Незаконнорожденная - Майлз Розалин. Страница 28

Марию я тоже почти не видела: она никогда не посещала наши обедни и вечерни. «Старая гвардия» по-прежнему окружала ее, возглавляемая Норфолком да и моим милым Серреем. Ее старый дружок — епископ Винчестерский — тоже держался поблизости, смотрел на всех коршуном и выставлял вперед жирные кулачищи, словно собирался влепить кому-то затрещину.

И затрещину-таки влепили — только ему самому. Как-то в полдень меня отыскал Робин — с белым как мел лицом, но с гордо выпрямленной спиной. Его отцу велено в течение часа покинуть двор.

— Покинуть двор? За что?

— Он ударил Гардинера… Его преосвященство епископа Винчестерского — и поделом мерзавцу! — прямо по лицу!

— За что?

— Они поспорили, миледи, поспорили в совете.

— Из-за чего возник спор?

— Из-за того, что мой отец — правая рука лорда Гертфорда, а епископ стоит за Норфолка и «старую гвардию»!

Похоже, больше выспрашивать было особенно нечего. Но не станет ли Норфолк и его партия сильнее теперь, когда в совете не будет отца Робина? Этого сам Робин сказать не мог. Они ускакали, и я плакала, прощаясь с товарищем детских игр; ни он, ни я не знали, когда свидимся вновь.

В тот же день последовал долгожданный зов. «Прибыл королевский посланец, — ликующе возвестила Кэт, входя в комнату, где мы с Гриндалом заканчивали утренние занятия. — Вас приглашают сегодня вечером отужинать с королем и королевой в личных покоях короля».

Неужели мой лорд поговорил с королем? Что скажет отец? Моя жизнь, мои чаяния в его руках… однако если я сумею угодить королю, все может выйти по-моему.

Ужин с королем! В тот вечер я вышла из своей комнаты, разряженная, как на смотрины, в оранжево-красно-коричневом платье, расшитом розами Тюдоров. Это был настоящий розарий: цветы и листья украшали робу, выглядывали в прорезях юбки и рукавов. Королевская тема продолжалась в рубинах, которые шли по вороту и рукаву, в нитях рубинов и жемчуга, опоясывающих талию и спускающихся к подолу юбки. Огромный самоцвет на груди и головной убор в виде короны возвещали, что я принцесса с головы до кончиков расшитых розами бархатных туфелек, принцесса Тюдор sans peur et sans reproche! [23].

Мысль о платье, которое польстило бы королю, пришла мне в первый же вечер при дворе. Если Мария наряжается пышно, я тоже наряжусь по-королевски! А Парри вложила в работу все умение свое и своих мастериц, хоть и боялась расходов, а особенно — недовольства своего брата-казначея, который, к счастью, остался в Хэтфилде.

Да, мне и впрямь следовало украсить себя снаружи, ибо внутреннее мое состояние не поддавалось никаким словам. «Это король, твой повелитель, твой земной Бог, — день за днем внушал разум, — все видящий, все знающий и всем, повелевающий. Разве может он ошибаться?»

«0н человек, — ночь за ночью вопили мои чувства, — и великий грешник — тиран и убийца, распутник и лицемер, гроб поваленный, отец коварства и сын лжи!»

Оба голоса по-змеиному шипели в голове, когда я проходила смолкшим, погруженным во мрак дворцом. Где ты, любовь моя, когда я больше всего нуждаюсь в тепле хрупких грез и надежд? Дрожа, я шла по королевским покоям, мимо тяжеловооруженных стражников, через внешние комнаты, мимо личной охраны, через аванзалу… Придворные, слуги, стражники расступались перед нами, и вот мы наконец в предпоследнем покое.

— Сюда, мадам.

— Ваше Величество! Леди Елизавета! Черная, обшитая дубом дверь захлопнулась за мною, отрезав от Кэт и Эшли, от гордо улыбающейся Парри, от всех, кто меня любит и поддерживает. В комнате висело приторное зловоние — ароматические духи не заглушали запаха гноя и крови. Обмирая со страху, потупив глаза, я переступила порог.

— Иди сюда, детка, — позвал зычный голос, которого я так страшилась.

Я медленно подняла голову. Отец развалился на обитом подушками кресле, у ног его примостилась на скамеечке Екатерина, рядом — наряженный маленьким щеголем Эдуард. При моем появлении лицо мальчика просветлело. Он вскочил, глаза его лучились нежностью.

