Преступная связь - Макбейн Эд. Страница 12

Он не сказал ей ни слова.

Так они и стояли по разные стороны дугообразного подъезда к отелю. Густой и крепкий аромат тропических цветов висел в ночном воздухе. Молчание затягивалось и в конце концов стало невыносимым.

— Какой очаровательный вечер, — произнесла она.

— Чудесный, — отозвался Лопоухий.

Как раз в этот момент лихо, со скрипом затормозив, подрулил швейцар, распахнул ей водительскую дверцу, а затем обежал вокруг машины и открыл дверь для него. Паренек явно решил, что они вместе, и не смог скрыть недоумения, когда дама, а не джентльмен, протянула ему четыре франка на чай.

— У вас тоже машина, сэр? — поинтересовался он.

— Красный «фольксваген», — ответил тот и протянул ключи.

— Какой номер?

— К сожалению, не помню.

Швейцар осуждающе покачал головой.

— Они предпочитают, чтобы им говорили номер машины, — пояснила Сара. — Все автомобили, которые берут напрокат в аэропорту, похожи друг на друга как две капли воды.

— Мне следовало бы догадаться, — последовал ответ. Затем незнакомец повернулся к швейцару: — Я припарковал ее вон под тем большим деревом.

— Вам следовало бы попросить меня припарковать вашу машину, сэр, — с обиженным видом выговорил тот.

— Мне очень неудобно, — улыбнулся Лопоухий.

— Я сейчас подгоню ее, сэр.

— Благодарю.

В этот момент из отеля вышла Хите.

— Ну что ж, спокойной ночи, — произнесла Сара.

— Спокойной ночи, — ответил незнакомец.

Хите метнула на него короткий взгляд и села в машину. Когда они отъехали подальше, она бросила с многозначительной миной: «Лихо, лихо, сестренка».

Сара думала только о том, что до разговора с Майклом оставалось не более двадцати минут.

Он снял трубку не раньше чем после десятого звонка.

— Алло.

Его голос казался чужим и отдаленным.

— Майкл?

— М-мм.

— Это я.

— Угу.

— Ну просыпайся же, дорогой.

— Угу.

— Просыпайся, это я.

— М-м.

— Проснись, Майкл.

— М-мм.

— Майкл!

— Угу.

— Это я, — повторила она, — Сара.

— Да, да. Спокойной ночи.

В трубке раздались гудки.

— Майкл!

Тишина.

— Майкл!

Она в недоумении уставилась на телефон и вдруг расхохоталась. Все еще смеясь, она положила трубку на место и, откинувшись на подушки, представила себе мужа, завернувшегося в одеяло и спящего мертвым сном. Настолько крепким, что он даже не в состоянии разобраться, то ли она лежит рядом, то ли звонит с другого края света. И конечно, совершенно забывшего о том, что они собирались поиграть в секс по телефону.

Очень плохо, если вдуматься.

Она действительно очень хотела его.

Сара еще долго лежала без сна, глядя в испещренное звездами небо. Наконец и она заснула.

В компьютер были занесены записи только вплоть до апреля 1992 года. Что касается более поздних, то их приходилось либо слушать непосредственно, либо читать напечатанные на машинке расшифровки, а самое удобное — сперва прочитать, а затем прослушать пленку, поскольку запись часто оставляла желать лучшего. Майкл решил читать.

Часы показывали девять тридцать утра двадцать девятого числа, вторник. Перед уходом на работу он позвонил Саре, терзаемый смутным воспоминанием о ее полуночном звонке, и извинился за то, что слишком много выпил накануне. В ресторане «Спарка» он сам чувствовал себя гангстером — возможно, поэтому он туда и пошел. Сара великодушно признала, что они с сестрой — которую она, кстати, через двадцать минут едет провожать в аэропорт — тоже, возможно, хватили лишку, поэтому лучше всего сделать еще одну попытку.

— Кстати, почему бы не прямо сейчас? — поинтересовалась Сара.

Майклу пришлось объяснить жене, что он убегает на работу, но обязательно перезвонит попозже.

