Сыновья волка - Майклз Барбара. Страница 4

Человек с фонарем спустился, и я поняла, что это лишь слуга. Мы поднялись за ним по лестнице. Нас окатило приятной волной тепла. Я лишь мельком успела заметить бархатные гардины на окнах и огромные зеркала, пока лакей помогал нам снять верхнюю одежду. Его голос и манеры говорили о том, что он прошел лондонскую школу. Высокий человек средних лет, он имел манеры сдержанного, хорошо вышколенного слуги. Его лицо застыло, как бесстрастная маска, но мне кажется, я заметила небольшую разницу в его отношении – а именно, как он принял сначала мое простое черное пальто, а потом бережно и почтительно – прекрасную соболью бабушкину накидку с плеч Ады. Никто из нас никогда не оспаривал права, кому носить ее, Ада любила меха, и они с бабушкой были почти одного роста.

– Меня зовут Уильям, мисс, – сказал слуга, адресуясь к Аде, – мистер Вольфсон ждет вас в библиотеке. Прошу вас следовать за мной.

Мы прошли за ним по длинному коридору, Ада крепко держала меня за руку, и я была рада этому. Меня нелегко унизить, но когда я шла за этим высокомерным лакеем, образчиком сильного пола, к такому же представителю этого пола, только хозяину, который теперь будет распоряжаться мной, я почувствовала себя маленькой, как Ада, – новое ощущение и малоприятное, надо сказать.

Я была удивлена, что наш опекун не встречал нас у двери. Потом решила, что он, должно быть, болен и стар. Опять передо мной появился образ старого, убеленного сединами джентльмена, дремлющего в кресле около камина с пледом на коленях.

В комнате, куда мы вошли, стоял огромный дубовый стол, заваленный бумагами, и за столом сидел человек. Его волосы не были седыми, они были похожи на светлый шлем, обрамлявший лицо, и, когда на них падал свет, в них вспыхивал серебристый отблеск. Длинные усы, прикрывавшие губы, и густые брови и ресницы были того же оттенка. Взор необычных сверкающих синих глаз был ясен, но холоден, как вода, которая замерзла, но все же сохранила способность отражать небо. На первый взгляд трудно было определить, сколько ему лет. Он мог быть любого возраста. Плечи и руки как у молодого, полного сил человека и лицо без морщин. Вот он улыбнулся, и сверкающий ледяной взор потерял свою холодность. Глаза его настолько меня поразили, что я почти не заметила очертаний рта, хотя что-то странное в нем я невольно отметила.

– Ада и Харриет, – произнес он и протянул к нам руки.

Мы робко взяли их в свои – каждая по руке.

– Простите, что встречаю вас сидя, – продолжал он, – но, как видите, это скорее из-за моего несчастья, а не из-за отсутствия вежливости.

Все еще держа наши руки, он как-то странно выдвинулся из-за стола, неподвижные голова и торс отделились и поплыли в сторону. Впрочем, когда он оказался вне прикрытия стола, все стало понятно. Все-таки нарисованный мною ранее образ был наполовину верен. Мистер Вольфсон сидел в инвалидном кресле, и действительно, хоть и не плед, но складки его длинной одежды покрывали его йоги до пола. И все равно трудно было сравнивать того инвалида-старика, которого я рисовала в своем воображении, с этим широкоплечим, очень сильным человеком. Когда же он приблизился, я поняла, что его золотистые волосы серебрились от седины, а лицо испещрено глубокими линиями, как от физических страданий.

– Садитесь, – сказал он, высвобождая наши руки и показывая на обитый бархатом диван, – я знаю, что вы устали и замерзли. Легкий ужин и в кровать? Я угадал? Может быть, все-таки посидите со мной во время ужина, я просто сгораю от нетерпения узнать вас поближе и хочу, чтобы вы поскорее освоились и почувствовали себя как дома.

Произнесенные слова были сами по себе очень добры, но тон! Он был так проникновенен и полон участия, так чаровал, что у меня слезы выступили на глазах. Мы повиновались, и скоро ревущее пламя камина прогнало совсем и холод, и усталость, и пришло чувство необыкновенного облегчения, снявшее напряжение ожидания, для меня ужин прошел как во сне. Только одну деталь из прошедшего вечера я не упомянула, но она подействовала на меня как струя ледяной воды. Мы пили потихоньку вино, предложенное нам, чтобы согреться, как сказал мистер Вольфсон. Поднеся к губам бокал, я уголком глаза заметила какое-то движение в тени огромного стола и замерла от ужаса.

