Другое утро - Макарова Людмила. Страница 34

– Вот и хорошо, – благодарно откликнулась женщина. – А то без тебя он и не приехал бы. Ольга-то рада. Все ныла и ныла: «Ма, приедет Саня ко мне на свадьбу, ма, приедет Саня ко мне на свадьбу?» Она Саньку-то и не знает почти, она когда родилась, он в армию только что ушел. А потом уж дома не жил. Хотя раньше почаще приезжал, возился с ней и с Сережкой. Они у меня по парам – Вася с Санькой выросли, потом Ольга с Сережкой, а Антон так, посередке, ни туда ни сюда.

– Пять детей? – невольно вырвалось у Иры.

– Пять, – призналась мать Аксенова и почему-то смутилась. – Ольга с Сережкой у нас поскребыши, двойняшки. Не похожи, а двойняшки. Все говорили: куда ты их плодишь?.. Так если б внуки были, а то Васька, оболтус этот, так и не женился. Все книжки читает да к бутылке прикладывается… А у тебя братья-сестры есть?

Мать с отцом?

– Отец умер. Уже давно. Мама замуж вышла, сейчас в Подмосковье живет. А братьев и сестер нет. Даже двоюродных.

– Ну вот! – обрадовалась женщина. – А теперь вон сколько будет. И родных, и двоюродных. У нас родни много.

– Много есть, лишних нет, – засмеялась Ира. – Это бабушка моя так говорила, когда у соседей по коммуналке ходила стулья для гостей занимать.

Мать Аксенова тоже засмеялась и сказала:

– Вот и я пойду так говорить, а то там тарелок не хватит. Нужно к Мартыновым идти. Засиделась я с тобой, девка. Скоро уже гости начнут собираться. Хозяйничай тут. Выход прямо в палисадник, там душ летний и туалет. Пегаса не бойся, он хоть и вредный, рычит как черт, но сегодня привязан коротко.

Она неторопливой аксеновской походкой вышла с веранды, прикрыла за собой дверь, но заглянула опять:

– А то не сиди тут одна. Приходи на подмогу. Саньку все одно не дождешься, они с Василием теперь надолго разговоры свои затеяли.

– Ага. Сейчас приду, – кивнула Ира и бросилась приводить себя в божеский вид с такой поспешностью, словно большая аксеновская семья и впрямь без нее не собрала бы на стол. Да, так и не дождалась она в своей жизни ни решительного признания, ни официального предложения, ни свадьбы с кольцами. Прямиком, без всяких невестиных привилегий, оказалась в женах. Иди, сноха, на стол помогай собирать. Если б знала, хоть платье бы купила, а то ходи теперь, как дурочка, на свадьбе сестры мужа в майке и джинсах…

***

К накрытым разнокалиберными скатертями длинным столам во дворе аксеновского дома подтягивались гости, сдержанно, важно здоровались, точно жили не в соседних домах и виделись несколько раз на дню, а были представителями заморского государства. И через каких-то пару часов после приезда Ира узнала об Аксеновых не только то, что их сын не удосужился ей рассказать, но и кое-что из того, чего он и сам не знал. Она узнала, что мать Аксенова зовут Зоей Васильевной, потому что женщина в цветастом платье окликала ее то Зойкой, то Васильной.

Она узнала, что женщина в цветастом платье – тетя Муся, мать жениха, живет через два дома от Аксеновых и очень довольна женитьбой сына, потому что ее Димка все никак за ум не берется, а занимается невесть чем. Она узнала, что Зоя Васильевна по той же причине, а еще потому, что жить молодые собрались у сватьи, не очень довольна замужеством дочери. От самой невесты, ходившей за Ирой по пятам, она узнала, что в Димку еще со школы влюблялись все окрестные девчонки и Оле выходить за него боязно, но уж очень хочется. Еще она узнала рецепт знаменитого яблочного вина, которое Николай Александрович, отец Аксенова, делал «без единой дрожжинки, без единой сахаринки». Она даже узнала, в каком углу погреба прячется от «непутевого Васьки» страховочная бутыль этого самого вина. Она узнала, что Сережка, Олин двойняшка, самый младший сын, приехал на каникулы из военного училища «худющий как жердина». Она узнала, что Маша, жена Антона, среднего, после рождения второй девчонки две недели лежала пластом и ее мать ходила к отцу Георгию, Машиному однокашнику, молоденькому настоятелю только-только возрожденного здешнего монастыря, чтоб он отмолил дочку. Еще она узнала, что картошка в этом году не уродится, а запасные вилки нужно искать в старом буфете на самой верхней полке.