Расшифровщики записей работали в тесном сотрудничестве со следовательской группой. За долгие часы прослушивания детективы научились моментально распознавать по голосу своих «подопечных» и помогали разбираться переписчикам, когда те начинали путаться. Энтони Фавиола оказался обладателем глубокого, звучного баритона, из которого ему почти удалось вытравить бруклинский говорок. Парень по имени Тони еще мог позволить себе говорить, как простолюдин, но никак не джентльмен Энтони, сами понимаете. По слухам, Энтони как-то раз заявил, что только неотесанный макаронник может отзываться на кличку Тони. С другой стороны, имя Энтони (хотя он никогда не говорил такого вслух) наверняка казалось ему достойным британского премьер-министра. Впрочем, Майкл хорошо его понимал. Он и сам терпеть не мог, когда его называли «Майк», словно какого-то бармена. По неподтвержденным данным, Фавиола даже некогда брал уроки речи у шикарного преподавателя с Парк-авеню. Как бы то ни было, он действительно не разговаривал, как типичный бандит, но и до профессора Хиггинса тоже явно не дотягивал.

Совсем иное дело — его братец. Стоило Руди открыть рот, и ни у кого не оставалось ни малейших сомнений относительно рода его занятий. Говорил он грубым голосом, растягивая слова, и обращался с английской грамматикой так же бесцеремонно, как в свое время — с нерадивыми должниками. Даже когда он находился в одной комнате с другими громилами, разделявшими его пренебрежение к изящной словесности, присутствие Руди никогда не оставалось незамеченным. Он никогда не говорил тихо, а постоянно орал, заставляя прослушивающих детективов без перерыва крутить ручки регуляторов громкости. На распечатках расшифровок определить говорившего не составляло никакого труда. Энтони переписчики присвоили инициалы Э.Ф., Руди — Р.Ф., Питеру Бардо — П.Б. Это была троица ключевых игроков. В то время, когда велось прослушивание, Э.Ф. все еще оставался боссом, Р.Ф. — его заместителем, а П.Б. назывался «консильери» — советник, третий по значимости в организации.

Предполагалось, что с отбытием Э.Ф. в Канзас, Р.Ф. стал боссом, П.Б. — его замом, а человек, который, по оперативным данным, стоял у истоков семейного наркобизнеса, престарелый уголовник Луис Николетта по прозвищу Толстяк Никки, занял пост консильери. Но тогда, весной 1992 года, они говорили о ком-то вроде Доминика Ди Нобили. Тесен мир.

Э.Ф.: По-моему, Руди, прессовать его не имеет смысла. Дело идет о большой сумме. У него явно нет таких денег.

Р.Ф.: Прижать его хорошенько, так он их из-под земли достанет, можешь мне поверить.

Э.Ф.: А если не достанет? Как мы тогда будем выглядеть?

Р.Ф.: Как люди, которых нельзя так просто кинуть.

Э.Ф.: Но денег-то мы все равно не получим. А что, если мы предоставим ему последний шанс — скажем, отсрочку на неделю, после которой он обязан будет вернуть долг? Неделя, в течение которой проценты не засчитываются? Мы...

Р.Ф.: ...подадим прекрасный пример всем остальным должникам.

Э.Ф.: Мы говорим о пятидесяти кусках, Руди. Не так-то просто...

Р.Ф.: Еще мы говорим о принципе.

Э.Ф.: Согласен. Но если у человека нет денег, он не может...

Р.Ф.: У него нет денег, потому что он ставит взятые у нас деньги на этих чертовых пони.

Э.Ф.: Даже если дело именно так и обстоит...

Р.Ф.: Кроме того, занимал он только двадцать. Если бы он вернул долг вовремя, ему не пришлось бы платить так много.

Э.Ф.: Поговори с ним, хорошо? Скажи, что твой брат, исключительно по доброте душевной, дает ему еще неделю отсрочки. Еще скажи, что по истечении недели я уже не смогу сдерживать тех животных, которые работают на меня.

Р.Ф.: (Смеясь.) Ужасные звери, да.

И так далее, и тому подобное. Обычные разговоры людей, стоящих у руля огромной деловой империи, порой перемежающиеся чисто бытовыми вопросами, возникающими даже у сверхзанятых бизнесменов.

Э.Ф.: Пети, а ты что скажешь?

П.Б.: По-моему, следует сделать какой-нибудь подарок. Но скромный.

Э.Ф.: Насколько скромный?

П.Б.: Три листа, не более.

Э.Ф.: Не слишком ли мало на крестины? Сколько мы истратили на Джаннино, когда крестили его ребенка?