Дневник алисы - Автор неизвестен. Страница 28

Она сказала, что ей тринадцать, что она сидела на наркотиках два года. Ее родители развелись, когда ей было десять, и ее оставили с отцом, который работал подрядчиком, он снова женился. Думаю, какое-то время все было более-менее, но она ревновала к детям своей новой матери и чувствовала себя изгоем и чужаком. Тогда она стала все больше и больше времени проводить вне дома, говоря мачехе, что у нее проблемы в школе и ей нужно позаниматься в библиотеке и т. д. Обычные отговорки, хотя в школу она ходила только на половину занятий. Но она приносила хорошие оценки, так что родители ничего не знали. Наконец позвонили из школы, потому что она пропустила слишком много. Но Бабби сказала отцу, что школа такая большая и там так много народу, что они сами не знают, кто был на занятиях, а кто нет. Не понимаю, почему ее отец в это поверил, но это так. Наверное, если б он не поверил, это повлекло бы для него слишком много проблем.

А на самом деле Бабби вводил в мир наркотиков тридцатидвухлетний мужчина, с которым она познакомилась на дневном сеансе в кино. Она не вдавалась в детали, но, думаю, он знакомил ее не только с наркотиками, но и с жизнью в целом. Через несколько месяцев он уехал, и она обнаружила, что знакомиться с мужчинами очень просто. В общем, в двенадцать лет она была уже состоявшейся МП [малолетняя проститутка]. Она рассказывала обо всем этом так тихо, что мне казалось, что у меня вот-вот лопнет сердце. Но даже если бы я заплакала (чего я не сделала), не думаю, что она бы заметила, она была слишком отстраненной.

После того как она уже год сидела на наркотиках, ее родители стали что-то подозревать. Но вместо того чтобы во всем разобраться, они стали задавать вопросы и придираться к ней, так что она ограбила очередного мужчину, с которым познакомилась в кино, и купила билет на автобус в Лос-Анджелес. Ее друг сказал ей, что в автобусе у нее не будет проблем, и, судя по тому, что рассказала Бабби, он оказался прав. На второй день, когда она бродила по городу, она нашла «друга», красиво одетую женщину, которая привела ее в свою большую квартиру на бульваре ***. В гостиной было несколько девочек ее возраста, повсюду стояли конфетницы, полные таблеток. Через полчаса она была уже конкретно под кайфом.

Позже, когда она пришла в себя, женщина сказала, что Бабби может остаться у нее жить и ходить тут в школу. Она сказала, что ей придется работать только два часа в день, в основном вечером. На следующий день Бабби записали в школу, как племянницу этой женщины, и у нее началась жизнь высококлассной МП. У этой женщины было еще четыре племянницы в то время, когда там жила Бабби. В школу их отвозил шофер, он же и забирал их оттуда, и они никогда не видели денег, которые они зарабатывали. Бабби сказала, что большую часть времени они просто сидели в квартире, как обезьяны, никогда толком не разговаривали и никуда не ходили.

Это было настолько невероятным, что я стала задавать вопросы, но она продолжала рассказывать и была такой грустной и отстраненной; мне кажется, она говорила правду. К тому же после всего, через что я прошла, поверишь во все что угодно. Ну разве не печально находиться в месте, где все настолько невероятно, что поверишь во все? Друг мой, мне кажется это очень и очень печальным.

В общем, через две недели Бабби убежала и автостопом добралась до Сан-Франциско. Там ее избили и изнасиловали четыре парня. Она просила у прохожих денег, чтобы позвонить домой, но ей никто не дал. Она сказала, что она приползла бы домой и позволила запереть себя в шкафу, но когда я спросила ее, почему она не обратилась в больницу или в полицию, она стала кричать и плеваться в пол.

В конце концов она, похоже, все-таки связалась с родителями, но к тому времени, как они добрались до Сан-Франциско, она уже уехала с парнем, у которого была своя лаборатория по производству ЛСД. Они оба вписались в какое-то общественное дерьмо, и в результате она, как и я, оказалась тут.

