И скоро день - Майклз Барбара. Страница 17

Когда я добралась до гостиницы, Анджело стоял за стойкой, читая тот же самый журнал, что и в первый день моего появления в его отеле, более того, как мне показалось, даже страница была та же, что и вчера. Прямо у него под ногами стоял мой багаж. Я спросила его о том, сколько нужно марок, чтобы мои открытки дошли до Соединенных Штатов. Он не только четко разъяснил мне, на какую сумму надо купить марок, но и предложил их мне. Немного порывшись в своих бумагах, он вытащил для меня несколько почтовых конвертов. В один из них я сложила вырванные из записной книжки листочки, на которых писала в кафе.

— Анджело, вы не могли бы оказать мне небольшую любезность? Это очень важно для меня, — обратилась я к нему и протянула увесистый конверт со своими записями. — Если через десять дней, начиная с сегодняшнего, я не вернусь сюда или не свяжусь с вами лично по поводу корреспонденции, которая может прийти на мое имя на адрес вашего отеля, я бы хотела, чтобы вы отправили этот конверт по указанному на нем адресу. Десять дней, договорились? — Для убедительности я подняла обе руки с растопыренными пальцами.

Анджело замер, внимательно глядя на меня, словно его неожиданно парализовало то, что он услышал.

— Десять, — повторил он спустя какое-то время, предварительно прочистив горло.

— Десять дней. Вы обещаете мне это?

Он величественно положил руку на сердце и торжественно поклялся мне на итальянском, причем я смогла уловить только слово «мать», поэтому я облегченно вздохнула. После этого он помог мне погрузить мой багаж в машину. Когда я отъезжала, то, оглянувшись, заметила, что он по-прежнему стоит на тротуаре и задумчиво смотрит мне вслед.

Интересно, о чем он размышлял, провожая меня? Может быть, он принял меня за шпионку или шантажистку-вымогательницу, а может, он просто решил, что я немножко ненормальная, как и все эти сумасшедшие иностранцы? Полагаю, что я и в самом деле была несколько не в себе. Однако, после катастроф такое нередко случается даже с молодыми и здоровыми людьми: мне это очень хорошо известно. Если случится что-то непредвиденное, мне бы не хотелось пропасть бесследно в горах Италии, не объяснив предварительно своим родным, почему я вообще оказалась в этих местах. Само по себе написание этого письма было для меня своего рода общением с самыми близкими мне людьми. Это была исповедь, как выразилась бы сестра Урсула, или, как воспринял бы мое послание брат Майк, — я вывернула свою душу наизнанку. Я рассказала им все — все те детали, о которых они могли догадываться, но не знали наверняка, а также о том, о чем они даже и не подозревали. Исповедь всегда очищает душу.

Мне надо было оставить это письмо у Анджело Я догадывалась, что, если возьму его с собой, у меня никогда не хватит смелости написать его еще раз после того, как я обязательно порву его на мелкие клочки в порыве малодушия и слабости.

Необходимость выговориться была не единственной причиной, толкнувшей меня на написание этого послания. Вторая причина действительно указывала на то, что я не совсем нормальная. Среди книг, которые я купила сегодня в магазине, была одна под названием «Невеста сумасшедшего». На обложке была изображена девушка, бегущая вниз по склону горы. На ней было длинное белое платье, в котором в реальной жизни она запуталась бы, не сделав и десятка шагов: на вершине горы были видны очертания обычной итальянской виллы, окруженной высоченными кипарисами. Моделью художник избрал виллу Морандини, я точно узнала ее.

— Исчезни, Джейн Эйр, — усмехаясь, процедила я сквозь плотно сжатые губы, и под шелест автомобильных шин влилась в хаотичный поток машин, несущихся в сторону моста.

Заходящее солнце оказалось у меня за спиной, когда я наконец свернула на дорогу, ведущую к вилле. Теперь я хорошо знала дорогу, я могла себе позволить спокойно любоваться окружающими меня пейзажами. Здесь было так красиво, так одиноко и пустынно. Пологие склоны невысоких гор, окаймляющих долину реки Арно, были плотно застроены: старые виллы и современные здания, маленькие фермы и небольшие пансионаты, окруженные садами и ровными симметричными рядами величественных кипарисов. Эта часть дороги оставила у меня впечатление, будто я побывала в другом государстве. Вдоль противоположной стороны тянулись нескончаемые ряды высоких деревьев: солнце с трудом пробивалось сквозь эти заросли, лишь изредка высвечивая нежную зелень молодых побегов и отбрасывая на машину золотисто-зеленые тени. Если по эту сторону шоссе и стояли невидимые глазу дома, ничто не выдавало их присутствия, даже дымок нигде не поднимался в небо.

