Горный ангел - Макаллистер Патриция. Страница 30

Эйнджел протянула руку, чтобы развязать узел на веревке, но Холт тут же перехватил ее с такой решимостью, что Эйнджел стало как-то не по себе.

– Нет, мы должны довезти груз в целости и сохранности. Он слишком тяжелый, чтобы кто-то из нас мог нести его в руках.

– Что там может быть такое важное, что ты ради него готов загубить прекрасную лошадь? – возмутилась Эйнджел, пытаясь другой рукой снять с сак вояжа промасленную парусину, которой тот был тщательно укрыт.

Холт мгновенно перехватил ее руку.

– Не надо, дорогая, – почти шепотом произнес он, сузив серые глаза. – Будет лучше для всех, если ты не узнаешь ничего.

– Но ты навсегда искалечишь это прекрасное животное! Я не позволю! – возмущенно вскричала Эйнджел.

– Хорошо, мы пойдем очень медленно, пусть даже будем добираться до хижины целый день. – Холт посмотрел на небо – Боюсь, матушка-природа собирается испытать нас на прочность.

Он оказался прав. Когда они уже приближались к заброшенному жилищу, белые звездочки начали лениво падать на землю. Небольшая, сделанная из досок хижина стояла в осиновой рощице, неподалеку от журчавшего ручейка. Осень окрасила трепещущие листья осин в изумительные оттенки красного, золотого и оранжевого цветов. Под порывами ветра они нежно шелестели, словно накрахмаленные нижние юбки.

Однако Эйнджел было недосуг любоваться пейзажем. Попросив Холта подержать лошадь, она оторвала Л кусок полотна, нашла немного свежевыпавшего снега и сделала холодный компресс на ногу лошади. Закончив бинтовать, Эйнджел поднялась с колен и отошла назад с хмурым видом.

– Это лучшее, что я могу сделать.

– Где ты научилась этому? – удивленно спросил Холт.

– Я же говорила тебе, что выросла рядом с лошадь ми. Мне нравилось бывать в конюшне и смотреть, как работает отец. Я бы отдала все на свете, чтобы он оказался сейчас со мной...

Какое-то время они оба молчали. Снег падал на волосы, лицо и быстро таял.

– Идем, давай посмотрим, что там за хижина, —

сказал Холт.

Это была просто крыша и стены, ничего более. В отличие от хижины, построенной Артуром и Ройсом, эта была сделана наспех и небрежно. Через большие щели в стыках в хижину свободно проникал холодный ветер. Окна были затянуты промасленной парусиной. Очевидно, в хижине поселились мыши, и теперь в ней стоял неприятный специфический запах.

Оглядывая хижину, где им предстояло ночевать, Эйнджел поежилась и плотнее укуталась в теплую накидку Холта.

На полу валялся продавленный и прогрызенный мышами матрац и грубо сделанный из цельного куска де рева стул. Мерзость запустения! Эйнджел не могла за ставить себя оставаться в хижине. Похоже, Холт испытывал такие же чувства.

– Так, – мрачно произнес он, выходя вслед за Эйнджел на свежий воздух. – Пожалуй, я поищу, нет ли чего-нибудь получше...

Неподалеку они обнаружили старую крытую по возку, но она была ничем не лучше хижины. Вместе они пошли вниз по течению ручья, но вскоре снег усилился, быстро устилая землю ослепительно белым покрывалом.

Эйнджел вся дрожала, хотя была плотно укутана накидкой Холта. Ее черные кожаные ботинки явно не были предназначены для глубокого снега.

– Кажется, у нас нет выбора. Или мы ночуем в этой ужасной старой хижине, или спим на снегу под открытым небом, – простонала Эйнджел, с отвращением представляя ночь в хижине.

– Подожди, – Холт остановился, всматриваясь сквозь завесу падавших снежинок куда-то вбок. – Видишь, вон там?

Сначала она не увидела ровным счетом ничего, кроме снега. Но всмотревшись, стала различать контур другой хижины, наполовину скрытой могучими ствола ми сосен. Из трубы вился едва заметный дымок.

Эйнджел чуть было не побежала к хижине. – – Подожди, мы ведь не знаем, кто в ней живет, – с трудом остановил ее Холт.

– Ну и что? Мы все равно замерзнем или умрем с голода, если не найдем другой хижины.

