Дьявольское желание - Макбейн Лори. Страница 12

Алекс почувствовал, как забурлила в его жилах кровь при мысли о просторах полей и лугов, о болотах и изрезанном бухтами побережье Корнуолла, о Шейхе, его вороном арабском жеребце. Он будто ощутил под собой его живую, переливающуюся мускулами мощь, когда мчались они, споря с ветром, по окрестностям Уэс-терли.

— Старина, ты сегодня на ногах рано до неприличия, — раздался знакомый голос.

— То же самое я могу сказать и о тебе, Питер, — откликнулся лорд Тривейн, бросая неодобрительный взгляд на младшего брата. — Откуда, черт побери, ты возвращаешься рано утром, да еще с таким чудовищно изможденным видом? — допытывался Алекс, глядя, как брат опустошает графин бренди, наполняя доверху свой стакан.

Питер небрежно опустился в кресло, стараясь выглядеть невозмутимым, но от проницательных золотистых глаз ничто не могло укрыться.

— Лучше расскажи сразу, Питер, потому что я так или иначе вскоре обо всем узнаю, — примирительно вздохнул старший брат.

— Никогда не догадаешься, Алекс. Я побил время Тедди на три минуты! — воскликнул младший, не в силах больше сдерживаться.

— Неужели? — протянул лорд Тривейн. — Умоляю, объясни, в чем? Я ведь не цыганка-гадалка.

— Его время… от садов Воксхолл до Риджентс-парка. И в самую давку! Его вороные не могли сравниться с моими гнедыми. Он всю дорогу глотал пыль из-под моих копыт. Никогда не видел на лице человека такого бешенства. Конечно, он проиграл кругленькую сумму. Уж ты мне поверь! — Самодовольно улыбаясь, Питер отхлебнул огромный глоток бренди и тут же поперхнулся. Слезы ручьем потекли у него из глаз.

Лорд Тривейн хлопнул брата по спине и едва заметно улыбнулся, когда тот, выпрямившись, украдкой вытер глаза.

— Приканчивая залпом бренди, рекордов не побьешь, братец. А это к тому же мое лучшее, так что отнесись к нему более уважительно если не ради себя, то хотя бы ради уязвленных чувств джентльмена, с тоской наблюдающего, как изысканный напиток опрокидывают в себя, словно кружку эля.

— Прошу прощения, Алекс, но у меня чертовски пересохло в горле, и я об этом не подумал, — с раскаянием произнес Питер и, стараясь взять себя в руки, осторожно пригубил из высокого стакана. Затем встал и, сделав несколько шагов, уставился на чудный вид, который открывался из окна. Лучи солнца сверкали в его волосах, высвечивая в черных как смоль локонах медные оттенки. Вновь повернувшись лицом к брату, он с плутовской усмешкой как бы мимоходом заметил: — Мне хотелось бы как-нибудь позаимствовать твою пару вороных. Их никто не побьет! — Питер не без лукавства скосил голубые глаза на сразу насупившееся лицо брата. Однако проницательные золотистые глаза тут же уловили чертиков, прыгавших в веселой голубизне, и ответная улыбка изогнула губы Алекса.

— Если бы я поверил, что ты говоришь всерьез, то решил бы, что свою нынешнюю скачку ты выиграл, стоя на голове. Тем не менее я рад, что ты решил нанести мне визит, а то уже думал, придется пересечь пролив, чтобы извлечь тебя из какой-нибудь сумасшедшей эскапады. Впрочем, судя по тому, что Наполеону очень хочется выиграть войну, он не замедлил бы поскорее сбагрить тебя обратно в Англию.

— Ну-ну, Алекс, не так уж я и плох. Подумаешь, немного поразвлекся, — возразил Питер брату, нимало не смущаясь.

— Ладно, постарайся только, чтобы тебя не отлучили от Олмэка, — предупредил его Алекс, забывая, что он сам находится в подобном положении и отнюдь не является примером для младшего брата.

— Если верить слухам, ты и сам на грани того же, а значит…

— Значит, тебе следует быть осторожнее и помнить о моем предупреждении, — подхватил Алекс, не давая брату опомниться.

— Так зачем ты хотел меня видеть? Спорю, что не за этим, — проворчал несколько обескураженный Питер.

— Завтра я уезжаю в Уэстерли, — объявил Алекс.

— Покидаешь Лондон? Ты шутишь, Алекс! Что, ради всего святого, ты там станешь делать? — недоверчиво воззрился на него Питер.

