Девственница - Майлз Розалин. Страница 7

Я знала, что она говорит про свадьбу, потому что в те времена от помолвки до свадьбы было недалеко.

— Но после смерти моего отца этого никто не разрешит, пока двор еще в трауре. Она пожала плечами:

— Тут надо только согласие короля, а тогда и разрешение епископа можно легко получить на основании вашего слабого здоровья — бледной немочи, девичьей лихорадки — чего-нибудь в таком роде…

— А что же я?..

Никогда я не видела ее такой нежной.

— Ну, и что же вы? — Она поцеловала меня. — Неужели он вам не нравится? Неужели нет?

Нравится, конечно же, нравится! Я, как в лихорадке, бредила его высоким ростом, сильными руками, блестящими глазами, его смелым загорелым лицом, его…

Я не знала этого слова и при одной только мысли краснела, но та вещь, что делает их мужчинами, впервые понравилась мне в нем.

И с ним тоже, как вы узнаете, слишком скоро.

В тот день мои занятия с Гриндалом шли туго, и ему, бедняге, пришлось призвать на помощь все свое терпение. Перед полуднем я сослалась на головную боль, чтобы не заниматься в «школе ученых девиц», — переводить Библию с греческого в компании кузины Джейн и прочих было выше моих сил (хоть я и любила переводить для собственного удовольствия). Сегодня в голове у меня была каша, и даже хуже: творог и сыворотка. Лишь одна мысль непрестанно крутилась в моем опустошенном мозгу:

«Сегодня, за ужином…»

Пришел вечер, и я увидела его. Когда я входила, он стоял и смотрел на дверь. Скольких мук мне стоил мой туалет!

Парри ворчала:

— Ну какие могут быть переодевания, когда мы в трауре, мадам! Черное — оно и есть черное!

Но теперь на мне было надето самое лучшее черное платье и с каждого уха свисали по две роскошные жемчужные капли, черные, как виноградины. Мне нет никакого дела до права королевы быть первой — я намерена произвести фурор! Мой наряд дополнял завязанный на талии пояс из жемчуга, концы которого свисали до самого пола. Прическу удалось уложить только с пятидесятого раза, моим волосам было позволено немного виться, и они мягко спускались на виски, а концы свободно свисали по спине. Парри нанесла румяна безупречного персикового цвета, с легким оттенком коралла, и надушила меня бергамотом из Падуи. Вооружившись до зубов, я была готова сразиться с дьяволом.

Что мне и предстояло сделать. Это был брат опасности, старший брат опасности — Том.

— Мое почтение, принцесса! — Огонь свечей, горевших вдоль стен, плясал в его глазах, когда он склонился передо мной в поклоне до самого пола.

Мой реверанс был исполнен в том же напыщенном стиле.

— Милорд адмирал!

Он взял мою руку и снова его нахальный указательный палец ласкал мою ладонь. На тыльной стороне его загорелой руки был виден ужасный старый шрам. Он жарко глянул мне в глаза.

— Как поживаете, леди?

По коже у меня бегали мурашки, и все внутри трепетало, но я не опустила глаз. И тут я перехватила взгляд, которым он обменялся со стоящей за моим плечом Кэт. «Вы открыли ей мои намерения? — спрашивал он. — Ей известно о моем сватовстве?»

«Да, сэр! О, да!» — отвечала ему Кэт каждой частичкой своего круглого, мягкого существа. Я затвердела на «нет».

— Говорят, вы недавно вернулись с войны, сэр? — Я старалась держаться с ним как можно холоднее. — Сражались с французами?

— Называйте их как хотите: французами, шотландцами. Всюду я нужен! — отвечал он с улыбкой. — И еще эти лохматые ирландские оборванцы, что подбираются к нашим западным воротам. Но я не могу покинуть Англию прямо сейчас: это разобьет сердца прекрасным дамам.

Боже! Он ведет себя вызывающе. Тут требовалась целомудренная отповедь, напоминание о моей добродетели, в знак того, что я не простила ему чересчур вольного обращения с моей рукой.

— Каково ваше мнение о «школе ученых дев», которую королева открыла при дворе? — Я постаралась перевести разговор на высокие материи. — Не правда ли, прекрасно придумано? Вам не кажется, что и мужчины могут там многому научиться?