– Я забыл вам представить двух важных членов нашего дома, – улыбнулся мистер Вольфсон и, протянув руку, щелкнул пальцами. Из тени показалось существо, вызванное хозяином.

Стакан выпал из моих рук и разбился на мелкие осколки. Существо оказалось собакой – но какой! Голова ее была на уровне груди мистера Вольфсона, когда она приблизилась к нему и послушно встала около его кресла. Шерсть короткая и серая, длинный пушистый хвост и удлиненный нос явно волчьи, и, когда она лизнула его пальцы в ужасной пародии на собачью преданность, я увидела, как в отблеске пламени блеснули длинные белые клыки.

– Мое дорогое дитя! – Мистер Вольфсон смотрел на меня с участием. – Мне очень жаль. Ты так боишься собак?

Я только сжалась в своем кресле. Вторая собака показалась из тени вслед за первой. Эта была потемнеее, но такая же огромная.

Ада протянула руку к ближайшей от нее собачьей морде.

– Харриет напугана, она боится собак с тех пор, как в детстве одна из них ее укусила.

– Вот как? – Мистер Вольфсон оглядел нас. – Боюсь, моя милая Ада, что Фенрис не ответит на твою ласку. Она и Локи совершенно безобидны, но воспитаны не как домашние звери.

Собака повернула голову и обнюхала руку Ады.

– Они действительно впечатляют. – Я наконец собралась с духом. – Как они неподвижны! Будто это статуи, а не живые существа. Что же они такое, если не домашние животные?

– Охрана. – На мгновение лицо мистера Вольфсона утратило выражение добродушного юмора.

Внезапно я заметила несомненное сходство между хозяином и его чудовищами. Он тоже имел необыкновенно прекрасные зубы – белые и длинные, как... Но это глупо, и я не стану писать...

– Мы живем в глуши, мои дорогие, а я беспомощный инвалид. Локи и Фенрис – моя защита, и очень эффективная.

– Вы... беззащитный инвалид?! – воскликнула я.

Это вырвалось у меня внезапно, и я покраснела, сама не ожидая от себя столь бурного протеста. Но мистер Вольфсон, кажется, остался доволен. Он рассмеялся и отпустил собак еле заметным движением руки. Они протрусили обратно за стол и исчезли из виду.

21 апреля

Мы обследовали наш новый дом и его окрестности. Ада, которая всегда любила животных, отыскала в первое же утро сразу после нашего приезда конюшню. Я же, стыдно признаться, ленива по утрам и не сразу пошла туда, а когда присоединилась к Аде, она уже приобрела и лошадь, и кавалера. Изящная, коричневого цвета кобыла стояла уже оседланная и взнузданная во дворе конюшни. Кавалер был явно один из грумов – высокий темноволосый юноша, стройный, как и положено наезднику. Когда он помогал Аде сесть в седло и она сверху глянула на него, улыбаясь с невинной благодарностью, а ветер отбросил золотой локон на ее щеку, грум так и замер от восторга. Я не могла строго его судить, но поспешила к ним, как ревнивая старая дуэнья.

– Харриет, как ты поздно! Поспеши!

– Не торопись, Ада. Я знаю твою страсть к верховой езде. Но спросила ли ты позволения у мистера Вольфсона кататься на его лошадях?

– Простите, мисс, но мистер Вольфсон отдал мне нужные распоряжения, так что вы обе можете кататься верхом когда захотите, Памела – спокойная лошадь, и для вас найдется другая, такая же.

Я посмотрела на говорившего внимательнее. Он был еще моложе, чем мне показалось с первого взгляда, не старше Ады. Его высокие скулы и смуглая кожа казались чужеродными для Йоркшира, и предположение о присутствии чужеродной крови дало мне не очень приятное чувство родства с ним.

– Как тебя зовут? – спросила я.

– Дэвид, мисс.

– Он второй грум, – объяснила Ада, – но надеется стать первым, когда старый Адам уйдет в отставку.

– Как мило, – холодно произнесла я. – Дэвид, скажи, насколько безопасно для нас кататься по окрестностям?