но любопытство побеждало, и молоденький солдат то и дело поглядывал на притягивающий его внимание шрам на лице Алексея, каждый раз тут же виновато опуская глаза.