Да не судимы будете (СИ) - Черемис Игорь. Страница 28

— Или же этот человек становится более осторожным, чтобы больше не попадаться, — безжалостно поправил я. — И всё же — какова эффективность этой ловушки для потенциальных антисоветчиков? Сколько на неё потрачено сил, сколько врагов было поймано, сколько посажено, а сколько отпущено после беседы? Филипп Денисович, вы же наверняка владеете этой статистикой.

В поисках поддержки я оглянулся на Андропова, но тот на нас не смотрел — снял очки, и его взгляд был устремлен куда-то в пространство. Я очень надеялся, что эта поза свидетельствовала о том, что председатель наконец задумался о том, чем занималось одно из управлений вверенного ему Комитета последние пять лет.

— Эти данные секретны, Виктор, — укоризненно сказал Бобков.

— А я и не требуют точных цифр, — парировал я. — Этой эффективности достаточно, чтобы оправдать существование такого рассадника антисоветских настроений, каким является Таганка?

— Хватит! Хватит! Виктор! Остановись!

Андропов вернул очки на место и решил вмешаться в наш спор.

— Так точно, Юрий Владимирович, — я покорно склонил голову.

— Хорошо, что «так точно», — сказал он. — Что тебе не нравится в этой операции?

Я пару секунд поколебался и уточнил:

— Кроме того, что театр всё больше и больше скатывается в антисоветчину?

— Да, — Андропов оставался очень серьезным.

— То, что Таганка становится театром одного актера, — сказал я. — Фамилия этого актера — Владимир Высоцкий. Многие зрители ходят на него, уже сейчас среди мужчин-актеров равноценной фигуры просто нет. Среди актрис можно назвать Зинаиду Славину или Аллу Демидову, но я могу смело спрогнозировать, что со временем Юрий Петрович будет всё больше и больше переходить на мужские спектакли. Может, поставит что-то провокационное, где вообще неважно, кто именно выходит на сцену. Но от Высоцкого на сцене он отказаться не сможет.

Мне легко было делать эти прогнозы. Таганка второй половины семидесятых — это театр, чуть ли не целиком заточенный под удовлетворение амбиций Высоцкого. И пусть его не было, например, в «Мастере и Маргарите», но там всё затмевалось голой спиной Нины Шацкой, а исполнители ролей Мастера и Воланда вообще не оставили каких-то следов в истории. [1]

Андропов вопросительно посмотрел на Бобкова и снова на меня:

— Мне доложили, что Любимов уволил Высоцкого? Меня неправильно информировали?

— Юрий Владимирович, приказ так и не был оформлен, — поспешил вмешаться Бобков. — Высоцкий остается актером театра. Там, правда…

— Что?

— Он снова ушел в запой… — убитым голосом доложил Бобков. — Вчера, вечером. Так что сегодня его на сцене не будет, а у них первый спектакль сезона.

Он осуждающе посмотрел на меня, словно это я был виноват в том, что Высоцкий все свои печали заливал алкоголем.

— То есть ещё ничего не решено? — уточнил Андропов.

— Нет, Юрий Владимирович.

— Хорошо, Филипп, держи меня в курсе, — приказал председатель. — Виктор, я вынужден повторить свой вопрос. Что ты посоветуешь делать с театром на Таганке?

Я мысленно вздохнул и сказал:

— Превратить его в «Современник», Юрий Владимирович. Эта ловушка на идиотов давно не работает, лишь внушает отдельным личностям синдром небожителя, который может влиять на судьбы обычных людей, и отнимает ресурсы, которые можно потратить с большей пользой.

— А Высоцкий?

— Высоцкий — хороший характерный актер, но любят его не за актерскую игру, он пока и не сыграл ничего выдающегося, а за песни. Вот пусть на песнях и сосредоточится, только…

— Только? — усмехнулся Андропов. — Тебе не нравятся его песни?

