Возвращение в Эдем. Книга 1 - Майлз Розалин. Страница 60
— Я знаю, кто вы, — продолжал он доверчиво, как это свойственно ребятам. — Я все знаю про вас. Моя сестра раньше вырезала ваши фотографии из журналов. Она любит одежду и все такое — ну, как все девчонки. Может, хотите, чтобы я показал вам дом?
Тара посмотрела на него. Он вырос с тех пор, как они не виделись, но во всем остальном остался прежним — блестящие, излучающие дружелюбие глаза, впитывающие в себя вся и все. коротко подстриженные волосы, те же веснушки, даже та же металлическая пластинка на зубах. Только какая-то новая печаль появилась, хотя страдальцем он не выглядел. «Совсем, совсем скоро, родной, — пообещала она в своем сердце, как уж не раз обещала в одиночестве в своей спальне, беседуя с его фотографией и целуя его лицо за холодным стеклом. — Скоро, скоро мы снова будем вместе. Но а пока надо делать, что возможно».
— Прогулка с гидом? — сказала она. — С удовольствием.
Они вышли из гостевых апартаментов и двинулись по коридору. Из хозяйской спальни доносились звуки музыки.
— Что это? — спросила Тара.
— А, это Сэсси — моя сестра Сара. Она знает толк в хорошей музыке, в точности как моя мама.
— А ты?
— А я вроде протестанта со вкусами католика. Тара улыбнулась. С ним было легко разговаривать, словно она и не уезжала отсюда.
— Я вроде бы чувствую ритмы рок-н-рола? Он усмехнулся:
— Вроде того.
Они спустились по широкой лестнице и остановились у висевшего внизу большого портрета Макса Харпера.
— Это мой дед, — кивнул Деннис. — Говорят, что я похож на него, но я так не думаю. Я вовсе не так честолюбив. Деньги и власть меня, по правде говоря, не интересуют — мне бы только было интересно.
— Он в твоем возрасте тоже вряд ли так уж много думал о власти и деньгах, — с улыбкой сказала Тара. — Дай срок!
Гостиная выходила на террасу, манившую утренним солнцем.
— Хотите посмотреть сад? — спросил Деннис.
— Почему бы нет? — Прогуливаясь по стриженным газонам, она мягко спросила его:
— Деннис, а ты не против того, что я здесь? Он подумал.
— Я — нет. А вот. Сэсси, моя сестра, я говорил вам о ней, в сущности она мне сестра наполовину, так вот, она и впрямь переживает.
— Насколько я понимаю, вы оба не слишком любите Грега?
— Да не особенно. — Он запнулся, а потом, решив, видно, что ей можно доверять, затараторил:
— Видите ли, мы-то считаем, что он был маминой очередной ошибкой. Она вроде никак не могла найти в жизни, чего хотела. По правде говоря, мама любила простые веши. Но она позволяла другим вертеть собой, убеждать ее делать то, что хотят другие, — вместо того, чтобы просто быть самой собой. Сара — иное дело. Она вроде старого Макса — в ней есть упрямство.
— А ты на кого похож? — сердце Тары разрывалось от любви к этому парнишке, такому чистосердечному, такому прямому. — На своего отца?
Деннис весело рассмеялся:
— Да нет, вряд ли. Он был мужем номер два. Он исследователь, американец. Живет в Штатах.
— Пишет он вам? — Тара даже не могла сказать, что хотела бы услышать: да или нет.
— Конечно. Посылает нам приветы при всякой возможности. — Они дружно рассмеялись и в полном согласии, болтая и перебрасываясь шутками, пошли по саду.
Ко времени возвращения домой, Тара почувствовала, что положение приятельницы Грега ей простили и с Деннисом можно завязать поистине дружеские отношения. Они поднялись по широкой лестнице и прошли мимо хозяйской спальни.
— Это спальня твоей матери? — спросила Тара.
— Как вы догадались?
— Да по тому, — она улыбнулась, — как ты посмотрел на дверь, когда мы проходили мимо в первый раз.
— Я бы рад показать ее вам, но сейчас лучше не надо. Сара, когда бывает дома, превращает спальню в свое укрытие, включает мамин магнитофон и слушает музыку. К тому же сегодня она не в духе. Не высовывала нос с самого момента, как приехала. — Он заговорщицки ей улыбнулся. — Но, может, вы хотите посмотреть мою комнату?
— А я уж думала, ты и не предложишь.
— Ну, когда гостям показывают дом, они обычно не заходят ко мне — там всегда такой кавардак.
