Озорство - Макбейн Эд. Страница 12

Знакомый Глухого совершил в течение последних шести месяцев с помощью Флорри четыре кражи со взломом. От него Глухой узнал, что Флорри — непревзойденный знаток акустических систем, что он работает быстро и изобретательно и еще знает назубок названия лучших песен и альбомы песен всех сколько-нибудь известных в последние 30 лет рок-ансамблей. Эти сведения произвели на Глухого благоприятное впечатление, но тогда он даже не подозревал, что Флорри Парадайз до сих пор носит бусы, куртку из оленьей кожи с бахромой и прическу «конский хвост». И вздыхает о добрых старых временах в Вудстоке.

— Мне нужна очень сложная чувствительная система, — сказал Глухой.

— О которой мы только что говорили? — спросил Флорри. — Рэп или настоящая музыка?

— Голос, — ответил Глухой.

— Для рэпа? Я имею в виду — для усиления рэп-музыки?

— Нет. Для усиления голоса.

— Так это все-таки рэп? Я прав? Голоса и барабаны. Я прав? Как в джунглях?

— Да, но это будет не рэп. Это будет записанный голос.

Мне нужно, чтобы вы записали...

— На магнитную ленту? Или на программируемое запоминающее устройство?

— Не знаю, что это такое, — проворчал Глухой. Он не знал также, как производится запись.

— Посредством электронного кристалла. Наговоренный текст будет храниться в виде дискретной информации.

— Хорошо. В этом я полагаюсь на вас.

— Так что там будет? Рэп или не рэп?

Глухой готов был задушить его.

— Вы же говорили, что это будет концерт рэп-музыки.

Разве не так? — допытывался Флорри.

— Рэпперы выступят в парке?

— Рэпперы и роккеры.

— Какова площадь лужайки?

— Чуть больше десяти акров.

— У них такая мощная аппаратура, что можно оглохнуть.

В Вудстоке не было даже устройств задержки времени. Вот вы не были в Вудстоке и много потеряли. Я там за два дня трахнулся восемь раз. Ну, это я вам уже рассказывал. Акустические системы того времени не идут ни в какое сравнение с современными. Рэпперы, которые будут выступать в парке, установят мощнейщую аппаратуру. Звук будет слышен далеко за пределами 10-акровой лужайки. Вы хотите, чтобы голос звучал из громкоговорителя? Да?

— Я хочу, чтобы он полностью заглушил все звуки. Когда мы запустим ленту, кристалл или что еще вы там придумаете...

— Включение будет с задержкой времени или нет?

— Ну, разумеется. Это как раз то, что мне нужно. Я бы не хотел быть вблизи лужайки, когда включится запись.

— Это проще простого. Я сделаю все как надо. Но разумеется... вы меня, конечно, понимаете...

— Что вы хотели сказать?

— Если вы желаете получить наилучший эффект, то можете просто вырубить ихнюю музыку и включить свою.

— Это было бы великолепно.

— Но мы сможем это организовать только после того, как они установят свою аппаратуру. Понимаете?

— Да.

— Возможно, подмостки сколотят за два-три дня до концерта, а накануне концерта музыканты проверят звучание своей аппаратуры. Какие фараоны там будут сшиваться?

— В дни подготовки к концерту на лужайке не должно быть лишних полицейских. Для них там найдется работа в самый день концерта...

— Это уж как пить дать.

— ...но меня беспокоит только одно — включится ли магнитофон по сигналу...

— Сработает автоматика.

— Хорошо.

— Сколько фараонов будут мешать мне работать?

— Понятия не имею. Мне кажется, вам нужно будет больше остерегаться телохранителей, чем фараонов. Но я не думаю, что вас кто-нибудь побеспокоит. Поверьте моему опыту, занятый своим делом рабочий никого не интересует.

— Согласен. А если на меня обратят внимание люди этих музыкантов? «Кто ты такой? Что ты здесь делаешь, приятель?»

— Скажете им, что вы служащий паркового ведомства, устанавливаете, мол, аппаратуру для замера шумов, по распоряжению директора парка. Но я сомневаюсь, что кто-нибудь помешает вам. Поверьте мне.

— А что если они побегут к фараонам с криками: «Эй, там какой-то белый чудак устанавливает свое дерьмо! Он не наш»?

— Такое не случится.

— А что если фараону приспичит поинтересоваться, кто я такой и что там делаю? А я буду стоять как дурак со своими причиндалами и глазами хлопать.

— Вы хотите, чтобы я достал вам фальшивое удостоверение личности?

— Слоенка — это было бы потрясающе.

— Это еще что такое?

— Что-то вроде карточки. С обеих сторон она покрыта прозрачной пластмассой. Повесишь ее на шею, и никто к тебе не цепляется.