— Придумано неплохо, хотя сегодня вы, по-видимому, сочли, что занятия там слишком хороши для вас, — с улыбкой нанес он ответный удар. — Но, может, вы были заняты другими делами, например судом любви, о котором вы говорили вчера вечером. Я умоляю вас позволить мне посещать заседания в качестве вашего верного слуги.

Он смотрел мне прямо в глаза.

— Моего слуги, сэр? — пренебрежительно переспросила я. — Что же тут такого? Ничтожнейший лакей может именовать себя моим слугой.

— Я буду вам служить совсем по-другому, леди. — Ошибиться в значении его слов было невозможно. Он сделал шаг в мою сторону. — Дайте мне возможность это доказать, испытайте меня!

Золотая, украшенная красной эмалью коробочка с ароматическим шариком, висевшая у него на шее, качалась прямо у меня перед глазами. От запаха мужественности и мускуса голова моя кружилась. Глаза, взгляд которых жег меня, казались знакомыми — это были… это были глаза моей матери, какими я видела их во сне, темно-коричневые, как сахарная патока, при другом освещении совсем черные, и сверкающие, сверкающие, как у голодного волка.

Я вся дрожала, и у меня уже не было сил вынести его взгляд. К своему стыду и бешеной ярости, я услышала его смех.

Еще шаг, и он подошел совсем близко.

— Миледи? — Он потянулся за моей рукой.

Отступи!

Отступи!

Как, я могла отступить, если все мое существо рвалось к нему!

От дверей послышался крик: «Дорогу королеве! Приветствуйте королеву!»

Я присела в глубоком реверансе, склонив голову, чтобы спрятать пылающее лицо. Моя юбка расплылась по полу черным озером, в котором мне хотелось утопиться.

— Милорд? — послышался голос королевы. — Где милорд Садли?

— Я здесь, ваша королевская милость, — всегда к вашим услугам.

И Томас Сеймур, он же лорд Садли, удалился, оставив меня в тоске и печали.

Потом все было очень странно. Вечер за вечером он добивался меня, как не добивался ни один мужчина после него. Ведь я тогда была не королевой, а всего лишь зеленой девчонкой, не представляющей особой ценности, а он был в силе, власть принадлежала ему. В тридцать с небольшим, он был почти вдвое меня старше и уже успел изведать мир. Я возмущалась его слишком уж дерзким наступлением, но он в ответ отрубил:

— Я солдат, мадам, и твердо знаю — женщинам нравится, когда их завоевывают.

Завоевывают? Да, он научил меня сражениям любви, бесконечной игре в наступление и отступление. Я отвоевывала позиции, я флиртовала, как тигрица. Но только до тех пор, пока не появлялась королева, после этого он безраздельно принадлежал ей. «Она королева, — говорил он. — И для каждого мужчины долг служить ей превыше всего».

Слушая его разговоры о любви, о том, как он сделает меня своей, я снова пришла к мыслям о замужестве — мне хотелось узнать, как это происходит, и еще интереснее было узнать, как это с ним…

Мое любопытство разгоралось все сильней и сильней по мере того, как он разогревал мою холодную девственную кровь своей странной алхимией. И вся та весна прошла в пустых грезах о любви.

Однажды в апреле весь мир, стряхнув в одночасье смертельную зимнюю спячку, воскрес для жизни и любви. Поля вокруг Челси пестрели лютиками и ромашками, а я танцевала на них, и радость переполняла мое сердце, душу и тело. В ту ночь королева не сошла в Большой зал, и мой лорд безраздельно принадлежал мне одной. Он был молчалив, даже мрачен, и новое чувство к нему заполнило все мое существо. Вполне возможно, что скоро он будет принадлежать мне, а я — ему. Ни разу в жизни я не была так счастлива.

Вечером, в спальне, Парри восторгалась:

— Никогда еще вы не были так хороши, как сегодня, мадам. Платье, убор, драгоценности, цвет лица…

— Вашими заботами, — отозвалась я не слишком любезно, потому что устала и мечтала поскорее улечься в постель. — Вот, возьмите это и это. И потрите мне голову.