— Сэр, вы разрешите, я распоряжусь, чтобы сестрице принесли стул?

Раскатистый фыркающий смех.

— Извольте, сэр принц!

Один из королевских кавалеров отделился от тени за дверью — это был сэр Энтони Денни, я знала его по королевским приемам — и усадил меня перед королем, рядом с Эдуардом. Я продрогла от вечернего холода и тем сильнее ощутила жар, идущий от огромного, во всю стену, камина, где пылали дубовые дрова в человеческий рост. Две другие стены, от пола до лепного потолка, занимали шпалеры, где в озаренных канделябрами чащах или на зеленых полянах, как живые, резвились Диана и Актеон, Цинтия и Эндимион, влюбленные томились от любви, охотники настигали жертву.

Комната была большая и низкая, залитая колеблющимся светом. Однако, казалось, король занимает ее всю, раздается вширь до самых углов. Он снял узорчатый, украшенный перьями берет и был сейчас в бархатной, расшитой по переду золотой вязью шапочке. Здесь, в личных покоях, он был не в камзоле, но в просторной мантии цвета морской волны, обшитой золотой венецианской тесьмой и отороченной лисьим мехом. Рейтузы висели мешками на его мощных ногах, больная — раздувшаяся, в несвежих бинтах — покоилась на мягкой скамеечке. Утонувшие в жирных складках глаза шныряли туда-сюда, словно торопливые мыши, мясистое лицо лоснилось от пота. И тем не менее он был воплощением королевской мощи и остался бы им даже в повозке золотаря.

— Выпей вина, Елизавета! — приказал он. — У Кэт для тебя хорошие новости — лучше не бывает.

— Не у меня, господин! — В глазах Екатерины промелькнул страх. — Я тут ни при чем, сир, вы сами решили!

Он успокаивающе кивнул.

— Верно, душенька. Хоть ты меня к этому склонила, решил я сам. Так слушайте. Я окаменела.

Что еще? Что на этот раз? Будь начеку! Будь начеку!

— Мы порешили и соизволили…

Огонь жег мне лицо. «Его Величество порешили и соизволили… чтобы эту женщину казнили».

— ..чтобы тебя отныне именовали «принцесса Елизавета». Что скажешь?

— Сестрица! — Эдуард так и светился. — Теперь ты принцесса, как и я — принц! Какая радость, сестрица, какая несказанная радость!

Снова «принцесса»? Означает ли это, что я снова законная дочь? Или просто бастардесса королевской крови, Ее Побочное Высочество, дочь короля? О, Господи! Почему я не чувствую благодарности? Принцесса — это вам, не пустяк, уже лучше полбулки, чем совсем ничего!

Однако на душе моей было горестно.

Почему судьба никогда не одаривает полной мерой?

— Ну, девочка? — Теперь он хмурился, предупреждая, что недоволен. — Что язык проглотила? Говори!

— Благодари отца, сестрица, ну же, за его великую к нам доброту! — В голосе Эдуарда сквозил страх.

— Отвечай королю, Елизавета! — испуганно подхватила королева.

— Ну, если она не хочет…

Угроза была недвусмысленной. Я встала и бросилась к его ногам, обхватила их. Вонь была нестерпимой; у меня мутилось в голове.

— Я потеряла дар речи, милорд, — шептала я. — Ваша милость ко мне неизреченна. Утром и вечером, до скончания дней, я буду благодарить Бога за вашу великую доброту!

— Хорошо сказано, девица!

Белая, как пудинг, рука появилась перед моим носом и похлопала по плечу: вставай, дескать. Эдуард и королева облегченно вздохнули.

— А Мария? — с детской прямотой осведомился Эдуард. — Она теперь тоже принцесса?

В дрожащем свете лицо короля сверкнуло гневом.

— Да, и она, — ответил он, сердито теребя мясистыми пальцами жесткую нашафраненную бороду, — потому что если одна, то и другая! Но не будет к ней моего благоволения, покуда она упорствует в старой вере! Пережевывает папистскую жвачку из индульгенций и мощей, бормочет что-то на латинском вместо того, чтобы обращаться к Богу на родном языке, — я этого так не оставлю!

Значит, Мариина звезда закатилась — как же так?

И если король отказывает ей в благоволении, то что будет с ее сторонниками?

вернуться

23

Без страха и упрека (фр.).