Ворота были закрыты. Я уже собиралась было припарковаться, как откуда-то из-за сторожки вышел Альберто с сигаретой в руках. Видимо, он находился поблизости все это время. Когда я проезжала мимо, он, приветствуя, карикатурным жестом приложил руку к фуражке. Задрав повыше нос, я решительно проигнорировала его действия. Допускаю, что Альберто ничего не знал обо мне, когда я впервые обратилась к нему за помощью перед этими воротами, однако это нисколько не извиняло его совершенно неподобающего и непристойного поведения. Кроме того, я не могла забыть его жестокости по отношению к собаке.

Как только я появилась перед парадным входом, двери тут же распахнулись. На этот раз меня встречала Эмилия, но энтузиазма и доброжелательности в ее приветствии было не больше, чем у ее супруга. Да уж, они представляли собой гармоничную пару, даже одеты были под стать друг другу. Не приходилось удивляться тому, что Альберто нещадно бьет собаку. Ему еще далеко до изуверских методов третирования людей, которыми в совершенстве владеет его жена, кроме того, несмотря на ее невысокий рост, можно было заметить, что ее мускулатура не уступает мужской.

Я поинтересовалась у Эмилии, куда мне лучше поставить машину. В ответ она одарила меня таким же недоуменным взглядом, как и графиня, когда утром я сказала, что мне не пришло в голову воспользоваться звонком и вызвать прислугу. Более того, во взгляде домоправительницы я уловила несколько пренебрежительное выражение.

— Вашей машиной займется Альберто, синьора.

После этого я позволила ей донести мой багаж и отдала ключи от машины.

Теперь эта комната официально принадлежит мне на все время моего здесь пребывания, поэтому можно было отбросить наставления матери и ознакомиться с содержимым шкафов и ящиков, которые так манили меня. Двери платяного шкафа раскрылись, стоило мне только прикоснуться к ним, однако мертвых тел внутри я не обнаружила — не было даже никакой окровавленной рубашки или пучка женских волос. Внутренние стенки его были оклеены прозаичными листами местной газеты. Странно, почему я не улавливаю даже запах духов? Затем я достала три комплекта нижнего белья и свою любимую ночную сорочку и развесила одежду на плечики. Мои вещи выглядели сиротливо в этом огромном шкафу, как одинокий младенец перед лицом холодного и жестокого мира.

Я была приятно удивлена, когда обнаружила, что дверцы книжного шкафа тоже не заперты: однако беглый обзор его содержимого заставил меня порадоваться тому, что я не пожалела времени и купила себе книги в городе. Абсолютно вся литература в шкафу была на итальянском, причем самые последние экземпляры вышли в свет в 1933 году. Обстановку дополняла ваза с нарциссами и гиацинтами на туалетном столике и графин с водой.

Графиня пригласила меня спуститься на коктейль к семи часам. Надеюсь, что эта церемония в действительности не так официальна, как это прозвучало в ее устах: у меня даже не было платья для коктейлей, как это принято на официальных приемах. Переодевшись в блузку и джинсовую юбку, я решила провести время за чтением романа «Невеста сумасшедшего». Спустя час я уже мечтала о том, чтобы псих побыстрее добрался до девчонки и задушил ее, так они оба мне надоели. Героиня заслуживала того, чтобы ее задушили. Отбросив книжку в сторону, я освежила макияж, внимательно осмотрела себя и спустилась вниз.

Графиня была одета в длинное шелковое платье редкой красоты под цвет волос — с мерцающими серебряными украшениями. Критическим взглядом окинув мой скромный наряд, она постаралась деликатно проигнорировать его. Я поспешила официально поприветствовать ее, и она милостиво предложила мне называть ее Франческой. Это был настоящий великосветский прием в зале такого размера, по сравнению с которым моя огромная комната показалась не больше клозета. Свечи на столе выглядели крошечными посреди огромного океана темноты. Бесконечно высокий потолок был искусно расписан художниками — голубое небо с белыми облачками, в которых парили эльфы, амуры и купидоны, — это все, что мне удалось рассмотреть с такого расстояния. За столом могли бы разместиться не менее сорока человек. Мы с графиней сидели рядом, на одном конце этого бесконечного стола, между нами беспрестанно сновала Эмилия, подавая и убирая разнообразные блюда. Закуски были просто великолепны, то же самое относилось и к вину.