Слепой Агент [Последний долг, Золотой поезд] - Майоров Сергей. Страница 40

А потом появился Вася. Как-то возвращалась поздно вечером домой, и какие-то молодые быки, изрядно обкурившиеся дури, принялись усаживать её в свою машину. Когда это им почти удалось, появился Вася и дал всем… В общем, наказал хулиганов физически и материально: разнёс в машине стекла, и лишь милицейский патруль помешал ему оторвать дверь.

Если бы она честно рассказала ему, кто она такая и чем занимается, они могли бы расстаться сразу, как познакомились, а может быть, постарались бы вместе найти какое-то приемлемое решение. Но она не рассказала. Ей захотелось поиграть в скромную девочку, ей нравилось внимание большого молчаливого парня, так не похожего на всех, с кем она общалась. В тот момент он был безработным, и она воспользовалась своими знакомствами и устроила его в «Оцепление». А потом она поняла, насколько все серьёзно. О том, чтобы рассказать Васе правду, не могло быть и речи. И она начала судорожно искать выход из положения. Она отказалась сниматься для журналов, опасаясь, что рано или поздно Вася их увидит. Горохов с ней согласился, но настаивал, чтобы она продолжала встречи с влиятельным москвичом, который, казалось, приезжал в город только ради свиданий с ней. Она и тут наотрез отказалась. Произошло бурное объяснение. Горохов пытался убедить её. Она возражала: мол, все отработала, и намекала, что в случае осложнений расскажет кому надо в конторе. Обычные проститутки так себя не ведут. Люба Шарова не понимала многих вещей, и Горохов не мог прибегнуть к практикуемым в таких ситуациях методам убеждения. Ему пришлось искать компромиссный вариант. Он пообещал Шаровой выполнить все её условия, если она отработает с москвичом последний раз. Чтобы Вася ничего не мог узнать, он устраивал ему командировку на несколько дней в другой город. Люба в конце концов дала себя уломать. Три дня она ублажала на природе влиятельного москвича, он уехал в столицу в самом лучшем расположении духа. Контракт был подписан, и Горохов вздохнул с облегчением. На время он отпустил Шарову, как бы выполняя своё обещание. После возвращения Васи из командировки они сыграли свадьбу.

Горохов, естественно, не собирался отступаться от Любы. Москвич был слишком ценным человеком, чтобы можно было просто так разорвать с ним отношения. Через его руки проходили денежные суммы со многими нулями, и слишком многие нити он держал в руках. Упрямство своенравной дуры, которая прекрасно знала, на что идёт, подписываясь на работу в конторе, никак не могло перевесить эти соображения. Упрямство следовало сломать. Горохов рассчитал, что Вася неминуемо бросит её, случись ему узнать правду, а она в такой ситуации вернётся к прежним занятиям.

И в один прекрасный день, после того как Горохов переговорил со своей строптивой работницей по телефону и в очередной раз услышал её отказ, Вася узнал. Сначала ему подбросили пакет с фотографиями, где его жена в самых откровенных позах снималась для журнала. Потом в руках кого-то он увидел сам журнал. И потом ему передали видеокассету, где с подлинным мастерством было запечатлено, как его половина развлекается в каком-то загородном особняке с пожилым толстым мужиком, а потом и с его охранником — влиятельный москвич любил смотреть, как она делает это с другими.

Произошло бурное объяснение. Вася требовал правду, и он её узнал. Почти всю. В последний момент Люба испугалась и не сказала мужу, кто хозяин её конторы.

Он пытался пережить полученный удар. Они продолжали жить вместе, но отношения были разрушены. По мнению Лики, Вася был слишком старомодным. Он не мог простить обмана и не мог простить того, что жена, которую он боготворил, проститутка. Они разошлись.

Горохов оказался прав — она вернулась к нему. Послушная и сломленная. Вскоре он и вовсе перевёл её в «Жаннет». К этому времени она стала откровенно спиваться и, по мнению Лики, через полтора-два года неминуемо должна была оказаться где-нибудь в туалетах Сибирского вокзала.

О Васе Лика ничего больше не слышала.

Я вспомнил его лицо, когда мы сидели в баре.

