Озорство - Макбейн Эд. Страница 61

На одной из стен висел телефон-автомат. Приклеенное над ним к стене маленькое зеленое объявление спрашивало игроков: У ВАС ЕСТЬ ПРОБЛЕМЫ ВЫБОРА?, и далее сообщалось, что такие проблемы можно решить, набрав номер 800. Но мало кто из собравшихся здесь четырех десятков мужчин и двух женщин обращал внимание на это объявление. Они кружили по залу, смотрели на постоянно меняющуюся информацию на двух телеэкранах, шумно спорили на английском и испанском языках, на каких лошадей следует ставить. На задней стене зала размещались окошки. Всего их было семь, и над ними висели таблички «Выдача выигрышей/Прием ставок». Рукописное объявление запрещало устное заключение пари.

Лошади уже стояли на треке, и комментатор, ведущий передачу непосредственно из главной конторы, располагавшейся в центре города на проспекте Стеммлера, объявлял кличку появлявшейся на экране лошади и фамилию наездника:

«Лошадь номер три, Виноградная Лоза. Наездник Фраер», или «Лошадь номер шесть. Нос Джози. Жокей Мендез», или «Лошадь номер девять, Золотое Лассо. В седле Абботт» и так далее.

Мейер и Хейз не сводили глаз с входной двери.

Минут пять спустя комментатор, вещавший из главной конторы, объявил, что через четыре минуты заканчивается прием ставок на четвертый заезд. Возле окошек, где принимали ставки, поднялась невероятная суматоха. Беспрерывно оглядываясь назад, люди следили за текущей информацией, заполняли карандашами карточки регистрации ставок, платили деньги, а когда комментатор сообщил, что прием ставок на четвертый заезд прекращается через две минуты, ринулись к телеэкранам.

Гамильтон вошел в зал в тот самый момент, когда лошади вырвались из ворот. Хейз без труда опознал его, хотя сегодня надзиратель был одет не в униформу, а в коричневую кожанку, синие джинсы и мокасины с кисточками. В правой руке он держал расписание заездов. С одними знакомыми он просто поздоровался, другим пожал руку. Потом поднял глаза на телеэкран, висевший в левом углу зала. Хейз толкнул локтем Мейера.

— Мистер Гамильтон? — спросил Мейер, приблизившись к надзирателю.

— Билл Гамильтон? — спросил Хейз.

— Да.

— Полиция, — представился Мейер и показал свой значок.

Телевизионные экраны показывали лошадей, мчавшихся во весь опор по треку, возбужденный голос комментатора вещал: «Номер четыре вырывается вперед...»

— Что? — удивился Гамильтон.

— Полиция, — представился и Хейз.

— Выходит вперед! — закричал какой-то игрок.

— Номер девять взял барьер...

— Полиция? Шутите, ребята?

— Никаких шуток, — уверил его Хейз.

— На прямой первый, четвертый, девятый...

Лошади неслись по финишной прямой. Разве мог кто-нибудь из игроков отвести в этот момент глаза от экрана? В их родной букмекерской конторе, рядом с ними, разыгрывалась драма. Два фараона в гражданской одежде с полицейскими значками сцапали завсегдатая-игрока. И ни одна душа в заведении даже не чертыхнулась. Все следили за скачками.

Скачки для них были важнее всего.

— Давай! Давай!

— К финишу приближаются первый, девятый, третий...

— Разве закон запрещает играть в тотализатор? — широко улыбаясь, спросил Гамильтон. Он искал сочувствия у своих приятелей, которые и думать о нем забыли.

— Этого он не запрещает, — согласился с ним Мейер. — Но вот убивать маленьких старушек — это противозаконно.

Морт Эккерман был дородным мужчиной в коричневом костюме с огромной коричневой сигарой во рту. Он был похож скорее на банкира, чем на деятеля искусств. На двери его кабинета висела табличка «Виндоуз Энтертэйнмент, инк.», а все стены сверху донизу были увешаны афишами, которые показывали, насколько успешной была его работа с исполнителями.

Карелла с Брауном и не подозревали, что их так много.

