Флаг миноносца - Анненков Юлий Лазаревич. Страница 93

Земсков почувствовал, что кровь хлынула к его щекам, будто ему надавали пощёчин.

— Вы виноваты во всем! — сказал он, наступая на Будакова. — Трус вы, тряпка, а не офицер! — он размахнулся, чтобы ударить Будакова, но удержал удар и опустил на стол сжатые кулаки.

Будаков расстегнул кобуру. Земсков не обратил никакого внимания на этот жест. Величайшим усилием воли он овладел собой, но сейчас поздно было отступать, да Земсков и не собирался.

— Я давно знал, что вы трус, подполковник Будаков. Ваша трусость дорого обошлась полку. Вы понимаете, что мы сейчас в окружении? Чего вы ждёте? Принимайте меры, командуйте, а все остальное — потом.

— Я приму меры, — прохрипел Будаков, распахивая окно. — Два человека с оружием — ко мне!

В палисаднике сидели автоматчики Горича. Клычков кивнул двоим бойцам:

— К подполковнику!

Когда они вошли, Будаков протянул руку:

— Сдайте оружие, Земсков. Вы арестованы. Будете давать объяснения в трибунале.

Бойцы топтались у дверей, не понимая в чем дело.

— Сдайте пистолет, говорят вам! — повторил Будаков. — Если не хотите, чтобы я применил силу…

Земсков медленно вынул пистолет. Вероятно, в его лице было что-то такое, что заставило Будакова попятиться. Может быть, Земсков в этот момент совершил бы непоправимую ошибку, но он увидел в раме низкого окна Косотруба, который, держась одной рукой за подоконник, приготовился к прыжку. В другой руке разведчика был автомат. Будаков не видел матроса, но Земсков поймал взгляд Косотруба и движением глаз показал: «Не надо!»

Положив пистолет на стол, он спросил:

— Куда теперь мне идти?

— Уведите арестованного! — приказал Будаков. — Горич, займите любой дом и выставьте часового.

Земсков вышел на улицу. Горич спросил его:

— Что случилось? Куда тебя вести?

— Куда хочешь, только позови ко мне Николаева.

За Земсковым шло человек десять. Никто не понимал, что случилось.

— Расходитесь по своим местам, — сказал им Земсков, — произошло недоразумение. Все выяснится.

Земскова отвели в первый попавшийся пустой дом. Скоро к нему пришёл Николаев. Командир дивизиона был в состоянии крайнего возбуждения. Он явился с несколькими вооружёнными матросами и, отстранив рукой часового, остановился на пороге:

— Выходи отсюда! Сейчас окружу штаб, если Будаков окажет сопротивление — расстреляю.

— Ни в коем случае! Слушай меня, Павел. В любой момент нас могут атаковать танки. Будаков сейчас — командир полка. За свои действия он ответит потом, и не нам с тобой, а высшему командованию.

— Некогда ждать. Надо спасать флаг, выводить полк из ловушки.

— И я так говорю, поэтому самоуправством заниматься нечего. Понял?

Николаев сел на койку, яростно потёр себе затылок, сдвинув фуражку на глаза:

— Эх, Яновского нет!

Земсков наклонился к Николаеву:

— Ты мне веришь? Знаешь меня?

— Ну?

— Так вот, оставайся в дивизионе, иначе может произойти черт знает что. После смерти Арсеньева люди в растерянности, а положение в сущности не такое сложное, как кажется Будакову. За машиной пойду я. Как стемнеет, выйду с Косотрубом. Предупреди его и больше никому — ни слова.

— Так ты же арестован…

— Ты что, серьёзно? Я буду здесь сидеть в такой момент?

Николаев ушёл, а Земсков растянулся на кровати без матраца. «Надо бы поесть, — подумал он, — забыл сказать Николаеву, чтобы принесли».

Земсков пытался уснуть, но это не удавалось. Перед глазами стояло лицо Арсеньева — не мёртвого, а там на кургане, в Павловском, когда он давал Земскову своё последнее приказание. «И ещё говорят — смелого смерть не берет. Глупости! Только смелый умирает, как человек, а трус, как баран на бойне».

