Время будущее - МакАртур Максин. Страница 14

Меня все еще трясло после инцидента перед клиникой. Настроение толпы нельзя было назвать агрессивным, но в таком легковозбудимом состоянии люди способны на любую выходку. Я и не подозревала, что среди рядовых обитателей станции царит такое напряжение. Их требование знать все, что происходит, было совершенно справедливо.

Но ими двигало еще что-то. Я не могла отделаться от чувства, что изоляция Иокасты усугубила очень серьезную проблему, проблему, коренящуюся в системе сложившихся взаимоотношений в Конфедерации. Никто не хочет находиться в самом низу иерархической лестницы, но именно это место было отведено Земле и другим представителям «Девяти Миров» в течение целых шестидесяти лет существования Конфедерации. До тех пор, пока инвиди не разрешат нам пользоваться своими технологическими открытиями, а кчеры не поделятся богатством, моя станция обречена на жалкое существование.

Прислонившись к стеклянной стене, я смотрела на «гроб». А Элеонор, которая заметила, что я вошла в клинику, заканчивала в это время подготовку к операции взятия проб на анализ, стоя у монитора.

Мы ни разу не говорили с Элеонор по душам с тех пор, как погиб ее близкий друг Лео. Он входил в команду ремонтников, состоявшую из пятнадцати человек, которая два месяца назад застряла на неисправной платформе. Произошедший взрыв вынудил ремонтников укрыться во внутренней части платформы, где у них не оказалось доступа к аварийным средствам управления, и они, дрейфуя, вышли из зоны безопасности и приблизились к одному из серых кораблей сэрасов. У нас на станции имелась система дистанционного управления. Кроме того, мы готовились послать за нашими ремонтниками шаттл. Некоторое время у меня действительно имелся доступ к управлению двигателями платформы, но это длилось очень недолго. События развивались слишком быстро. Оружие сэрасов коснулось своими зелеными лучами нашей платформы и моментально уничтожило ее. Я не верила собственным глазам. Мне казалось, что этого просто не может быть. Черт возьми, мы же собирались выручить нашу команду из беды! Как я хотела вернуться хотя бы на полчаса назад, чтобы попытаться действовать быстрее и эффективнее. Чтобы сделать хоть что-то для наших ребят.

После гибели Лео Элеонор замкнулась и не желала, как прежде, поддерживать со мной дружеские отношения. Она вежливо приняла от меня соболезнования, стойко держалась на торжественной церемонии, посвященной памяти погибших, а затем с головой ушла в работу. Что, честно говоря, было очень хорошо, так как у нас не хватало медиков и мы не могли позволить им отлучиться из клиники даже на несколько дней. Но когда Элеонор наконец нашла в себе силы посмотреть мне прямо в глаза, я увидела в ее взгляде отчужденность, и это помешало мне избавиться от чувства вины.

Нам следовало откровенно поговорить друг с другом, но я боялась услышать то, что она могла мне сказать, и мне постоянно казалось, что Элеонор за что-то сердится или обижается на меня. Она прекрасно выглядела, но даже в лучшие времена было трудно определить, что творится в ее душе. А сейчас они были далеко не лучшими.

– Что с выжившими? – спросила я, кивнув в сторону камеры, в которой находились пустые капсулы.

– Мне удалось перевести их под контроль нашей системы жизнеобеспечения, – ответила Элеонор.

Доктор Джаго – высокая крупная женщина, у нее размеренные, но не замедленные движения, и она никогда не повышает голос. Земной акцент смягчает впечатление холодности, которое производит ее манера общения.

– Криогенная среда защитила людей от самого губительного излучения. Это очень интересное вещество. Сейчас мы произведем его анализ. Системы поддержания жизненных функций внутри капсул прекрасно функционировали и пробудили членов экипажа без серьезных травматических последствий.

– Почему же остальные десять не сработали столь же безупречно?

Я заглянула в один из «гробов». Под липким слоем криогенной жидкости имелась мягкая обивка.

