Предрассветный час (сборник) - Макбейн Эд. Страница 2

— Как звали девушку? — спросил Карелла.

Он не брился с пяти часов предыдущего вечера, но на его подбородке не было и намека на щетину. Уголки его глаз были слегка скошены книзу, что вместе с чисто выбритым подбородком придавало его внешности какой-то восточный тип. Хозяйке он сразу понравился. «Славный мальчик», — подумала она. В ее словаре было только два определения для всех мужчин на свете: «славные мальчики» и «мерзкие паразиты». Она пока не была уверена насчет Хейза, но подумала, что он, скорее всего, относится к разряду паразитов.

— Клаудиа Дэвис, — ответила она, адресуя свой ответ Карелле, который ей нравился, и совершенно игнорируя Хейза, который не имел ни малейшего права быть таким гигантом, да еще и с такой жуткой белой прядью в волосах.

— Не знаете, сколько ей было лет? — спросил Карелла.

— По-моему, двадцать восемь, двадцать девять.

— С какого времени она здесь живет?

— С июня.

— Не так уж долго, да?

— И надо же, что такое случилось именно с ней, — посетовала хозяйка. — Она казалась такой славной девушкой! Как вы думаете, кто мог это сделать?

— Не знаю, — покачал головой Карелла.

— А может, это самоубийство? Я, правда, не чувствую запаха газа, а вы?

— Нет, — ответил Карелла. — Вы не знаете, где она жила раньше, миссис Маудер?

— Нет.

— Вы не спрашивали у нее рекомендаций, когда она пришла снимать комнату?

— Это всего лишь меблированные комнаты, — подчеркнула миссис Маудер, пожав плечами. — Она заплатила за месяц вперед.

— Сколько?

— Шестьдесят долларов. Она заплатила наличными. Я не принимаю чеки от незнакомцев.

— Но вы не знаете, из этого она города, из пригорода или приехала из другого города?

— Не знаю.

— Дэвис, — покачал головой Хейз. — Вот будет работка отыскать родственников с такой фамилией. В телефонной книге их, наверное, тысячи.

— Почему у вас волосы седые? — внезапно задала ему вопрос хозяйка.

— Что?

— Седая прядь у вас откуда?

— А, это. — Хейз машинально коснулся левого виска. — Меня однажды пырнули ножом, — ответил он. — Миссис Маудер, девушка жила одна?

— Не знаю. Я не сую нос в чужие дела.

— Но вы конечно же заметили бы...

— Мне кажется, она жила одна. Повторяю, я не сую свой нос в чужие дела. Она ведь заплатила за месяц вперед.

Хейз вздохнул. Он чувствовал враждебность женщины. Пусть вопросы задает Карелла.

— Пойду осмотрю шкафы и ящики. — И он вышел.

— Какая духота, — заметил Карелла.

— Патрульный сказал, что мы ничего не должны трогать до вашего прихода, — объяснила миссис Mayдер. — Поэтому я и не открывала окна.

— Вы правильно поступили, — улыбнулся Карелла. — Но теперь мы можем открыть окно, как вы думаете?

— Как скажете. Здесь пахнет. Этот... этот запах от нее?

— Да. — Карелла распахнул окно. — Ну вот. Так гораздо лучше.

— Не так уж и лучше, — возразила хозяйка. — Погода стоит просто ужасная. Совершенно невозможно заснуть. — Она посмотрела на труп девушки. — Выглядит ужасно.

— Да. Миссис Маудер, вы не знаете, где она работала, и вообще, была ли у нее работа?

— Нет, к сожалению.

— Кто-нибудь заходил к ней? Друзья? Родственники?

— Нет, извините, не видела.

— Что-нибудь можете рассказать о ее привычках? Когда она уходила утром? Когда возвращалась по вечерам?

— Извините, не обращала внимания.

— Хорошо, а почему вы решили, что здесь что-то не так?

— Из-за молока. Около двери. Вечером я была у друзей в городе, а когда вернулась, ко мне зашел мужчина с третьего этажа и пожаловался, что в соседней комнате очень громко играет радио, и попросил меня, чтобы я зашла туда. Я поднялась и попросила убавить звук, а проходя мимо комнаты мисс Дэвис, увидела молоко под дверью. Ну и подумала: как странно, в такую жарищу, но, с другой стороны, молоко-то ее, а я не люблю соваться в чужие дела. Поэтому я вернулась к себе и легла спать, но никак не могла выбросить из головы это молоко под дверью. Накинула халат, поднялась, постучала в дверь, но никто не ответил. Тогда я крикнула, но она не ответила. И я решила — должно быть, что-то не так. Не знаю, почему. Я просто подумала... Не знаю. Если она там, то почему не отвечает?