Он повел ее через площадку и с комическим поклоном распахнул дверь — типичная комната мальчишки, где и впрямь все было разбросано в живописном беспорядке. Стены были оклеены плакатами с изображением аэропланов, а с потолка свисали модели самолетов всех размеров и типов. Деннис заметался по комнате, пытаясь придать ей хоть сколько-нибудь пристойный вид. «В последнее время он немало потрудился», — подумала Тара, глядя на новые образцы в его коллекции. Она вспомнила, что надо выразить должное удивление.
— Только не говори мне, что ты сам все это соорудил!
— Именно так. — Деннис был явно польщен. — Они приходят в наборе, и надо собирать самому. — Он кивнул на устрашающий «фокке-вульф» времен второй мировой войны. — С этим пришлось всерьез повозиться.
— Да уж вижу. Отлично сработано. Деннис просиял.
— После школы я хочу стать летчиком-испытателем, — признался он.
— А это не слишком опасно?
— Ничего, справлюсь.
— Все же… — Она почувствовала знакомое материнское беспокойство. — Не думаешь ли ты, что у тебя еще много времени подумать о своем будущем?
— Так и мама всегда говорила. Но я не собираюсь попусту тратить время, ни секундочки.
В голосе его звучала твердая уверенность. «О, если бы в его возрасте я была такой, — подумала Тара. — Но я потеряла столько времени: и в девятнадцать, и в двадцать пять все ждала своего прекрасного принца».
Она опомнилась, сама испугавшись силе своего чувства. «Ну что ж, теперь я кое-чему научилась, — сказала она себе. — И я не только знаю больше, но и делаю больше. Это моя жизнь, и я живу своей жизнью. И буду жить еще лучше, когда справлюсь… с неоконченными делами. И мы будем жить вместе, сынок. Скоро, скоро…»
Как бы почувствовав ее невысказанную мысль, Деннис подошел к столику у кровати, взял фотографию и отрывисто сказал:
— Это моя мать.
Тара поймала себя на том, что вглядывается в беспокойное, доброе лицо Стефани, в себя — мертвую — вглядывается. Она присмотрелась поближе. Это и в самом деле было изображение другой женщины, которая не имела с ней ничего общего. Тара отважилась задать вопрос, который мучил се с тех пор, как с ней случилось несчастье.
— А как вы тут обходитесь без нее?
— Да так, ничего страшного… ведь мамы и так все время не было дома, у нее всегда масса дел. Как-то раз она взяла нас с собой покататься на лыжах — это было грандиозно! — Его лицо разгорелось. — По-особому грандиозно, потому что я упал и сломал ногу и все оставшееся время пришлось провести в постели. Думал, не выдержу, ведь Сэсси и все остальные каждое утро уходили из дому и возвращались только под вечер. Но мама не уходила никогда… она сидела у постели и читала мне…и в разные игры мы играли. Она даже свою постель перетащила ко мне в комнату и спала там, если мне было плохо или я просто просил ее… — Он словно забылся, возвращаясь к тому, что было так живо в его памяти. — До этого случая я, дурак, и не думал, что она так любит меня…
Он резко повернулся к Таре и заговорил возбужденно:
— Мне наплевать на то, что все говорят! Я не верю в то, что мама умерла. Я знаю, так все думают, но однажды, я это знаю, она войдет в эту комнату, и некоторым, некоторым не поздоровится! — Он сгорбился и быстрым шагом пошел к окну, не желая показывать ей, что плачет.
Тара стояла, словно пригвожденная к полу, мертвенно побледнев и боясь заговорить. Ей было так горько, что тоска казалась болью, раздирающей горло. Она вонзила ногти в ладони, чтобы заглушить страстное желание заплакать вместе с Деннисом. Медленно, очень медленно она овладела собой. Тара двинулась к окну, где стоял Деннис, положила руки на его хрупкие костлявые плечи и, не говоря ни слова, крепко прижала к себе. Так они простояли долгое время.
Подобно Таре, Филип Стюарт знал, что такое чувствовать себя чужаком в собственном доме. Когда Джилли позвонила ему в Нью-Йорк, он поначалу, услышав ее голос, не мог подавить радости и надежды, что нужен ей. Они договорились, что в ближайший приезд в Австралию он пойдет не в клуб, как привык делать в последнее время, а прямо домой, и они, как выразилась Джилли, «по-настоящему поговорят». На протяжении всего полета он мечтал, что вот выйдет из самолета, а она там, в аэропорту, встречает его или ждет дома, приготовив бутылку шампанского и вкусный обед на двоих.