Ночные кошмары - Макбейн Эд. Страница 21

– Ну что же, – Джанет пожала плечами. Видно, истолкование кошмаров оставило ее равнодушной.

Карелла вполне мог понять ее. Он вырос в семье, где сны считались предвестием реальных событий. Если вам снятся семеро мужчин, втаскивающих восемь тюков с хлопком на четыре ступени, то надо незамедлительно бежать к местному букмекеру и ставить на число 784. Если снится, что тетя Клара свалилась с крыши, не помешает предупредить гробовщика, либо по крайней мере зарезервировать место в ближайшей больнице. Никто в семье Кареллы не считал, будто сны каким-то образом объясняют характер или поведение человека. И только поступив на службу в полицию, Карелла стал смотреть на эту проблему иначе. Полицейский психиатр объяснял ему, что повторяющийся сон можно рассматривать как тускло освещенный туннель, ведущий в прошлое. Пациент и врач, в союзе друг с другом, могут осветить этот туннель, добраться вместе до истоков, то есть до той травмы, которая и вызывает этот сон, и таким образом дать возможность пациенту осмыслить его реалистически, а не выискивать действие каких-то таинственных сил. Впрочем, в то время Карелле все это мало что объяснило.

Однако же Карелла относился к той породе людей, которые, раз столкнувшись с какой-нибудь проблемой, не успокаивались, пока не разрешали ее или хотя бы не понимали. Это не значит – понимали до конца. Например, он не мог бы в точности сказать, каким именно образом специалисты по баллистике теоретически определяют скорость вращения пули по количеству нарезов на ней; но как они это делают практически, он более или менее представлял, и этого было достаточно. Точно так же он представлял на обывательском уровне процесс мозговой деятельности. Карелла не вполне разделял теорию, согласно которой истоки всех преступлений, а в особенности убийств, следует искать в отдаленном прошлом: такие идеи он оставлял на долю писателей-фантастов из Калифорнии, которые, судя по всему, считают, что убийство это нечто такое, что варится в горшке в течение полустолетия, а точки кипения достигает только в тот момент, когда частный детектив оказывается без работы. Карелла никогда в жизни не встречал частных детективов, расследующих убийство.

Но сегодня утром Софи Харрис сказала ему, что ее сын недавно разыскал какого-то своего армейского дружка. Хорошо, это ниточка, ведущая в прошлое, ниточка к человеку, которого Джимми не видел, в самом буквальном смысле, последние десять лет. И если Джимми возвращался в прошлое в поисках чего-то – Софи считала, что ему нужна была помощь в осуществлении какого-то незаконного дела, – то, может быть, и Карелле тоже следует отправиться в прошлое. За этим, собственно, он сюда и приехал. Чтобы пройти по тускло освещенному туннелю, чтобы выяснить, удалось ли кому-нибудь в этом госпитале разгадать кошмары, от которых Джимми просыпался ночами весь в поту.

Новое упоминание о кошмаре появилось в отчете, который майор Лемар составил шесть дней спустя. Он спросил Джимми, отчего, по его мнению, мать ему снится с мужским половым органом, и Джимми ответил:

– Но это же сон. А во сне чего только не бывает.

– Да, но она у вас с пенисом, верно?

– Верно.

– Так что, она как бы представляется вам мужчиной?

– Мать? Да вы смеетесь.

– Тогда почему же у нее пенис?

– Но это же сон.

Во время следующей встречи, два дня спустя, Лемар попросил Джимми разрешения включить диктофон. «Зачем?» – спросил Джимми. Лемар ответил, что если записать их разговоры слово в слово, то потом, расшифровав пленку и изучив запись, ему будет легче прийти к каким-то разумным выводам. Джимми согласился. Соответственно, далее в деле были подшиты, как минимум, пятьдесят машинописных страниц, связанных исключительно с кошмарами Джимми, которые преследовали его каждую ночь. На двадцатой странице Джанет явно потеряла интерес к их занятию.

– Кофе не хотите? – спросила она.

– Да, от чашечки бы не отказался.

– Думаю, удастся раздобыть, – она подмигнула Карелле. – Вы как, сегодня возвращаться собрались?

