Проказница - Майклз Кейси. Страница 41

— Я не знаю, — честно ответил Саймон, как ни странно, не теряя надежды на лучшее. — Моей матери всегда был нужен кто-то, кто разделял бы ее нелепые идеи.

— Касающиеся ее желтых волос, — сказала Калли, пытаясь улыбнуться, но из этого ничего не получилось.

— И ее корсетов, — услужливо добавил Саймон, продолжая гладить ей руку. Когда его пальцы обвились вокруг ее запястья, он почувствовал, как у нее внезапно подскочил пульс. И его собственный ответил тем же.

— И принесенных Лестером шоколадных пирожных, которые она прячет в спальне и съедает, когда никто не видит. — Калли посмотрела на их соединенные руки. — Вы не могли бы прекратить это?

— Нет, — сказал Саймон и продолжил тему: — И по поводу титула вдовствующей виконтессы, что для нее хуже смерти.

— И еще по поводу того, что она сможет жить с этим титулом, если вы женитесь на мне, — добавила Калли. Когда она снова посмотрела на него, ее огромные зеленые глаза выражали призыв и — только слегка — тревогу. — Почему вы сказали «нет»?

— Потому что вам это нравится, — ответил Саймон, понижая голос до шепота. — Потому что мне это нравится. Потому что я безнадежный глупец.

Она продолжала смотреть на него.

— Ох…

— Вот и ох, — тихо сказал он, мягко притягивая Калли за плененную руку и так же страстно заглядывая в бездну ее глаз, как они вопрошающе смотрели на него. — Проклятие! — простонал Саймон под влиянием момента, не думая о будущем, чтобы отдаться восхитительному настоящему. Он осторожно наклонился к ее лицу и обнаружил, что ее губы идеально подходят к его, равно как их тела соответствуют одно другому. Его руки облегали ее нежный стан, привлекая все ближе и ближе, пока полностью не обвили его, словно вводя в свой мир, делая частью его.

Но настоящее длилось недолго. Мысли о будущем, где для Каледонии Джонстон не было места, отрезвили виконта, для его порыва не существовало иного исхода, кроме краха, тем более когда ей станет известно, что ее обманывали.

Саймон оторвался от ее губ и положил себе на шею ее голову, переводя тем временем дух и пытаясь избавиться от наваждения.

— Это безумие, — прохрипел он, услышав, как нетвердо звучит его голос. Он зажмурил глаза, забыв обо всем на свете и не имея даже возможности вспомнить, как дышать.

— Милорд, не стоит так сердиться, — сказала Калли, пытаясь его оттолкнуть. — Или вы просто боитесь, что сюда в любой момент придет Имоджин и станет лепетать о подвенечных нарядах? То, что вы сейчас сделали, во сто крат превосходит все допустимые каноны. Я не настолько глупа, чтобы этого не понимать.

Калли снова оттолкнула его, на этот раз полностью высвободившись, так как после ее слов он ослабил руки.

— Ну что, вы остудили свой пыл, мой прекрасный наставник? — Она смотрела на него так, будто снимала мерку для будущего гроба, радуясь возможности совершить экзекуцию. — Я начинаю думать, что из вас двоих Арман Готье менее опасен. Для меня совершенно ясно, что любой юной девушке перед выходом в свет мало уметь правильно делать реверансы и оставлять визитные карточки. Сначала нужно получить уроки фехтования и стрельбы из пистолета.

Саймон сердито потер лоб, увещевая свой мозг выдать хотя бы несколько связных мыслей, чтобы их можно было произнести. Но попытка не увенчалась успехом. Впервые за очень, очень долгое время он чувствовал себя крайне беспомощным и совершенно растерянным. И довела его до такого унизительного состояния — подумать только! — какая-то девчонка.

— Я прошу вас извинить меня, Каледония, — сказал он наконец, поднимаясь.

Он сидел рядом с ней на кровати! Несомненно, это была его первая ошибка. Нет. Первая ошибка — его появление в ее комнате. Или, скорее, придуманный им безумный проект. Следовало сразу передать ее отцу. И наказать ему, чтобы с этого момента он держал ее привязанной к столбику кровати.

Ах, ну почему он этого не сделал? Ведь Арман его предупреждал. И Боунз предупреждал. Хотя о чем он только не предупреждал, начиная с того, что нельзя спать при открытых окнах. Или о вреде низкосортного мяса, которое хозяйки обваливают панировочной крошкой или прячут под соусами. Панировочная крошка? Соусы? Что за мысли! И почему он еще здесь? Почему не внизу и не глотает яд?

