Вариант «Бис» - Анисимов Сергей. Страница 2

События, развивавшиеся в распадающейся на части Европе, долгое время ни у кого не ассоциировались с чем-то действительно значительным. Почти до самого начала этого грандиозного поворота ни один аналитик ни одной из воюющих сторон не сумел его предугадать. Позже сам поворот стали называть «Большой Попыткой» – кстати, это название придумал американец, причем штатский. В советских военных кругах его еще долго называли нейтральным словом «Вариант» – термином, ни к чему не обязывающим и не вызывающим побочных ассоциаций.

Факты были. Их было, наверное, даже слишком много, чтобы оставить равнодушными профессиональных прогнозистов, – но ни у кого они так и не сложились в единое целое. Все мы бываем догадливы задним числом, но до определенного момента вполне ясное, казалось бы, направление развития событий никого не волновало. Чрезвычайно важная военная информация, которая могла бы привлечь к себе внимание специалистов, просто не была интерпретирована должным образом – если уж выражаться совсем напыщенной терминологией.

В июне сорок четвертого года на аэродром, где базировался 159-й истребительный авиаполк, пришел запечатанный пакет на имя полковника Покрышева – один из многих за день и не сопровождавшийся какими-то из ряда вон выходящими мерами секретности или чем-то подобным. Однако, содержание пакета, вскрытого в течение уставных сорока пяти минут, заставило полковника выругаться столь грубо, что даже привыкший к далеко не нежным выражениям дежурный удивленно поднял голову. Командир полка, хромая, выскочил из штабного домика с пробитой осколками крышей, запрыгнул в ожидающий его «додж», который в полку по привычке называли «трофейным», и помчался на летное поле, куда один за другим садились «Лавочкины» возвращающейся с задания эскадрильи. «Додж» был, разумеется, американским, но наглый старшина аэродромного батальона еще осенью угнал его у остановившейся неподалеку танковой части, и за два часа, прошедших до прибытия разгневанного майора-танкиста, машину успели перекрасить, намалевать на борту взятый с потолка номер, обсыпать пылью и прострелить борт из пистолета – придав новенькому транспортному средству донельзя заслуженный вид. В общем, все получилось шито-крыто, и «додж» с тех пор верой и правдой служил самому Покрышеву, с чистым сердцем экспроприировавшему его у автороты.

Когда полковник подрулил к зоне рассредоточения, разгоряченные боем летчики уже покинули свои машины и теперь собирались в кучку, обмениваясь куревом. Подбегающего полковника приветствовали усталыми взмахами рук – после третьего за день вылета сил на хотя бы формальную субординацию не оставалось совсем.

– Ну как? – командир ходил в утренний вылет со всеми, но с тех пор обстановка успела смениться тридцать три раза, и информация из первых рук не могла быть заменена никаким радио.

– А-а... – высокий капитан с небритым лицом и запавшими глазами безнадежно махнул рукой. – Все так же. Клубок.

Фронт находился в подвешенном состоянии – ни оборона, ни наступление, драться благодаря летней погоде приходилось иногда по четыре раза в день, и в полную силу. Основная нота в настроении летчиков была: «До каких же пор, блин!»

– Семенова завалили на вираже, я того типа видел. Ни шеврона, ни змейки вроде нет, а на хвосте ма-а-ленькая такая зеленая розеточка, [1] понимаешь?

– Что, и розеточку разглядел?

– Ну! Я вот на столько его не задел, морду, так переворотом ведь ушел...

– Думаешь, опять «желтый» перекрасился? – Покрышев невесело усмехнулся. Пресловутый «Девятнадцатый Желтый» был, в свое время, бичом Ленинградского фронта и приобрел в фольклоре свойства уже почти легендарные [2] .

– А черт его знает... Мог, по идее. Коля вон зато одного ущучил.

– Молоток! – полковник хлопнул по плечу молодого смущенного парня в лейтенантских погонах. – Растешь постепенно!

Небритый комэск глубоко затянулся и, плюнув на окурок, бросил его себе под ноги.

– Так что, командир, нас теперь семеро, да Груня безлошадный ходит. Еще пара дней и крантец, становись на профилактику.

– А отошли-ка, Петя, поговорим в сторонке... – полковник цепко ухватил его за рукав и потянул к своей машине.

Пройдя отделяющие от нее метры и достав по еще одной папиросе, оба разом остановились, закуривая.

– Меня отзывают, – просто сказал Покрышев. – «В распоряжение штаба армии», мать его... Самое время.

Капитан изумленно посмотрел на него, не нашел что сделать и еще раз сплюнул.

– Вызывают или все-таки отзывают? – наконец переспросил он. – Ты уверен?

– Да какое там... – Покрышев махнул почти с той же интонацией в жесте, что и сам комэск две минуты назад. – Оставляю тебе полк, пока не утвердят, потом видно будет.

– Нет, ну может на дивизию?

– Может и так, – полковник наклонил голову, словно прислушиваясь к себе. – Да только на нашей первым сезоном командир, так что куда меня дернут – одному богу известно...

– Ты, я да ребята – мы же всегда вместе... Куда же ты без нас?.. – в голосе капитана впервые появилась растерянность. – Может, можно что-нибудь сделать?..

– Брось, Петя, не мальчик. Если сказано... – Покрышев глубоко затянулся, прищурившись, – ...значит, сделано. Пошли.

Он завел автомобиль, рывком подрулил к группе ожидающих летчиков, которые один за другим попрыгали на заднее сиденье и раму запасного колеса, и погнал по короткой дороге к штабному домику.

За полтора года войны когда-то красивый сельский район провинциального польского воеводства превратился в развороченную всеми видами оружия «пересеченную местность», и здешние грунтовки были далеки от идеального состояния. Подъехав к штабу, Покрышев резко затормозил, так что сидящих и висящих летчиков мотнуло вперед. Ни один человек, однако, не ругнулся. По лицу командира они понимали, что произошло что-то серьезное.

Часа через два слух об уходе командира распространился по эскадрильям. Командирский механик ругался на то и дело подбегавших за новостями бездельников, отвлекающих его от подготовки «Лавочкина» «бортовой тридцать три» к вылету, – хотя уже стало известно, что Покрышев улетит только завтра. Полковник в это время сидел в штабе с офицерами, составлявшими костяк полка, и мрачно «сдавал дела». Большой бюрократии в полку не было, боевые летчики пренебрегали крючкотворством, пока была такая возможность, и сдача прошла быстро и формально. В страдную пору, как сейчас, в полку исчезали флаг-штурман, зам по боевой подготовке и прочие должности мирного времени. При составе эскадрилий в семь-восемь машин номинально они как бы сохранялись, но на расписание вылетов не влияли. За временно вставшего на полк комэска эскадрилью принял один из опытных старлеев, и деловой разговор быстро перешел в молчаливое выпивание в узком кругу.