– А… Здравствуйте, гости дорогие, садитесь, пожалуйста! – сьерничала она, широким жестом приглашая Аксенова и Василия, когда они все же соизволили явиться к столу. Аксенов и его старший брат уже где-то понемногу «приняли». Только по Василию этого было практически не видно, он сдержанно кивнул Ире: «Здрасьте» – и тихонько пристроился на самом дальнем конце длинной лавки. А вот Аксенов блестел глазами и явно находился в благодушном и любвеобильном состоянии человека, который выпил «в самый раз». Впрочем, оба брата Ириного ерничества не заметили, а восприняли как должное ее хозяйничанье за столом.

Аксенов занял место рядом со своей невесткой Машей, которая жутко смутилась и не могла выдавить из себя ни слова, потому что видела брата мужа не больше двух раз, да и воспринимать в таком качестве его не могла. По возрасту он скорее годился ей в отцы. Но веселый Аксенов и этого не замечал и неумело, но упрямо заигрывал с женой брата и своей шестимесячной племянницей. На Иру он даже не посмотрел, не спросил, понравилось ли ей тут, познакомилась ли с родными, поговорила ли с матерью, и вообще вел себя так, словно они женаты по крайней мере лет десять и все давно ясно. Что ж, придется отвечать тем же, решила Ира, обсыпала зеленью последнее блюдо с салатом и обосновалась поближе к молодым, между отцом Аксенова и младшим братом Сережей.

Скучать ей не пришлось. Сережа, действительно очень худой, ну прямо-таки кожа да кости, восемнадцатилетний курсант, увлеченно рассказывал ей о каких-то артиллерийских орудиях со странными названиями «Гвоздика», «Акация», «Гиацинт».

– А «Василек» – это автоматический миномет, – говорил он и внимательно смотрел, не упустила ли Ира из его рассказа какой-нибудь особенно важной детали.

Мать жениха, подкладывая ей в тарелку то колбаску, то салатик, то холодец, непременно интересовалась: «А говядина у вас почем? А масло? А картошка?» Ира с недавних пор продукты покупала в ближайшем к дому супермаркете, где все было подороже, зато удобно и без очередей, поэтому, чтобы ответить дотошной сватье, ей приходилось подсчитывать в уме, сбрасывая с цены процентов десять – двадцать.

Но женщина все равно охала, ахала и шумно вздыхала. Ира устала от ее вздохов, вынужденных арифметических упражнений и непонятных Сережиных терминов. Поэтому, когда Николай Александрович выбрал ее наперсницей своих дум и перебил всех остальных, она поначалу обрадовалась.

– Вон! – закипал он от собственных слов, показывая неопределенно вперед и вверх. – Вон, стоит. Пятый год стоймя стоит! А ты говоришь…

Ира ничего не говорила и даже не сразу поняла, что же такое стоймя стоит уже пятый год, но Николай Александрович закипал все больше, словно она с ним отчаянно спорила.

– А ты знаешь, сколько лет я в него каждое утро шел? Я в него пятьдесят три года ходил. С тринадцати годов, как в эвакуации были. А ты говоришь… Как приехали в Сибирь, станки прям на лед на озере поставили и работать, работать. Все для фронта, все для победы. Каждая гайка на счету, каждый человек у станка на вес золота. Мне Петр Игнатьич, директор наш, светлая ему память, все твердил: «Ты, Колька, – рабочий человек, себя блюди, рабочий человек всегда нужен». Чуть где недосмотришь – по рукам, по рукам. А ты говоришь… Вот так бы нынешнему, выродку этому, что себе трехэтажную домину выстроил, а завод по кирпичикам развалил, по рукам бы дать, чтоб неповадно было. Нету Сталина на негодяев этих. А ты говоришь…

– Ну, завелся… Ир, ты ему пить больше не давай, а то он устроит еще то веселье, – тоскливо заметил сидевший напротив Антон.

Но было уже поздно. К этому времени Николай Александрович выпил вполне достаточно, чтобы замечание сына принять как вызов.

– А ты, щенок, помолчал бы, когда отец говорит!