— Где я вам ее достану?

— Этой вещи цены нет. Наниматели обычно раздают их своим работникам. Если кто-нибудь заинтересуется мной, я суну ему в морду слоенку, а он мне: «Проходи, приятель», и я снова займусь своей работой. Но это лишь на тот случай, если кто-то заинтересуется мной. А не заинтересуется, я делаю дело согласно вашим инструкциям, и в ус не дую.

— Постараюсь достать.

— Это не сложно.

— Может быть, — сказал Глухой, но у него не было уверенности, что он легко достанет слоенку. — Есть еще вопросы?

— Да, — ответил Флорри. — Деньги. Мы еще не решили денежный вопрос.

— За эту работу получите 50 тысяч.

— Маловато. Вернее, очень мало. Слишком много риска.

— Не вижу никакого риска. Если я достану вам слоенку...

— Даже со слоенкой рискованно. Я ведь там буду работать рядом с другими парнями и могу погореть. Вот в чем риск.

— Поймите же, я плачу вам пятьдесят за монтаж и подключение вашей электроники. В день концерта...

— И за монтаж с подключением мало. По правде говоря, наибольшая опасность будет грозить мне как раз в то время, когда я буду устанавливать там аппаратуру. В день концерта я буду вместе с вами и другими ребятами. Один за всех и все за одного. Но когда я буду устанавливать аппаратуру буквально под наблюдением фараонов, вот тогда я могу засветиться. Это очень большой риск. Я не знаю, сколько вы рассчитываете заплатить мне за работу в день концерта...

— Тридцать.

В уме Глухой держал 50 тысяч.

— Тридцать тысяч — отличная плата за работу, которую я должен буду сделать в день концерта, — сказал Флорри, — при условии, что непредвиденные события не усложнят ее, но за монтаж и подключение электроники я меньше восьмидесяти не возьму.

— А я больше шестидесяти не дам, — отрезал Глухой.

— Семьдесят пять и ни центом меньше.

— Давайте сойдемся на семидесяти и ударим по рукам.

— Семьдесят за электронику плюс тридцать за последующую работу. Итого сто. Идет?

— Отлично, договорились. Вы получите сто тысяч.

Именно столько Глухой и намеревался заплатить Флорри.

— Когда вы желаете ввести информацию в программируемое запоминающее устройство?

— Чем скорее, тем лучше.

— Давайте тогда покончим с этим завтра. Идет? Сможете ли вы прийти в мой магазин около одиннадцати?

— Одиннадцать мне подойдет.

— Принесете десять кусков наличными, — продолжал Флорри. — Остальное заплатите сразу же после того, как я все сделаю. С вас следовало бы взять больший задаток, потому что, изгаживая их работу, я буду буквально ходить по острию ножа. Но я покладистый парень и к тому же надеюсь, что решение вашей проблемы доставит мне удовольствие.

— Спасибо, — поблагодарил Глухой.

Очень сдержанно.

Дождливым вечером, в шесть часов, 24-го марта Сильвестр Каммингс, предпочитавший называться Сильвером Каммингсом, встретился с женщиной. Никогда в жизни он не видел такую красавицу.

Ее звали Хлоя Чэддертон.

Они сидели в баре, располагавшемся на крыше отеля, самого шикарного в центре города. Только благодаря стараниям своего агента, зарезервировавшего им места, Сильвер смог войти в бар как полноправный гость. А иначе метрдотель вряд ли впустил бы патлатого молодого негра в жутком балахоне, отдаленно напоминавшем спецодежду плотника и одетом на красную футболку. Обувь его тоже не стоила доброго слова и ее можно было принять за очень изношенные солдатские ботинки.

Наряд Хлои больше соответствовал обстановке. На ней было коричневое шерстяное платье простого покроя — хотя календарь свидетельствовал, что пришла весна, стоявшая на дворе погода повелевала одеваться так, как одеваются шотландцы в январе месяце — и коричневые же туфли-лодочки на высоких каблуках. Ее правое запястье украшал массивный золотой браслет, а в ложбинке, чуть пониже горла, притаился висевший на цепочке золотой медальон. Если бы к Сильверу пристали с ножом к горлу и спросили бы, какого цвета у нее кожа, он ответил бы: «Как у фрукта из богатого квартала», что соответствовало бы кличке «визгливая свинья», с которой Южане обращались к своим рабам. Эти слова он вставил в одну из своих песен, клеймившей современных изуверов всех стран. У самого же Сильвера кожа была цвета концентрированного шоколада, и он надеялся, что Хлое это понравится. Ему же хватило тридцати секунд, чтобы влюбиться в нее без памяти.