Эйнджел была права. Холт тоже замерз и ужасно хотел есть. Они осторожно двинулись к хижине с надеждой в душе. Подойдя ближе, они увидели мула, привязанного под навесом рядом с хижиной, и немного приободрились. Может, тут жил какой-нибудь старатель-одиночка, мывший в ручье золото. Холт пошел вперед и смело постучал в дверь.

Им долго никто не открывал, хотя за дверью слышались чьи-то мягкие шаги. Холт снова постучал. На конец дверь приоткрылась, и на пороге показалась молодая индианка с огромными глазами цвета оникса, в которых застыла настороженность. На вид ей было не больше пятнадцати-шестнадцати лет, у нее была чистая смуглая кожа, овальное лицо обрамляли две маслянисто-черные косы. На ней было платье из замши, похожее на то, которое когда-то принадлежало матери Холта, только не так красиво отделанное и чуть темнее.

Холт взглянул на костяное ожерелье, украшавшее шею индианки, и заговорил с ней на ее родном языке, чьи певучие звуки и четкий ритм заставили девушку приветливо улыбаться и кивать гостям.

Торопливо рассказав что-то Холту, она показала рукой в сторону гор, затем перевела взгляд на Эйнджел, и какое-то время обе молодые женщины с любопытством рассматривали друг друга.

– Что она сказала? – спросила Эйнджел.

– Она говорит, что ее муж ушел на охоту. Она волнуется за него из-за того, что пошел такой сильный снег.

– Ее муж? Индеец?

Холт отрицательно покачал головой.

– Нет, он белый. Она его скво, индейская жена. Заметив, что индианка неотрывно смотрит на нее, Эйнджел постаралась скрыть удивление и жалость.

– Но она слишком юная! Холт усмехнулся.

– Скажи это ей! По-моему, она уже достаточно взрослая, чтобы быть женой мужчины.

– Да, но... – начала было Эйнджел, но осеклась. – Она позволит нам переночевать у нее в доме?

– Она уже пригласила нас войти. Я сказал, что мы заблудились и попали в снежную бурю.

С облегчением Эйнджел последовала за Холтом в чистую и уютную хижину, где в открытом очаге весело потрескивал огонь и восхитительно пахло горячей едой. У одной стены стояла детская колыбель, в которой, к немалому удивлению Эйнджел, радостно гулил черноголовый младенец.

– Да у нее уже есть ребенок! – Эйнджел снова посмотрела на индианку, с застенчивой улыбкой разглядывавшую, в свою очередь, белую женщину. Затем юная мать снова что-то сказала Холту на своем языке, и он тут же перевел:

– Она хочет знать, любишь ли ты детей.

– О да, я очень люблю детей! – поспешно ответила Эйнджел и тут же покраснела под внимательным взглядом Холта.

Серьезно выслушав ответ, индианка снова что-то сказала. На этот раз Холт не сразу перевел ее слова, озорно поглядывая на Эйнджел.

– Она спрашивает, где твои дети.

– Где мои... Боже, скажи ей, что мы только что поженились.

– Боюсь, она этого не поймет, – открыто засмеялся Холт. – Она просто решит, что ты бесплодная, и пожалеет нас обоих.

– Тогда скажи, что они живут у моей матери, пока мы с тобой путешествуем, – посоветовала Эйнджел, уже пунцовая от неловкости.

Когда Холт перевел ответ Эйнджел, индианка понимающе кивнула и жестами позвала ее к колыбели, чтобы полюбоваться на ее крошечного сыночка.

Курносый младенец и вправду был прелестен. Ухватившись всей ручкой за протянутый ему Эйнджел палец, он вдруг сладко зевнул и заснул. Казалось, он был вполне доволен собой и своей размеренной жизнью в колыбели.

Молодая мать сияла от гордости. Эйнджел попросила Холта узнать, как зовут ее и ребенка, и через минуту Холт сказал:

– Ее зовут Окока, что на языке шайонов означает ворон, а ее малыша – Наки – медведь.

– Скажи ей, что у нее прекрасный малыш, – сказала Эйнджел. – И она сама очень красивая.

Когда Холт перевел слова Эйнджел, Окока ласково коснулась ее руки, и обе женщины обменялись дружескими улыбками.

– Мне бы хотелось самой поговорить с ней. Как жаль, то она не знает английского! – сказала Эйнджел. – Возможно, она знает несколько слов. Почему бы тебе не попробовать научить ее немного говорить по-английски, пока я проведаю нашу лошадь?