Он сидел в кожаном вращающемся кресле, пускал кольца дыма и говорил:

— Это, конечно, безумная затея устраивать в апреле зрелище на открытом воздухе. Кому-нибудь может прийти в голову развести костер на эстраде. Наверное, именно это, по вашему мнению, должно произойти. Люди из Первого банка не представляют себе, что значит устраивать такое представление в апреле в нашем городе. И не скажешь ведь, что они явились сюда из Флориды и не знают, что у нас совсем другой климат. Эти люди знают наш город. Здесь, в нашем городе, они держат свой банк. Вспомните, какая погода была все эти недели. И если в выходные не пойдет дождь, это будет просто чудо. Но если то, что вы говорите, правда, если кто-то собирается поджечь...

— Мы этого не говорили, мистер Эккерман, — прервал его Браун. — Мы только спросили у вас, какие меры предосторожности вы разработали на случай пожара.

— Значит, вы ожидаете поджога. Я прав? Послушайте меня. Если произойдет пожар, а с неба будет лить дождь, нам не о чем беспокоиться. Дождь зальет пожар.

Обоим сыщикам приходилось видеть ревущее пламя пожаров, которые не могли потушить ни ливни, ни многочисленные команды пожарников. Они не верили в возможность пожара на лугу площадью четыре гектара, в самом центре огромного парка, но Глухой написал «Сожги это!», а когда Глухой предупреждал их, они знали, что он затевает нешуточное дело.

— Так какие же меры предосторожности вы разработали? — допытывался Карелла. — Кроме молитв о ниспослании дождя?

— Смешно, — фыркнул Эккерман. Он вынул изо рта сигару и ткнул ею в сторону Кареллы, показывая, что обращается к нему. — Слушайте. Каждый раз, когда мы проводим зрелища, в помещении или на открытом воздухе, пожарники проверяют все, что считают нужным. И всегда подписывают нам разрешение, — говорил он, размахивая в воздухе сигарой, словно волшебной палочкой. Шлейф дыма, высвеченного солнцем, тянулся за сигарой. — Они приходят только после установки аппаратуры. А какую угрозу пожара они могут найти на пустом парковом лугу? Так я говорю? — продолжал он, размахивая волшебной палочкой-сигарой. — Почему бы вам не прийти туда завтра и не проверить все самим? Вы убедитесь, что никакого всесожжения в центре города в выходные дни не состоится, и успокоитесь. Идет?

— Но почему завтра? — спросил Браун.

— Потому что ансамбли закончат монтаж аппаратуры только сегодня ночью, а завтра рано утром пожарники приедут и убедятся, что электрическая проводка, временные туалеты и артистические уборные никакой пожарной опасности не представляют. Они выдадут мне свидетельство, а я покажу его вам. Вот почему я приглашаю вас прийти завтра, — закончил Эккерман.

— В котором часу мы с вами встретимся? — спросил Карелла.

— Вам, ребята, и в самом деле это не дает покоя, а? — поинтересовался Эккерман.

Он не знал Глухого.

Джефф Кольберт, казалось, очень удивился, когда сыщики вошли в его кабинет.

— Вы пришли как нельзя кстати, — произнес он.

— Вот как? — хмыкнул Паркер.

Кольберт стоял перед огромным окном, из которого открывался потрясающий вид на деловую часть города.

— Я звонил в ваш участок минут двадцать назад, — сказал он. — И продиктовал свое сообщение детективу, назвавшемуся Джиниро.

— У нас были срочные дела в городе, — ответил Клинг.

— Мы не получили вашего сообщения, — добавил Паркер.

— А я хотел вам передать, что миссис Уилкинс зарегистрировала сегодня утром завещание Питера. Вы можете ознакомиться с ним, когда пожелаете.

— Мы уже знаем его содержание, — сообщил Клинг. — Вчера мы разговаривали с миссис Уилкинс.

— А мне об этом ничего не известно, — проговорил Кольберт.

— Голову даю на отсечение, что известно, — возразил Паркер.

Кольберт пристально посмотрел на него.

— Мистер Кольберт, помните ли вы, где были с двенадцати до половины первого дня двадцать пятого марта, — спросил Клинг.

— Сразу не припомню, — ответил Кольберт. — А почему вас это интересует?

— Может быть, в вашей записной книжке сохранились сведения, где вы были в указанное время? — подсказал Паркер.

— Да, я обязательно просмотрю за...