Время будущее - МакАртур Максин. Страница 10

– Хорошо, – сказала я. В конце концов, следует использовать все ресурсы. – Сообщите Кевету, что мы ценим его готовность помочь. Но на этот раз мы составим надлежащий договор относительно использования спасенного имущества.

Последний раз «Королева Риллиан» подобрала несколько беженцев, и те, вынужденные обстоятельствами, подписали с капитаном корабля контракты на пять лет, согласно которым должны были работать на него за гроши. Более того, мы обязаны были купить у Кевета часть обломков космического корабля беженцев для проведения анализа в соответствии с одним довольно редко применяемым законом о спасенном имуществе.

– Все равно мы не увидим, что он там будет делать, – заявил Баудин, имея в виду Кевета. – Он не пускает людей на борт своего корабля.

Я тоже не доверяла Кевету, но у нас не было выбора.

– Исследовательский аппарат даст нам возможность увидеть, что творится на борту подорвавшегося корабля, – заметила я и добавила, обращаясь к офицерам Флота: – Нам нужен пилот для шаттла.

– Да, мэм, – только и сказал Баудин довольно невеселым тоном.

Удивительно, как быстро распространились слухи. Кевет узнал о гибели таинственного корабля менее чем через час после запуска исследовательского аппарата.

Мак в это время разговаривал со своими людьми по другой линии связи, советуясь, как лучше извлечь капсулы из поврежденного корабля. Я бы дорого дала за то, чтобы тоже полететь на шаттле, но служба безопасности не разрешит мне этого.

– Вот данные о причинах и масштабах аварии, – сказала Ли, выводя на соседний монитор обработанную информацию, посланную исследовательским аппаратом.

Она отодвинулась в сторону, уступая мне место перед экраном. Я внимательно пробежала глазами ряды бледно-голубых цифр, появляющихся на темно-синем фоне.

– Не понимаю, почему мина взорвалась? – задумчиво промолвила Ли, наклонившись к моему плечу. – Этот корабль не способен совершить переход в гиперпространство, он не имеет соответствующей системы.

Цифры, бегущие по экрану монитора, подтверждали справедливость ее слов. Корабль был древний, построенный почти столетие назад. Непонятно, как он мог совершить столь далекое путешествие без гипердрайва. Иокаста расположена на границе области, контролируемой Конфедерацией, от нее до ближайшей обитаемой звездной системы пять переходов. Путешествие сюда из Центрального сектора длится от трех дней до трех недель, а срочное сообщение доходит от нас в центр за неделю в режиме нашего времени.

Обломки корабля напоминали одно из старых небольших судов, все еще встречавшихся в пространстве внутренних миров. Поскольку они безнадежно устарели и не имеют гипердрайва, но все еще могут служить для перелетов, представители «Девяти Миров» получили разрешение на их самостоятельное использование. Я взглянула на последние строчки длинного столбца цифр. Этот корабль имел множество необычных модификаций, но системой перехода все же не был оснащен.

– Интересно, откуда он прилетел? – промолвил Баудин.

– Интересно, как он сюда попал, – в тон ему сказала я.

– Может быть, мину в действие привело что-то другое? – спросила Ли.

– Но мы не получали сигналы с других кораблей. Впрочем, эти мины порой ведут себя самым неожиданным образом. Одна из них вполне могла сработать сама по себе, – заметил Мак, сидевший у технического пульта.

Его слова показались мне неубедительными.

– Никогда прежде не слышала ни о чем подобном, – заявила я.

Встав, я почувствовала страшную боль в суставах. Теперь, когда первоначальное волнение улеглось, усталость охватила меня с новой силой.

– Думаю, что все эти вопросы мы должны задать членам экипажа.

Ли говорила спокойно, но ее голос чуть заметно дрожал.

– Будем надеяться, что нам это удастся, – сказала я и зевнула.

Очень хотелось остаться и понаблюдать за ходом спасательной операции, но я понимала, что если немного не вздремну, то не сумею задать интересующие нас вопросы оставшимся в живых.

Когда я переступила порог своей квартиры, система автоматического включения освещения не сработала. В темноте я наступила на что-то мягкое и, тихо выругавшись, щелкнула выключателем. Сенсорное реле опять барахлит!