Я так рада, что ты есть, мой Дневник; в этой звериной клетке абсолютно нечего делать, и все вокруг такие ненормальные, что просто не смогла без тебя существовать.

Дальше по коридору лежит женщина, которая плачет, стонет и издает какие-то странные звуки. Даже когда я закрываю уши своими больными руками и накрываю голову подушкой, все равно не удается избавиться от этих булькающих звуков. Смогу ли я когда-нибудь заснуть, не прикусывая язык, чтобы не стучали зубы, и так, чтобы мое сознание не захлестьшала волна ужаса при мысли об этом месте? Этого не может быть на самом деле! Мне кажется, что завтра привезут толпу школьников, чтобы те кормили нас арахисом сквозь решетку.

Милый Дневник, похоже, я утратила рассудок или по крайней мере потеряла над ним контроль. Я только что пыталась молиться. Хотела попросить Господа, чтобы он мне помог, но я могу произносить только слова, мрачные, бесполезные слова, они падают на пол и закатываются по углам или под кровать. Я пыталась, правда пыталась, вспомнить, что нужно сказать после «Вот я укладываюсь спать…», но это только слова, бесполезные, искусственные, тяжелые слова, ничего не значащие и не имеющие силы. Они подобны бреду этой сумасшедшей, которая стала теперь частью моей жизни. Словесный пафос, бесполезный, бессмысленный, не имеющий значения, в котором нет ни силы, ни красоты. Иногда мне кажется, что смерть – единственный выход из этой комнаты.

С сегодняшнего дня мне позволили ходить на занятия. Школа здесь – это привилегия. Не может быть ничего хуже, мрачнее и невыносимее, чем просто сидеть и ничего не делать, когда у тебя миллион бесконечных часов для этого.

Наверное, я плакала во сне: когда я проснулась, подушка была мокрая, и сама я была измотана до предела. У младших школьников два учителя, и у нас тоже два. Оба, кажется, добрые, а дети производят впечатление вполне управляемых. Думаю, они просто боятся, что их отправят обратно в небытие, в мир бездействия и одиночества.

Наверное, люди ко всему могут приспособиться, даже к тому, что тебя запирают. Сегодня вечером, когда закрылась эта огромная, тяжелая дверь, я не чувствовала себя такой ужасно подавленной, а может, я просто выплакалась. Мы посидели с Бабби и поговорили немного, я даже сделала ей прическу, но из нашей жизни исчезли радость и непринужденность. Я начинаю уже, как она, волочить ноги и нахожусь на грани между жизнью и смертью. Другие девочки в нашем корпусе разговаривают, шутят, смотрят телевизор, прячутся в туалетах, чтобы покурить, а мы с Бабби просто стараемся держаться вместе.

Тут все курят, и все холлы заполнены вонючими серыми клубами дыма, от него некуда спрятаться. Он, как и пациенты, здесь заперт и сошел с ума.

К передникам всех санитаров приколота тяжелая звенящая связка ключей. Их постоянное бряцание звучит как непрерывное угнетающее напоминание.

Сегодня вечером Бабби пошла смотреть телевизор в комнату отдыха, я ревную. Стану ли срывать свою злость на ребенке, который променял свою подругу на пожилую женщину с блоком сигарет, чтобы та поделилась с ней. Этого не может быть! Это не может происходить со мной!

Сегодня после школы в помещении центра у нас была групповая терапия. Очень интересно слу-шать ребят. Я умирала от желания спросить, как все ребята себя чувствовали, когда только сюда попали, но не посмела открыть рот. Рози была очень расстроена тем, что на нее никто не обращает внимания, и ребята сказали ей, почему с ней тяжело общаться: потому что она собственнически относится к людям, прилипает и не отпускает. Сначала она разозлилась и стала ругаться, но я думаю, что еще до конца занятия она поняла себя чуточку лучше, должна была понять.