— Калли, я…

— Вы хотите моего прощения? — Она тоже соскочила с кровати. — Ну нет! Вы его не получите! Что вы на это скажете?

Она стояла перед ним, уперев руки в бока. Ее обтянутые чулками ножки высовывались из-под подола, блестящие потревоженные локоны прибились к щекам, зеленые глаза выражали что-то среднее между неподдельным негодованием и злорадным ликованием. Некоторое время Саймон молча смотрел, как она торжествует, радуясь, что поставила его в такое невыносимое положение. Потом вдруг запрокинул голову и расхохотался.

— О Боже, Калли! — воскликнул он, чувствуя себя необыкновенно счастливым, молодым и полным жизни. — Честно вам говорю, если бы я был Арманом, я бы сказал то же самое. Кажется, я влюблен!

Несколько секунд она не сводила с него прищуренных глаз. Затем решительно тряхнула головой и твердо сказала:

— Ха!

— Ха? — переспросил он, порядком ошеломленный.

— Да, Саймон, — ха! — заявила Калли, направляясь к двери. — Ха-ха-ха! Я знаю, вы можете сказать что угодно, чтобы держать меня здесь. Вы будете делать все, чтобы ублажить и как-то занять Имоджин, лишь бы она не стояла у вас на пути, пока вы заняты своим делом, в чем бы оно ни заключалось. Но вы по-прежнему хотите уничтожить Филтона, и вам нужна моя помощь. Вот почему вы говорите то, что только что сказали. Ваши действия тоже подтверждают, что вы беспутный, никудышный человек. Возможно даже, подлый! Уходите! Я даю вам пять секунд, милорд Броктон. Если вы не покинете мой будуар, я пожалуюсь вашей матушке, можете не сомневаться!

Саймон чувствовал, как нарастающий гнев вытесняет угасающий пыл и замешательство.

— Я вам не Лестер, чтобы водить меня за нос! — проскрежетал он. — Пусть моя мать пляшет под вашу дудку, пусть мои слуги превозносят вас и подсказывают мне, как лучше вам угодить, но будь я проклят, если поддамся на их уговоры! Неудивительно, что ваш отец с такой готовностью проглотил весь абсурд, сочиненный моей матерью, и оставил вас здесь. Наверное, впервые с того дня, как вы появились на свет, он познал покой!

— Убирайтесь! — снова приказала Калли, протягивая руку к небольшой статуэтке — девушке с подойником. — Я видеть вас не могу! Если вы хоть на секунду подумали, что мне было приятно, когда вы меня целовали, вы глубоко ошибаетесь!

— О нет, вы не сделаете этого, — предупредил Саймон, видя поднятую статуэтку. Он схватил Калли за руку и притянул к себе с такой силой, что чуть не вытряс из нее душу. — А ну, ребенок, попробуйте сказать, что вам это безразлично! — прорычал он и снова впился ей в губы.

В мозгу немедленно прогремел взрыв — мощнее, чем если бы она нанесла свой удар. Но она выпустила оружие из рук, и статуэтка с глухим стуком приземлилась на ковер.

Саймон вдруг ощутил голод, требующий безотлагательного утоления. Их первый поцелуй не шел ни в какое сравнение с теперешним желанием обладать ею и никогда ее не отпускать. Поэтому когда она, пропустив ладони сквозь его руки, обняла его за спину, у него помутился разум.

Калли больше не была покорной и податливой, как прежде, — она возвращала назад то, что получала. Она прижималась к нему почти с яростью, стараясь приноровиться получше (но существовали ли еще на свете два человека, так подходившие друг другу?), позволяя ему проникать языком к ней в рот.

Саймон проворно переместил руки с ее талии вверх, скользнув на маленькую совершенную грудь. Ее дразнящая упругость заставляла его испытывать танталовы муки. Он легонько ущипнул соски сквозь тонкое платье. Вырвавшийся у нее вздох пришелся ему прямо в рот. Последовала дуэль двух языков, уносящая остатки здравого смысла, верно служившего им долгие годы.

Неизвестно, сколь долго продолжался стук в дверь, прежде чем Саймон его услышал. Калли, вероятно, пришла в себя тогда же. Они тотчас разомкнули объятия, пытаясь понять, что же произошло минуту назад…