И я понял — знает он про моё увлечение. И не только про него. Нельзя исключать, что в какой-то папочке лежат все песни, которые я когда-либо пел.

— Не нравятся, — согласился я. — Но мои предпочтения к делу не относятся, Юрий Владимирович. Главная проблема в том, что на своих встречах со зрителями, которые Высоцкий проводит регулярно и в больших количествах, он всегда поет эти песни, которые через Главлит не проходили. То есть это какое-то подпольное творчество. Ну и деньги… если на эти концерты обратит внимание ОБХСС, то их организаторы и Высоцкий сядут. Насколько я понимаю, пока что не обращают, чтобы не вмешиваться в операцию, которую проводит Комитет. То есть мы сами покрываем это правонарушение. А я не уверен, что нам это нужно.

Андропов медленно кивнул и зачем-то посмотрел на Бобкова.

— Понимаю, — сказал он. — Ты предлагаешь свернуть эту операцию?

— Или изменить её так, чтобы она приносила более зримую пользу, — подтвердил я.

— Что ж, я понял твою позицию… Мы можем надеяться, что ты больше не будешь врываться в какой-нибудь театр и бить актерам по лицам?

— Я, собственно… — тут я понял, что оправдываться не время. — Так и собирался поступить, Юрий Владимирович.

— Хорошо, на этом и завершим, — Андропов решительно положил руки на стол, словно собираясь вставать — и тут же продолжил: — Кстати, когда ты собираешься следующий раз встречаться с Вячеславом Михайловичем Молотовым?

[1] Шацкая там играла Маргариту и в сцене бала сидела спиной к залу, обнаженная до пояса. Собственно, эта сцена и вызвала основные споры на приемке — говорят, какой-то чиновник поинтересовался, голая ли она с другой стороны, на что ему посоветовали зайти на сцену и посмотреть. Любимов предлагал Высоцкому сыграть Ивана Бездомного, тот даже репетировал, но в итоге отказался, поскольку хотел быть Воландом. Воланда же в первых спектаклях играли Вениамин Смехов и Борис Хмельницкий, потом к ним добавили Всеволода Соболева.

Глава 10

«Не можешь промолвить ни слова»

Судя по всему, пассаж про последнюю фразу появился у Юлиана Семенова не просто так — в КГБ это нехитрое правило знали, использовали и, кажется, даже не задумывались, в каких условиях оно работает, а в каких — нет. В данном случае получился настоящий анекдот, в котором Штирлиц попросил у Мюллера секретные документы, а перед уходом спросил о скрепках. Я же жил не в анекдоте, а в реальности, поэтому меня вопрос Андропова о Молотове не сбил. Я честно доложил, что первой беседой остался недоволен, поскольку с его стороны было заметно недоверие, но сумел договориться о повторном визите, который и собираюсь нанести в следующие выходные. Андропова это, похоже, удовлетворило, начальники разрешили мне уйти, а сами остались — возможно, чтобы обсудить моё поведение.

Так что пауза в разговоре с Молотовым была санкционирована, но и о Таганке с Высоцким я не забыл. Правда, я не знал, что мне делать со знанием о том, что Комитет танцует танго вокруг этого театра — судя по всему, подключать меня к этой операции никто не собирался, а самому лезть в этот змеиный клубок мне не хотелось категорически. Вот только я почему-то был уверен, что лезть придется — не из-за моей упертости, а из-за Татьяны. Впрочем, я смутно помнил, что после рождения ребенка она стала не так интересна Высоцкому — он то ли перегорел, то ли смирился, то ли Влади что-то смогла сделать. В общем, я отложил эту проблему в долгий ящик, понадеявшись на то, что мне хоть немного, но удалось достучаться до Андропова с Бобковым и донести до них простую мысль — играть можно лишь в том случае, когда имеешь возможность контролировать последствия. Контролировать Таганку у КГБ явно не получалось — у этого театра имелся альтернативный выход на самый верх, и, похоже, не один.