Голова лошади - Макбейн Эд. Страница 22

Малони мог бы возразить, но видя, что остальные молчат, решил не портить картину общего согласия.

— Ну, раз возражений нет, — сказал Боццарис, — а я способен это оценить, ребята, тогда, думаю, мы можем приступить к делу. Пожалуйста, займите вон ту скамью у стены, а я приглашу своих парней, и мы начнем развлечение, тем более я надеюсь, что вы как следует отдохнули в наших уютных камерах.

Боццарис нажал кнопку у себя на столе, и в дверях появился полицейский.

— Все в порядке, Сэм, — сказал лейтенант, — позови остальных ребят и начнем.

— Есть, — сказал Сэм, вышел и через пару минут вернулся еще с пятью детективами, которые кивком поздоровались с лейтенантом, а затем занялись подготовкой к привычной процедуре.

Один из них опустил зеленые занавеси на зарешеченных окнах, другой выключил верхний свет, третий развернул на противоположной от лейтенантского стола стене белый экран. Даже в полумраке Малони разглядел, что полотнище экрана в высоту размечено черточками: пять футов четыре, пять футов шесть, пять футов восемь и так далее. Сэм включил прожектор, от которого на экране загорелось ослепительно-яркое пятно, и тогда лейтенант прочистил горло и сказал:

— Ну-с, давайте начнем.

— Мы готовы, сэр, — сказал Сэм.

Боццарис снова откашлялся.

— Что ж, давайте посмотрим, что мы на сегодня имеем, — добродушно и даже дружелюбно сказал он и назвал имя и возраст первого задержанного.

Мужчина, вставший со скамьи и приблизившийся к экрану, был одет в аккуратный темно-коричневый костюм, белую рубашку, желтый галстук и начищенные коричневые ботинки. Он немного походил на жокея. Он остановился у экрана, и Малони увидел, что его рост как раз пять футов шесть дюймов. Все тем же добродушным тоном Боццарис рассказал полицейским, за что тот был арестован, а затем объявил: «Заявления нет», из чего Малони заключил, что при аресте узник ничего не сказал, так же как и он сам накануне ночью, потому что его арест и удар по голове дубинкой совпали по времени, после чего он немедленно потерял сознание.

— Итак, — сказал Боццарис, — насколько я понимаю, вчера вечером ты, Джерри, запустил руку в чей-то карман, это так?

— Нет, — сказал Джерри, — я невиновен.

— Однако двое детективов, — продолжал спокойным благожелательным тоном Боццарис, — видели, как ты сунул руку в карман одного джентльмена и вытащил из него бумажник. Разве этого не было, Джерри?

— Нет, я невиновен, — сказал Джерри.

Малони показалось, что, наверное, было бы лучше, если бы Джерри не повторял одну и ту же фразу с таким напором.

— Но, Джерри, — сказал Боццарис, — когда тебя арестовали, в кармане у тебя нашли мужской бумажник, а в нем — визитную карточку с именем Дэвид Гросс. Ведь тебя зовут не Дэвид Гросс, верно, Джерри?

— Нет, меня зовут Джерри Кук, — изображая искреннее удивление, сказал допрашиваемый.

— Как же тогда этот бумажник с водительскими правами на имя Дэвида Гросса, с карточкой «Дайнер-клуб» на имя Дэвида Гросса, со всеми этими удостоверениями личности Дэвида Гросса оказался у тебя? Ты, случайно, не знаешь этого, Джерри?

— Откуда мне знать? Понятия не имею, — сказал Джерри.

— Если только ты не вытащил этот бумажник из его кармана, верно, Джерри?

— Не знаю.

— Ну и как ты это расцениваешь, Джерри?

— Я считаю себя невиновным.

— То есть ты не крал бумажник у мистера Гросса?

— Нет, сэр, я этого точно не делал.

— Джерри, ты ведь, кажется, карманник?

— Да, сэр, и без ложной скромности скажу, очень профессиональный и ловкий.

— Видишь, Джерри, вот здесь у меня есть некий лист «Б» с данными о твоей биографии, и, полагаю, всем этим джентльменам будет интересно узнать, что тебя трижды арестовывали за карманные кражи, и по двум из них ты был осужден, так что еще можно поспорить, такой ли ты ловкий карманник. Так ты стащил бумажник мистера Гросса или нет?