Меньше всего думал Земсков о собственном положении. Этот арест казался ему дурацкой шуткой при самых неподходящих обстоятельствах. Ему не пришло в голову и то, что его самовольный выход на поиски пропавшей машины смогут изобразить, как попытку скрыться от трибунала. Постепенно мысли его тускнели. Представилось озабоченное лицо матери, когда Андрей пришёл с фонарями под глазами и разбитым носом после первого урока бокса. Она тогда ничего не сказала, тут же поверила, что её сын не подрался где-нибудь у пивной. Вспомнилась ленинградская квартира, взорванная бомбой во время блокады. Потом ему показалось, что он идёт по проспекту Майорова, поворачивает к Исаакию. На соборе развеваются морские флаги, огромные, как облака. И тут же он оказался внутри собора, в кабине пулемётной машины. К дверке кабины подошла Зоя. Она просила, чтобы Андрей взял её на передовую, только у Зои был не её голос. Это голос Людмилы — глубокий, протяжный. Он понял, что это действительно Людмила. Как она попала в Ленинград? Ему стало спокойно и хорошо. Машина исчезла. Они были в шалаше, завешенном плащ-палаткой. Андрей пытался обнять Людмилу, но она отталкивала его, повторяя его имя.

Земсков открыл глаза и тут же вскочил на ноги. Солнце уже село. Кроны деревьев за окном чернели на розовом фоне неба. Рядом с Земсковым стояла Людмила.

— Ты? Я думал, ты мне снишься, — он протёр глаза кулаками. — Крепко я спал?

— Нет. Жалко было будить. Только дотронулась, и ты вскочил. Слушай, Андрей, Будаков пытался связаться с Яновским, потом с дивизией, теперь пробует с опергруппой. Текст радиограммы мне ребята показали. Написано, что полк попал в окружение из-за ложных данных разведки, что Будаков принял командование после смерти Арсеньева, а тебя арестовал, причём ты оказал вооружённое сопротивление.

— Черт с ним, Людмила! Сейчас есть дела поважнее.

— Знаю, но ты понимаешь — после такой радиограммы он легко пристрелит тебя, потом скажет, что ты хотел убежать. Он же ненавидит тебя.

— Глупости! Не посмеет. Присядь-ка…

— Нет, ты садись. Раньше всего поешь. Вот консервы, хлеб. Выпить хочешь?

Земсков с благодарностью посмотрел на неё. Пить он не стал, но фляжку подвесил к поясу. Пригодится. Пока он ел, Людмила рассказывала:

— Кругом все тихо, но когда Бодров сунулся к Павловскому, сразу наткнулся на заставу. Будаков хотел похоронить Арсеньева здесь. Николаев и другие не допустили. Положили его не в снарядный ящик, а в настоящий гроб и обили кругом цинком из патронных коробок, чтобы можно было далеко везти. А мне все кажется, он войдёт сейчас, подаст команду, и сразу — все в порядке: «Полный вперёд!»

Земсков взял её за руку:

— Людмила, ты знаешь про флаг?

— Все знаю. Даже то, что ты собрался в Павловский. Мне Валерка сказал. И я иду с вами.

— Это ты брось! — Земсков не на шутку рассердился. — Вот болтун проклятый! Завалит все дело.

— Андрюша, — она села рядом с ним, — так он же только мне. Мне! Понимаешь? И ты не спорь. Я иду с вами. Я здесь знаю каждую балочку, каждый кустик. И знакомые у меня тут есть, если придётся прятаться.

Земсков отрицательно покачал головой:

— Сказано — нет.

— Сказано — да! Можешь меня не брать, все равно пойду за вами. Ты помнишь, Андрей, ещё в Егорлыке я просила взять меня с собой. Ты сказал: в другой раз. Я уже тогда… Не то говорю. А в Майкопе? Разве я струсила? — Она вцепилась в его руки. — Возьми меня, Андрей. Увидишь, я пригожусь!

Земсков кивнул головой:

— Хорошо. Пойдёшь. Когда совсем стемнеет, ждите меня с Валеркой вон там на огороде, у колодца. Пусть возьмёт три автомата с запасными дисками, килограмма два тола и обязательно метра полтора бикфордова шнура. Гранат «Ф-1» — штук шесть и противотанковых столько же. Нет, не дотащишь.

— Я не дотащу? Что ещё брать с собой?

— Остальное он знает. Да, зайди ещё к Сомину. Возьми у него мой парабеллум. Володе можешь рассказать, но так, чтобы никто не слышал. Все ясно? Отправляйся.

— Есть, товарищ гвардии капитан!

— Ну, иди, гвардии Людмила! — он ласково хлопнул её по плечу. — Погоди, часовой стоит?

— Стоит. Автоматчик Петька из взвода Горича.

— Как же ты прошла?

— Залезла на сарай, оттуда на крышу и через слуховое окошко. Очень просто. Он бы меня пропустил, конечно, только на черта он нужен с его вопросами!