Пропавшая сестра - Рид Томас Майн. Страница 3

Опять передо мной грозно встал вопрос, что же мне делать.

Возвращаться на родину не имело смысла, потому что я не имел ни денег, ни положения. Мне больше всего хотелось увидеть Леонору, которую я очень любил. Но с чем я приеду к ним? Только с печальным известием об их незаменимой потере. В конце концов я решил остаться в Америке и добиться какого-нибудь положения, а затем уже явиться на родину.

4. ЭПИЗОД ИЗ СОЛДАТСКОЙ ЖИЗНИ

В Новом Орлеане в это время было большое оживление. Соединенные Штаты объявили войну Мексике и производили набор волонтеров. Вместе с другими праздношатающимися записался в волонтеры и я, и был назначен в кавалерийский полк, который в скором времени по сформировании и выступил в поход.

В сущности, это был с моей стороны довольно глупый поступок. Помню как нам, вновь поступающим, выдавали лошадей. Собрали нас и привели к месту, где стояли предназначенные нам кони, которых было тут столько же, сколько и нас, волонтеров. Нам было сказано:

– Пусть каждый сам выбирает себе по вкусу и по силам.

Я в лошадях смыслил очень мало, по правде сказать. Мне приглянулся вороной конь, без отметин, с красивой гривой и густым хвостом трубой. Я вскочил на него, но он проявил большой норов, и я долго не мог его укротить. Только с помощью товарищей мне удалось это сделать. Таким же точно образом выбирали себе коней и мои товарищи. Кому какого коня удалось себе захватить и объездить, тот с тем конем и оставался.

В полку я близко сошелся с одним молодым человеком из штата Огайо по имени Дэйтон. Мы с ним вместе провели всю компанию.

Я не особенно много чего видел на этой войне и в настоящем бою был только два раза: в сражениях при Буэна-Виста и при Церро-Гордо.

Во время одной схватки под Дейтоном была убита лошадь. Он упал вместе с нею. Я не мог остановиться и узнать, что сталось с моим другом, так как находился в строю и своей остановкой мог расстроить ряды. По окончании преследования мексиканцев я вернулся к тому месту, где в последний раз видел Дэйтона. После продолжительных розысков я, наконец, нашел его. Убитая лошадь при падении сломала ему ногу и всей своей тяжестью лежала на больной ноге. В таком положении Дэйтон находился почти три часа. Освободив его с невероятными трудностями из-под трупа убитой лошади и устроив более или менее удобно, я отправился в лагерь за помощью. Вернувшись обратно с несколькими товарищами, мы перенесли Дэйтона в лагерь, а через несколько дней он был отправлен в госпиталь. Это было наше последнее свидание во время мексиканского похода.

После этой стычки мне не пришлось больше участвовать ни в одном боевой действии, да и вообще война уже кончалась, и наш полк охранял сообщение между Вера-Крусом и столицей Мексики.

В скором времени мы получили приказ возвратиться в Новый Орлеан, где нам уплатили вознаграждение за нашу службу, и кроме того, каждому участнику войны отвели 150 акров земли.

В Новом Орлеане было много спекулянтов, которые скупали нарезанные волонтерам земельные участки. Одному из таких спекулянтов я продал свой участок за 200 долларов. Кроме того, от полученного жалованья у меня осталось около 50 долларов. Меня потянуло на родину, и я решил ехать в Дублин повидаться с матерью.

5. ХОЛОДНЫЙ ПРИЕМ

По приезде в Дублин я немедленно направился к нашему дому.

Но меня ждало страшное разочарование: никого из своих я не нашел. Моя мать уехала уже более пяти лет тому назад. От соседей я узнал следующее: после моего отъезда мистер Лири все больше и больше предавался пьянству. Работу он совершенно забросил. Сначала он пропивал доход, получаемый с мастерской, а потом стал постепенно пропивать и все обзаведение. Когда нечего уже было больше пропивать, он исчез, оставив в страшной нужде мою мать с детьми.

Вместо того, чтобы радоваться, что, наконец, она избавилась от негодяя, мать моя стала толковать о нем и решила продать остатки имущества и отправиться на розыски своего бежавшего мужа.