— Нет, сэр, я невиновен.

— Джерри, тебе предстоит получить новое предписание, — сказал Боццарис. — Следующий.

Один из детективов проводил Джерри за руку к двери, где его ждал полицейский, чтобы вывести в другое помещение. Малони наблюдал за происходящим с растущим интересом, прекрасно зная, что уж он-то не совершал никакого преступления, а тем более уголовного, и только ожидал возможности заявить об этом Боццарису. Но в комнате оставалось еще семь задержанных, кроме него (как он теперь увидел, среди них одна женщина), и он не знал, когда до него доберется Боццарис.

— Гаррисон Рэндольф, двадцать шесть лет, — сказал Боццарис, — ударил мужчину по голове битой для крикета. Заявления нет.

Гаррисон поднялся со скамьи и подошел к белому экрану, защищая глаза рукой и избегая смотреть на яркий луч прожектора. Это был человек среднего роста, одетый в спортивный клетчатый пиджак и синие спортивные штаны. Белая рубашка без галстука была распахнута у ворота.

— Ну, — сказал Боццарис, — Рэнди, расскажи нам, почему ты ударил человека по голове крикетной битой?

— Кто сказал, что я его ударил? — спросил Рэнди.

— Во-первых, человек, которого ты ударил.

— Если я вообще его ударил, а я этого не делал, то уж во всяком случае не битой.

— А чем же?

— Рукояткой биты.

— Объясни нам, какая разница между рукояткой биты и самой битой?

— Это очень просто: крикетная бита разбирается на две части — на саму биту и на ее рукоятку. У меня была снятая с нее ручка, а меня обвиняют в том, что якобы я ударил его битой.

Так что, если я ему и врезал, то именно рукояткой биты, а вовсе не битой.

— Как бы то ни было, объясни, почему ты его ударил?

— Если я его и ударил, чего я не делал, то это из-за подсказки.

— Какой подсказки?

— Из-за подсказки, на какую лошадь надо ставить.

— Ты ему дал совет насчет какой-то лошади?

— Нет, это он отказывался назвать мне нужную лошадь.

— Поэтому ты его ударил, верно?

— Я только хотел убедить его, чтобы он дал мне информацию.

— А о какой лошади шла речь? — спросил Боццарис, и Малони увидел, как он взял карандаш и подвинул к себе небольшой блокнот.

— Ну, не знаю, имею ли я право делиться конфиденциальной .информацией, — сказал Рэнди, — тем более, когда меня обвиняют в том, что я ударил человека.

— Кто знает, может, это обвинение будет снято, — сказал Боццарис.

— Действительно, кто знает, — сказал Энди. — Но с другой стороны, с чего я стану разглашать сведения о такой отличной лошадке, которая должна была бежать вчера, но ее сняли со скачек, и теперь она будет участвовать в забеге, который состоится сегодня от двенадцати до часу дня.

— От двенадцати до часу, говоришь? — спросил Боццарис.

— Да, именно так, — сказал Рэнди.

По комнате пронесся дружный шелест бумаги. Малони с удивлением наблюдал, как собравшиеся детективы достают свои черные блокноты, предназначенные для записей данных о преступниках и их позорных деяниях, и держат наготове ручки и карандаши.

— И где же будут эти бега? — спросил Боццарис.

— На ипподроме «Эквидакт».

— Который, ты говоришь, заезд?

— Второй.

— А кличка лошади?

— Нет, ну это просто безобразие, — выдвинуть против меня такое несправедливое обвинение, — сказал Рэнди.

— Конечно, — согласился Боццарис, — но обычно, когда речь заходит о шансах какой-нибудь лошади, люди всегда выходят из себя, спорят и ругаются, так что кто знает, что ему там влетело в голову? Лично я, например, и представить себе не могу, чтобы человек мог пострадать от удара ручкой биты. У меня такое впечатление, что на этого человека все-таки напали с целой битой, а это уже совершенно другое дело.

— Да, сама бита может быть страшным орудием, — согласился Рэнди.

— Конечно. Но я не понимаю, каким образом может быть опасной простая ручка от биты.

— Вот и я не понимаю.

— Спросите у него кличку лошади, — подсказал один из полицейских.

— Кстати, как там зовут эту лошадку? — спросил Боццарис.