Сыновья волка - Майклз Барбара. Страница 29

Ты, вероятно, будешь удивлена, во-первых, почему я тебе не оставила сразу наследство и, во-вторых, почему делаю это в такой необычной манере. Я не привыкла объяснять свои действия и поэтому скажу лишь, что надеялась таким способом устроить жизнь обеих своих внучек. А это значит, чтобы они вышли замуж, и вышли за достойных мужчин.

Что я имею в виду под достойными мужчинами? Ваши мужья должны иметь высокое положение в обществе и быть состоятельными. Но для такого джентльмена главное достоинство, которым должна обладать невеста, – это деньги. Только в глупых романах юноши из богатых и знатных семей женятся на гувернантках и горничных. При всей своей красоте, самое большое, на что может рассчитывать Ада, – это стать женой нуждающегося учителя или викария, как только станет известно, что у нее нет ни гроша. Я не могу позволить, чтобы в таком положении оказалась моя внучка, потомок королей Англии. Мужчинам не составит труда заметить и выбрать Аду, и временно она будет устроена, хотя внешние приличия не позволят сыграть свадьбу, пока не пройдет положенный срок траура по мне.

Я могла бы отложить письмо на год или два, пока Ада действительно не выйдет замуж, но некоторые соображения заставили меня поступить именно так, чтобы ты узнала правду раньше. Ада может выйти за какого-нибудь расточительного обольстителя, который станет проматывать ее состояние, решив, что оно теперь в его собственности. Или ты, со своим страстным темпераментом, который я пыталась научить тебя контролировать, свяжешься с каким-нибудь нищим дураком, не зная, что ты будешь обладать состоянием и сможешь сделать лучшую партию. Или возникнут другие проблемы – я не могу предвидеть все.

Ты не опубликуешь это завещание, пока Ада не выйдет замуж. Это мой приказ. Деньги, которые я оставляю, сами по себе немаленькие, но их недостаточно, чтобы разделить между вами поровну и привлечь этой половиной состоятельного мужа с высоким положением в обществе. Но ты сможешь использовать наследство в свою очередь, после Ады. Я доверяю тебе, ты должна выделить Аде приличное состояние и уговорить ее мужа благоразумно довольствоваться меньшими, чем он ожидал, но все же неплохими деньгами. Остальное – твое. И я уверена, ты позаботишься о моем наследстве, если не совсем так, как бы это сделала я сама, то по крайней мере так, чтобы не опозорить нашу фамилию. Я наблюдала за тобой много лет. Я хорошо знаю тебя, твои привычки, знаю твои как положительные, так и отрицательные качества, унаследованные от испорченной матери, которую я презирала. Я постаралась их исправить, и льщу себя надеждой, что мне удалось по возможности это сделать, к тому же в тебе много сходства со мной.

Думаю, ты не обманешь моих надежд, даже если они пойдут вразрез с твоими собственными. И я узнаю о том, как ты поступила, не сомневайся. Я всегда была доброй прихожанкой церкви и не думаю, что мой характер изменится в будущей жизни. И я не прощу, если ты нарушишь мой приказ. Остаюсь любящая тебя бабушка,

Франсес Бартон"

Значит, она все-таки любила меня, а не ненавидела. Я рада узнать об этом именно сейчас. Я почти улыбалась, читая последние мрачные угрозы письма. Однажды мы ходили на спиритический сеанс к одной из бабушкиных подруг. Производимые там манипуляции, безусловно, были подстроены, но думаю, я никогда не решилась бы присутствовать на еще одном таком сеансе, если бы ослушалась бабушкиной воли. Кто знает... Если существует для кого-то возможность перейти грань, отделяющую от потустороннего мира, это наверняка будет под силу бабушке. Ее план, такой рассудительный и властный, продиктован гордостью, граничащей с безумием, но он был продиктован любовью к нам. Интересно, что бы она сказала, если бы узнала, что ее так искусно составленный план погубит меня.

Потому что это была западня. Вольфсон прочитал письмо, поскольку я нашла его вскрытым. Это объясняет его поспешный отъезд, ему надо собрать своих собратьев по заговору и рассказать об изменениях. Это объясняет, почему я здесь, почему меня поместили с комфортом и почтительно относятся. Он знает, что я, а не Ада его будущая добыча.

Я стараюсь изо всех сил успокоиться, но если бы сейчас мои пальцы не держали перо, то я расцарапала бы себе лицо от отчаяния. Как будто сама ухмыляющаяся судьба действует против меня всеми известным видами оружия... Даже время выбрано как нельзя лучше...