Выручив около 90 фунтов стерлингов от продажи дома и мастерской, она вместе с детьми отправилась в Ливерпуль, рассчитывая найти там мистера Лири, так как Ливерпуль был его родиной, и по слухам он бежал туда. Вот все, что я узнал от соседей.

Я немедленно собрался и отправился в Ливерпуль. Кроме розысков матери, я сильно хотел повидаться с миссис Хайленд и ее красавицей-дочерью Леонорой, которые тоже жили в Ливерпуле, и которых я не видел около трех лет.

Первое, что я сделал по приезде в Ливерпуль, – собрал адреса седельных и шорных мастеров, которым я написал письма с просьбой сообщить мне все то, что им известно о мистере Лири.

Затем я отправился к миссис Хайленд. Тут меня ждал страшный удар. Я рассчитывал на родственную, сердечную встречу, но принят был более, чем холодно, и миссис Хайленд всем своим поведением давала мне понять, что крайне удивлена моим посещением. Леонора, которой было 16 лет и которая из девочки, какою я ее оставил, превратилась во взрослую девушку удивительной красоты, тоже приняла меня очень сухо и холодно.

Я до того был ошеломлен таким приемом, что совершенно растерялся и по уходе от миссис Хайленд долго не мог придти в себя.

Мало-помалу я привел в порядок свои мысли и стал более хладнокровно обсуждать свое положение. Первая мысль, которая пришла мне в голову, была, что я кем-нибудь оклеветан перед миссис Хайленд и своей названной сестрой. Это мог сделать только мистер Адкинс, который был единственным человеком из всего экипажа «Леоноры», относившимся ко мне с ненавистью. Я окончательно остановился на этой мысли и решил на следующий день снова отправиться к миссис Хайленд и объясниться с ней и Леонорой.

Когда на следующее утро я приближался к дому миссис Хайленд, то увидел, что она стоит у окна. Я позвонил. Открывшая мне дверь служанка на мой вопрос ответила, что ни миссис Хайленд, ни Леоноры нет дома. Я оттолкнул от двери изумленную служанку и прошел в гостиную.

Служанка последовала за мной; я обернулся к ней и приказал:

– Скажите миссис Хайленд, что мистер Роланд Стоун здесь и не уйдет, пока не поговорит с нею.

Служанка ушла, и вскоре после этого в гостиную вошла миссис Хайленд. Она ничего не сказал, а ждала, что я ей скажу.

– Миссис Хайленд, – начал я, – я слишком близко знаком с вами и слишком глубоко уважаю вас, поэтому мне не верится, чтобы вы без достаточных причин могли так со мной обойтись. Сознание, что я ничего дурного не сделал ни вам, ни вашей семье, заставило меня вернуться и просить вас объяснить мне причины такой перемены по отношению ко мне. Ведь вы прежде принимали меня здесь, как родного сына! Что я сделал такого, чтобы потерять вашу дружбу?

– Если вам ничего не говорит по этому поводу ваша собственная совесть, – ответила она, – то нет никакой надобности и мне давать вам объяснения; вы все равно ничего не поймете. Но одно, я надеюсь, вы поймете, что ваши посещения больше нежелательны.

– Я это и понял вчера, – сказал я, – сегодня же я пришел для объяснений. Ваши собственные слова показывают, что прежде вы смотрели на меня совсем другими глазами, и я желаю знать, какие причины заставили вас так изменить свое мнение обо мне.

– Причина заключается в том, что вы нисколько не ценили и не дорожили нашей дружбой. Другого объяснения я не могу вам дать, кроме того, что вы оказались виновным в неблагодарности и в нечестном отношении к тем, которые были вашими лучшими друзьями. Ваших же оправданий я выслушивать не желаю.

– Один только вопрос! – вскричал я, стараясь, насколько мог, сдерживать свои чувства. – Во имя справедливости я спрашиваю вас, в чем же меня обвиняют? Я не уйду, пока не узнаю этого.

Миссис Хайленд, возмущенная, по-видимому, моим тоном, повернулась ко мне спиною и вышла из комнаты.

Я взял газету и стал читать, или пытался читать.

Около двух часов я продолжал это занятие. Потом я встал и позвонил.

– Скажите мисс Леоноре, – сказал я вошедшей служанке, – что я желаю ее видеть, и что вся ливерпульская полиция не заставит меня удалиться из этого дома, пока я не увижу ее.