– Что?

– Я говорю, в город сегодня возвращаетесь?

– Да, собирался.

– Я спрашиваю, потому что со всей этой кипой – она указала на монбланы бумаг на столе, – мы и за день не управимся.

– Да знаете, дальше я могу и один. Так что если вам нужно...

– Нет, нет, мне даже интересно, – перебила она. – Вот только за кофе схожу, ладно?

– Конечно. Но серьезно, если у вас дела...

– Да нет же, все в порядке, – повторила она. Тут взгляды их встретились, и Карелла понял, что она и впрямь с ним флиртует, только вот как вести себя в этой ситуации, не знал.

– Ну что ж, прекрасно.

– Я пошла за кофе.

– Ладно.

– А потом вы решите, возвращаться вам в город или нет.

– Идет.

Она кивнула и вышла через противоположную дверь. На мгновенье он увидел коридор, освещенный ноябрьским светом. Джанет прикрыла за собой дверь, и Карелла услышал удаляющийся стук ее каблучков. Он взглянул на часы – три десять – и обратился к записям.

Беседа за беседой.

«Та самая рождественская елка, елка во сне – это действительно рождественская елка? И это действительно ваш отец? А в каком именно месте он поранил себя, упав с лестницы? Вы уверены, что у вашей матери пенис?» Все время одно и то же, одни и те же вопросы и практически одни и те же ответы. Кошмар наслаивается на кошмар, и в конце концов Карелле самому вслед за Джимми и Лемаром захотелось от него избавиться.

Он снова посмотрел на часы. Почти половина четвертого интересно, куда запропастилась Джанет со своим кофе. Да, кстати, а как ее фамилия? Полковник Андерсон сказал просто: «Сержант проводит вас вниз и поможет отыскать, что нужно». Может, полковник столкнулся с ней в холле и велел возвращаться наверх к своим обычным сержантским обязанностям?

Воинское звание никак не подходило Джанет. Сержантом был сержант Мерчисон за столом дежурного в 37-м, а также дюжина старых сплетников, что разъезжают по городу в патрульных машинах и смотрят, как полицейские несут службу. К Джанет – как ее там – это явно не относилось. Право, трудно о ней думать как о сержанте. А почему, собственно, он вообще о ней думает? Карелла решил, что переборщил с чтением психиатрических отчетов и, кажется, готов уже, да еще как, изучать собственные эго и либидо. Он вздохнул и снова обратился к папке с документами.

И тут ему попались слова «решающий прорыв». Лемар употребил их применительно к разговору, который произошел за полтора месяца до того, как Джимми выписали из госпиталя и одновременно уволили из армии. Делая запись такого рода, майор явно не обратил внимания на каламбур. [2] Карелла улыбнулся: интересно, что сказал бы Лемар на шутку Джанет по поводу Главного – Генеральского госпиталя. Так, опять Джанет, но где же она, наконец? В Колумбию, что ли, за кофе отправилась? Карелла отложил «решающий прорыв» в сторону; как только он отгадает тайну рождественских кошмаров Джимми Харриса, надо садиться в машину и возвращаться в город. Так прошло три минуты. В три тридцать пять Карелла вернулся к чтению записи:

Лемар. Ну что же, Джимми, давайте еще раз обратимся к этому случаю.

Харрис. Зачем? Я уже до смерти устал от болтовни об этом странном сне.

Лемар. Да и я тоже.

Харрис. Ну так и забудем о нем, док.

Лемар. Да нет, не надо забывать. Если мы забудем, то вы не сможете забыть никогда.

Харрис. Да пошел он, этот сон.

Лемар. Расскажите мне о рождественской елке.

Харрис. Вижу рождественскую елку.

Лемар. Что за елка?

Харрис. Обыкновенная рождественская елка.

Лемар. И мать с отцом ее украшают, так?

Харрис. Да так, так же.

Лемар. А вы с приятелями сидите на полу и смотрите на них?

Харрис. Да.

Лемар. И сколько вас?

Харрис. Со мной пятеро.

Лемар. Просто сидите и смотрите.

Харрис. Да, сидим на диване.

Лемар. А вы только что сказали – на полу.

Харрис. Что?