На полу у двери валялась груда грязной одежды, брошенной там, чтобы не забыть отправить в переработку. Я переступила через ворох комбинезонов и прошла к столу, на котором стояли два монитора и в беспорядке лежали дискеты, чипы с информацией, пластиковые папки и грязные чашки.

По первоначальному проекту предполагалось, что этот довольно просторный блок будет служить жилищем для одного, максимум двух человек. Но после того как появились корабли сэрасов, площадь жилья, занимаемого представителями администрации, пришлось уменьшить. Мне предложили оставить за собой прежние апартаменты, но я решительно отказалась, поскольку не могла допустить, чтобы мне предоставлялись какие-либо льготы. Позже, когда выяснялось, что отныне я должна жить в одном блоке и пользоваться одной ванной комнатой с тремя другими одинокими женщинами, я пожалела о совершенной мной глупости. Но тогда я считала, что все мы должны чем-то жертвовать. Блок из четырех спален, располагавшихся вокруг центральных помещений – кухни и ванной, предназначался для одного, а не для четырех человек. Все мы страдали от невозможности уединиться.

Моя комната имела запущенный вид, как жилище, которое не любит хозяин. Я приходила сюда, только чтобы переночевать, и то не каждую ночь. У одной стены стояла койка, рядом квадратный регуляционный шкаф. Обстановка была очень простой, в ней отсутствовал голубой цвет, характерный для всех остальных интерьеров станции. Все в моей комнате было серым после переработки или кремовым, не поддающимся регуляции. Стеганое одеяло моей бабушки, небрежно свернутое у стены, являлось единственным ярким пятном, в котором великолепно сочетались веселые живые краски.

Термопростыня ниспадала с узкой кровати на пол, я сбросила ее с себя двое суток назад, когда в полночь ушла по делам. Когда я нагнулась и приподняла край простыни, то увидела лежавшую на полу фотографию. Я взяла ее в руки и тщательно вытерла. Со снимка на меня смотрели пять хорошо знакомых лиц. Это была настоящая фотография, единственная вещь, оставшаяся мне от прабабушки после ее смерти. Она, должно быть, знала, что бесполезно оставлять мне по завещанию землю или деньги. Внутри прозрачного пластикового футляра изображение постепенно выцветало и блекло, так что черты запечатленных на фото женщин теперь уже было трудно различить. Чем дольше я смотрела на снимок, тем больше размывалось изображение. Глазница становилась тенью от листьев, прядь волос – порывом ветра. Но затем свет и тень вновь принимали реальные очертания, и женщины снова выглядели так, как много лет назад в тот день, когда они снимались у раскидистого зеленого дерева, стоя среди пыльного двора. На заднем плане на фоне глухой стены виднелись тени играющих детей.

Я вновь вгляделась в высокую фигуру прабабушки. Чем-то обеспокоенная и настороженная, она как будто пыталась скрещенными на груди руками отразить невидимых врагов. Демору Хаазе, которая до конца своих дней оставалась упрямой и вспыльчивой, я любила с той страстью, с которой маленькие дети иногда любят своих пожилых родственников. Как утверждала моя бабушка, Демора поощряла все мои дурные привычки. Рядом с ней на снимке – невысокого роста женщина, глава окружного суда. Ее лицо выражает спокойствие и уверенность, но пальцы рук нервно сцеплены. Четвертой слева со слегка смущенным видом стоит Марлена Альварес: пухлая и коренастая, она одета в дешевое хлопчатобумажное платье, ее усталые глаза как будто смотрят сквозь камеру куда-то вдаль. За спину Альварес пытается спрятаться доктор Нерис Кауни, на ней длинное белое одеяние. Она – единственная из всех – улыбается, хотя трудно сказать, делает ли это просто потому, что стоит перед объективом фотокамеры или ее рассмешила чья-то шутка. Кауни сменила мою прабабушку на посту министра здравоохранения. В стороне от этой группы, несколько обособленно, как будто подчеркивая тем самым свое отличие от остальных женщин, стоит последняя из крупных землевладельцев этой области. Все другие бросили свои ранчо и ушли с насиженных мест или влились в ряды наркобаронов, лишь она одна пожертвовала свои земли городу и осталась, чтобы наблюдать за возрождением его экономики, находящейся в руках гильдий и коллективных хозяйств.