— Это начинает походить на комедию Шекспира! Неужели в наши дни никто не уезжает из Лондона? — вздохнул лорд Тривейн, обращая свой золотоглазый взор на брата. — Могу добавить, что собираюсь заняться поместьем, которое дает тебе возможность кутить. — У Питера хватило совести слегка смутиться, но недоумение не сошло с его лица, и Алекс продолжал: — Лондон сейчас переполнен жеманными щеголями, неоперившимися птенцами и пронырливыми мамашами, которые стремятся запихать своих дочек в постель к самому богатому жениху… Меня от всего этого тошнит, — презрительно заключил он.

— Ты уверен, что это не Марианна вынудила тебя спасаться бегством?

— По-моему, я тебя плохо расслышал, Питер. Не соизволишь ли повторить свой вопрос? — произнес лорд Тривейн таким тихим и угрожающим голосом, что Питеру стало не по себе. Он испугался, что на этот раз перешел границы дозволенного. Мороз продрал его по коже при воспоминании о тех, кто точно так же слишком поздно узнал смертельную опасность игры со вспыльчивым характером Алекса и теперь покоился в земле.

— Прости, Алекс. Забудем об этом. Я прекрасно знаю, что ты никогда ни от чего не убегал. Я бываю иногда на редкость тупоголовым, но мне же известно, как сильно ты был в нее влюблен. И продержалась она дольше остальных. Никак не пойму, почему ты с ней порвал. Она блестящая красавица, и я подумал, что теперь, когда прошел слух, будто она почти довела до алтаря старину Линвилла, ты, наверное, расстроился… хоть и говорил, что вы с ней расстались, — забормотал Питер.

Лорд Тривейн с досадой вздохнул. Его терпение уже иссякло, доведенное до края всем этим доброжелательным и в то же время назойливым интересом к его личной жизни.

— Питер, ты играешь с огнем. Я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы принимать всерьез твой лепет. Но другим эта… безудержность, когда ты говоришь все, что в голову взбредет, незнакома. Так что остерегись, Питер, или однажды ты попадешь в передрягу и не сможешь выбраться из нее, — холодно выговорил ему Алекс. — Однако на твой вопрос отвечу. Я никогда не был влюблен в Марианну, впрочем, так же как и в остальных. По крайней мере не настолько, чтобы предлагать женщине руку. Она надоела бы мне еще до истечения медового месяца. Я устал от прыти, с которой они бросаются мне под ноги, вернее, в мою постель, считая, что влюблены в меня или в мой титул и состояние. Последнее представляется мне более убедительным, — язвительно усмехнулся Тривейн. — Мы с Марианной насладились кратким любовным приключением, но, как известно, все имеет начало и конец. Итак, мы распрощались, возможно, чуть скорее, чем я предполагал, и на кого она обратила свои чары впоследствии, меня не интересует. — Он говорил это со странной улыбкой во взоре. — Я говорю с тобой об этом лишь затем, чтобы раз и навсегда покончить со слухами, которые, кажется, заполонили весь Лондон. У меня нет привычки обсуждать свои личные дела с кем бы то ни было… даже с тобой. Но видимо, моя частная жизнь стала общим достоянием и вызывает интерес во всех гостиных и тавернах. Так что по крайней мере пусть у тебя в голове все распутается, прежде чем ты, напившись, неизбежно поделишься с окружающими своими домыслами.

— Право же, Алекс, я оставил привычку распускать язык, тем более о делах своего брата! — виновато воскликнул Питер и возмущенно добавил: — А что касается выпивки, так я могу выпить не пьянея не меньше других. И в любом случае кровь Тривеинов во мне так же сильна.

— Прошу прощения, — слегка поклонился Алекс. — Я знаю, что намеренно ты не скажешь обо мне ничего порочащего… но тебя могут спровоцировать, а в гневе…

Питер одним небрежным глотком прикончил остаток своего бренди и внезапно рассмеялся:

— Проклятие, мне только не хватало драться на дуэли, защищая честь чьей-то подружки! Может, Марианна и красавица, но я всегда считал ее слишком заносчивой Едва удостаивает ответа, и никакого чувства юмора. И делать пустую болтовню за чайным столом предметом спора я тоже не стану! Было бы из-за чего драться!

Алекс расхохотался, запрокинув голову, и Питер с облегчением присоединился к нему. Они стояли друг против друга, высокие и гордые. Сильное семейное сходство породистых лиц подчеркивали надменно выдающиеся квадратные подбородки, ястребиные профили и общая суровость черт, в эту минуту смягченная смехом. Пятнадцатилетняя разница в возрасте совершенно растаяла в мальчишеском безмятежном веселье.