— А как вы узнали, что она там?

— Я этого не знала.

— Дверь была заперта?

— Да.

— Вы пробовали ее открыть?

— Да. Она была заперта.

— Понятно, — сказал Карелла.

— Подъехали две машины, — сообщил Хейз, закончивший свой осмотр. — Наверное, ребята из лаборатории и из южного отдела по расследованию убийств.

— А им-то что здесь надо? Они же знают, что это территория нашего участка.

— Показуха, — объяснил Хейз. — У них на двери висит табличка «Отдел по расследованию убийств», вот они и отрабатывают свое название.

— Что-нибудь нашел?

— В шкафу новенький багажный комплект из шести предметов. Ящики забиты одеждой, большей частью новой. Полно летней одежды. Несколько новых книг.

— Что еще?

— Какие-то письма на туалетном столике.

— Нам может что-нибудь пригодиться?

Хейз пожал плечами:

— Есть перечень счетов из банка девушки. Кипа погашенных чеков. Может, пригодятся.

— Может быть, — согласился Карелла. — Посмотрим, что скажут в лаборатории.

Заключение из лаборатории пришло на следующий день вместе с заключением судмедэксперта о результатах вскрытия. Оба заключения содержали важную информацию. Прежде всего, детективы узнали, что погибшая была белой девушкой приблизительно тридцати лет.

Да, белой.

Для детективов это явилось полной неожиданностью, потому что лежавшая на ковре девушка была очень похожа на негритянку. В конце концов, кожа ее была черной. Не загорелой, не кофейного цвета, не коричневой, а именно черной — такой глубокий черный цвет кожи бывает у туземцев, которые много времени проводят на солнце. Казалось, вывод был сделан правильно, но перед смертью все равны, да она еще и любит пошутить, и среди ее любимых шуток — обман зрения. Смерть превращает белое в черное, и когда эта мерзкая старуха выходит с победным маршем, уже не важно, кто с кем ходил в школу. И здесь уже не стоит вопрос о пигментации. Убитую девушку приняли за чернокожую, а на самом деле она оказалась белой, но кем бы она ни была, она была холодна как лед, а это худшее, что может случиться с человеком.

В заключении судмедэксперта писалось, что тело девушки находилось в состоянии прогрессирующего разложения, а дальше следовали такие сложные термины, как «общее вздутие полостей тела, тканей и кровеносных сосудов» и «почернение кожи, слизистых и радужных оболочек, вызванное гемолизом и воздействием сероводорода на пигмент крови». Все эти термины сводились к одному простому факту — стояла страшная жара, девушка лежала на ковре, который хорошо сохраняет тепло, что и ускорило процесс разложения. Из всего сделали вывод — скорее даже не вывод, а предположение, — что с учетом погоды девушка умерла, как минимум, сорок восемь часов назад, то есть смерть наступила первого августа.

В отчете говорилось, что ее одежда куплена в одном из крупнейших универмагов города. Вся одежда — и та, которая была на ней, и та, которую нашли в квартире, — оказалась довольно дорогой; ее трусики были отделаны бельгийским кружевом и продавались по двадцать пять долларов пара. После тщательного осмотра тела и одежды не было обнаружено следов крови, спермы или масляных пятен.

Причина смерти — удушение.

Глава 3

Просто удивительно, как много может рассказать обыкновенная квартира. Но еще больше удивляет, а скорее даже огорчает, когда на месте преступления не за что зацепиться, а тебе так нужна хоть какая-нибудь зацепка. В меблированной комнате, где задушили Клаудию Дэвис, было полно смазанных отпечатков пальцев. Шкафы и ящики завалены одеждой, на которой могли быть как следы пудры, так и следы пороха.

Но специалисты из лаборатории добросовестно сняли все отпечатки, тщательно рассмотрели каждую пылинку и пропустили через фильтр. Они побывали в морге и проверили кожу и отпечатки пальцев девушки. И в результате — ничего. Полный ноль. Ну, не совсем полный. Было обнаружено множество отпечатков самой Клаудии Дэвис, а также пыль со всего города, собравшаяся на ее обуви и мебели. Они нашли документы убитой девушки — свидетельство о рождении, аттестат об окончании школы в Санта-Монике, просроченный абонемент в библиотеку и ключ. Ключ не подходил ни к одному замку в квартире. Они переслали всю эту дребедень в 87-й участок, а чуть позже Сэм Гроссман лично позвонил Карелле и извинился за столь неутешительные результаты.