Он обиделся на тех, кто разрушил его семейную жизнь. И начал их искать. Наверное, он узнал про Горохова, а может, и не успел, но подобрался слишком близко, и его решили устранить. Красиво, моими руками. И руками ментов, которым в нужное время и по нужным каналам «слили» компромат на Бабко. А он, уже находясь в тюрьме, постарался. Я не сомневался, что арест Горохова и разгром его контор произошёл при участии Бабко. Молодец. Я испытал к нему искреннее уважение. И сочувствие. Рано или поздно его достанут…

Я задумался. Лика тихо сидела рядом и ждала моего решения.

Самым разумным для меня было бы быстрее избавиться от неё и выкарабкиваться самому. Одному проще. Она рассказала мне всё, что знала, и больше принести пользы не могла. Я пытался настроить себя против неё: она из их команды, из-за неё я расстался с Наташей и наделал кучу глупостей. Если мы будем вдвоём, нас быстрее и легче вычислят и у противников будет лишний козырь против меня. Но это не помогало. Я чувствовал, что не смогу оставить её.

— Нам надо где-то спрятаться. Ни твоя, ни моя квартиры для этого не подходят. Гостиница тоже. Нужно место, о котором никто не знает. У тебя есть что-нибудь?

Она внимательно посмотрела на меня.

— Есть. У одной девчонки есть вторая квартира, она там не живёт. Квартира далеко, в Десяткино, а у неё парень какая-то шишка у «омских» и снял ей поближе. Чтобы всегда под рукой была. Пока не надоела.

— Кто про это знает?

— Никто.

— Так не бывает. Анжела знает?

— Ну, она знает, что у меня такая подруга есть, адрес я ей не говорила. И Катьку, подругу эту, она найти не сможет. А больше никто.

Не самый лучший вариант. Можно, конечно, обратиться к старушкам на вокзале, предлагающим угол за умеренную плату… Там милиция кишит. Кто знает, может быть, Марголин уже сообщил, и сейчас постовые получили мою фотографию из паспорта, с полным перечнем данных.

— Поехали. — Я спрыгнул со скамейки.

Катька оказалась дома — в той самой квартире, которую ей снял её парень. Готовилась к вечернему выходу. Под звуки включённых магнитофона и телевизора пританцовывала перед зеркалом в лосинах и прозрачной расстёгнутой блузке, укладывая волосы огромным феном. Ей было не больше семнадцати лет, но оценивающий и откровенно блудливый взгляд больших карих глаз говорил о том, что увидеть и узнать она успела немало.

Без лишних разговоров она дала ключи от квартиры, извинившись, что там не прибрано и нечего жрать. Предложила остаться у неё, если мы управимся к часу ночи, к её возвращению. Мы отказались и ушли.

До дома мы ехали на такси. Он располагался на голом пустыре, в сотне метров от железнодорожных путей. Перед подъездами сиротливо жались пара «москвичей» и ободранная «копейка», а из квартиры на первом этаже доносились характерные звуки нарастающего бытового скандала.

Лифт не работал, и нам пришлось идти пешком на седьмой этаж.

— У неё папа железнодорожником был, — неожиданно сказала Лика. — Три года назад от рака умер. А мама спилась.

Я пожал плечами. Слишком много трагедий за сегодняшний день. Со своей бы разобраться.

Квартира была двухкомнатная. Смесь роскоши и нищеты. Грязные обои, поломанная мебель, тяжёлый запах пепельниц — и разбросанная по кроватям дорогая одежда, японский музыкальный центр, рассыпанная под окном французская косметика. На тумбочке около дивана небрежно забыта папироса с «травкой».

— У неё всегда так, — извиняющимся тоном сказала Лика.

Дверь была слабая, почти из бумаги, с простейшим замком. Наверное, квартирных краж здесь не знали испокон веку.

В ванной на грязном кафельном полу возле пыльного плинтуса валялся патрон от ПМ. Новенький, будто только что с завода, не успевший потускнеть. Я заглянул под ванну и обнаружил кучи промасленных газет и тряпок. Судя по количеству упаковки, Катькин приятель хранил здесь целый арсенал. Хотелось верить, что сегодня ночью ему не потребуется что-нибудь вернуть или забрать гранатомёт из-под кровати, на которой мы будем спать.