Потому что раньше я могла бы охотно поменяться местами с Адой. Я понимаю ее отчаяние, когда, полюбив, боишься заговорить с любимым из-за условностей, да еще не имея качества, которое Вольфсон назвал «страстной натурой». Я могу противостоять Вольфсону, грубо плюнуть ему в лицо, как делала моя мать, и вызвать своим поведением его на поступки самые непоправимые. Он не сможет принудить меня силой, как принудит Аду. Но он может заставить меня сделать это, пользуясь моей любовью к ней.

Если я откажусь от брака, который позволит Вольфсону присвоить наследство бабушки (у замужней женщины нет своей собственности, гласит закон нашей благочестивой Англии), он просто порвет второе завещание и выдаст Аду за Джулиана. И добьется своей цели. Разница лишь в том, что раньше я не могла спасти ее. Теперь могу – просто надо будет сказать ему «да». Ее счастье – против моего, один вызывающий отвращение брак – против другого, такого же. Имея перед собой выбор, я не смогу отдать ее на милость нежного садиста Джулиана.

И потом, есть еще Фрэнсис. Вольф пока не знает, что его бунтарь-сын – еще одно орудие против меня в его руках. Но скоро узнает. Эти проклятые ледяные голубые глаза читают мои мысли. И Джулиан, я уверена, тоже все понял. Они без колебаний используют Фрэнсиса для достижения цели, как и Аду.

Я смогу согласиться. Я должна, ведь его единственная цель – деньги.

Я не боюсь Джулиана, его насмешливое глумление, как разновидность зла, только приведет меня в ярость, и он не подвержен влиянию моего очарования (которое весьма сомнительно). Если он осмелится когда-нибудь дотронуться до меня, я раздеру его красивую физиономию в клочья. Но это будет не Джулиан.

«Как жаль, что не ты наследница», – сказал тогда Вольф, и я вспомнила выражение его лица, когда он держал меня в объятиях... Это письмо – ответ на его молитвы. Я не знаю, кому или чему он молится. Все было плохо до сих пор, но теперь...

Я не могу, не смогу сделать это. Нет, ни за что, ведь Фрэнсис... О боже, дверь...

Я с трудом могу прочитать последние, малопонятные, кое-как нацарапанные строчки. Но оставлю их такими, как есть.

Прошло примерно с полчаса, как я написала последние отчаянные фразы. Я была на грани истерики, любой выбор для меня был равно ужасен. Как выбор между повешением и утоплением. В своем перевозбужденном лихорадочном состоянии мне слышались за дверью шаги, даже рычание собаки. Я вскочила на онемевшие ноги, швырнула перо на страницу – там осталась огромная клякса – и бросилась бежать, сама не зная куда. Я даже не думала, что собираюсь делать, но вдруг обнаружила, что стою у окна и отрываю доски голыми руками, не чувствуя при этом боли от царапин и заноз. Если бы я смогла их оторвать...

Я не знаю, что бы я сделала тогда. Потому что, как только оторвалась первая доска под моей яростной атакой, кое-что произошло. Все исчезло вокруг. Осталась темнота, и я не ощущала ничего, даже собственного тела. Я вышла из своего тела, плавая в темноте обнаженная и совершенно одинокая. Потеря сознания? Возможно, но вдруг внезапно, как будто распахнулся занавес, я увидела на сцене бабушку. Она сидела в своем кресле, как часто я видела ее в жизни – маленькая сухонькая женщина в кружевном белом капоре, черные глаза пронзительно смотрят из-под нахмуренных редких бровей, презрительная усмешка играет на увядших устах. Ее губы двигаются, и я знаю, что она говорит со мной, но не слышу ни звука.

И вдруг видение исчезло. Я вновь в холодной башне, стою у окна, мои руки сжимают каменный подоконник, а боль в израненных пальцах заставляет меня громко заплакать. Только ли боль вывела меня из беспамятства? Я не знаю. Но почувствовала, что во мне произошли изменения. Я все еще испытывала страх, но не тот, бессмысленный, панический, который заставил меня вскочить и бежать, как преследуемое животное, разрушая себя. Моя мысль работает четко, руки спокойны. Если видение послано мне из другого мира или просто вызвано состоянием моего возбужденного мозга, оно достигло намеченной цели в любом случае. Я знаю свою бабушку, как и она меня. Она бы не стала падать в обморок от страха, если бы какой-то негодяй пытался властвовать над ней. Она не искала бы пути к собственному уничтожению как единственный выход, чтобы тем самым оставить других отвечать за последствия. Она боролась бы до последнего вздоха и применила бы всю изобретательность ума.