– Главным образом из-за воздействия внешнего фактора – повреждения капсул при взрыве, – ответила Элеонор и кивнула в сторону коридора. – Пойдемте. Я сообщила трём оставшимся в живых членам экипажа, какой сейчас год и что они находятся среди друзей.

– Они в состоянии говорить?

– Я предпочла бы, чтобы это было не так. – Направляясь вместе со мной к выходу из лаборатории, доктор Джаго кивнула на ходу одному из медтехников, давая понять, что она уходит. – Один из них, похоже, несколько расстроен. Учитывая сложившиеся обстоятельства, я подумала, что было бы лучше ответить на его вопросы, прежде чем он расстроит двух других своих товарищей.

Она провела меня в широкий, залитый ярким светом холл. После нападения сэрасов мы в первую очередь отремонтировали отражатель, относившийся к клинике, и, несмотря на то что она находилась в среднем кольце, это была одна из самых хорошо освещенных зон станции. Каждый раз, когда я прихожу сюда, чтобы увидеться с доктором Джаго, то кожей ощущаю тепло безопасного излучения.

Она положила ладонь на панель системы охраны, расположенную рядом со следующей дверью, и та открылась, позволив нам войти.

– Когда они смогут покинуть клинику? – спросила я.

Мы шли мимо множества дверей, некоторые из них были открыты, другие – закрыты. Несколько пациентов с любопытством посмотрели на нас, один из них взмахом руки поприветствовал Элеонор.

Доктор Джаго кивнула охраннику, вытянувшемуся при ее приближении по стойке «смирно». Он дежурил у дверей, за которыми находились оставшиеся в живых члены экипажа подорвавшегося корабля. Элеонор вновь приложила ладонь к панели. Ее широкая спина загораживала мне проход.

– Вероятно, через пару дней, – ответила она. – Но я считаю, что их нужно поселить здесь же, при клинике. Может быть, в реабилитационном отделении. Мы постараемся, насколько это возможно, сохранить привычную для них среду обитания, а с остальными трудностями они должны будут справляться сами.

Выжившие при взрыве – «находящиеся в спячке», как назвал их Флорида, – лежали все в одном помещении. Их кровати стояли в ряд вдоль стены, которая представляла собой, по существу, непрозрачную световую завесу, скрывающую медицинское оборудование. Комнату с высоким потолком заливали потоки света, пропущенные через фильтры, которые делали его рассеянным и придавали золотистый оттенок. Если бы мы могли устроить такое освещение и в других блоках станции!

– Я хочу поговорить с капитаном!

Категорический тон, которым это было сказано, не смог скрыть дрожь в голосе.

Элеонор осталась стоять у двери, ее внимание было приковано к одному из мониторов, а я подошла к кровати человека, который только что вызвался поговорить со мной. Рядом с ним лежала молодая женщина с темными спутанными волосами, ее настороженные глаза следили за каждым моим движением. Я узнала в ней ту плававшую в «гробу» по кабине девушку, которую мы первой увидели при обследовании корабля. Числовой код над ее кроватью сообщил мне ее имя: Рэйчел Доуриф. Третий пациент, молодой человек, спал.

Старший вновь беспокойно заворочался и потребовал встречи с представителями местных властей. У него был хрипловатый голос и незнакомый мне акцент. Кожа на его лице и руках шелушилась и выглядела воспаленной вокруг подбородка и рта. Я вспомнила, что у одного из спасенных нами людей была большая белая борода.

Заметив меня, он сосредоточил на мне свое внимание.

– Я хочу поговорить с капитаном, – отчетливо произнес он.

Я хорошо понимала его речь, несмотря на акцент. Он говорил на одном из базовых языков, послуживших для создания земного стандартного.

– В таком случае прошу вас, говорите.

– Вы – капитан здесь?

В его голосе звучало недоверие.

Я бросила взгляд на свое отражение в зеркале, висевшем рядом с его кроватью, и увидела маленькую женщину, одетую в небрежный комбинезон без знаков различия, с неопрятными волосами, опущенными плечами и лицом, сведенным гримасой усталости. Неудивительно, что этот человек заподозрил меня в самозванстве. Я расправила плечи.