Способ убийства - Макбейн Эд. Страница 16

Прислонившись к стене у вешалки, лейтенант Бернс смотрел на Хейза, прищурившись.

Единственным, кто заметил, что Хейз перевел стрелку термостата, был Бернс. Во время разговора с Гроссманом он увидел, как Хейз быстро шагнул к стене и взялся за термостат. Позже он наблюдал за Хейзом, когда тот закрывал окна, и понял: у него что-то на уме, его действия не случайны, а связаны между собой.

Бернс старался понять, в чем заключается план Хейза.

Он видел действия Хейза, но был совершенно уверен, что никто, кроме него, не заметил этого. Хейз явно рассчитывал, что духота в комнате поможет ему осуществить его план. Кто первый пожалуется на духоту? Берт Клинг уже снял пиджак и вытирал пот со лба. Уиллис развязал галстук. Анжелика Гомес задрала юбку, открыв колени, будто сидела на скамейке в парке, обдуваемая речным ветерком.

Кто первый скажет: “Здесь жарко, как в пекле”?

Прежде всего, для чего Хейзу понадобилась жара?

Бернс надеялся, что план Хейза не авантюра.

Но тут же подумал, что всякий план будет авантюрой, пока на столе стоит бутыль с нитроглицерином.

Берт Клинг начал потеть...

Он чуть было не подошел к окну, чтобы открыть его, но тут же вспомнил одну вещь.

Ведь Коттон недавно подходил к окну, чтобы его закрыть! Кажется, он видел, как Коттон...

Ведь температура в комнате контролируется термостатом. Кто перевел стрелку? Коттон?

Может быть, у него есть план?

Может, есть, а может, нет. Во всяком случае, Берт Клинг скорее растает и превратится в лужу на деревянном полу дежурной комнаты, чем откроет окно. Он ждал с любопытством и потел все сильнее.

Хэл Уиллис хотел было сказать о том, как жарко стало в комнате, но тут заметил, что рубашка Берта Клинга промокла от пота. Закрыв на минуту глаза, Берт провел рукой по лбу и стряхнул на пол капли пота.

Внезапно Хэл Уиллис понял, что в комнате стало жарко не случайно.

Он попытался поймать взгляд Клинга, но ничего не прочел в его глазах.

Чувствуя, что нижнее белье начинает прилипать к телу, Хэл стал ерзать на стуле, пытаясь устроиться поудобнее.

Мейер Мейер вытер капли пота на верхней губе.

Жарко, как в пекле, подумал он, интересно, нашел кто-нибудь мои бумажки? Почему никто не выключит этот проклятый термостат? Мейер посмотрел на аппарат. Коттон Хейз стоял у стены, и его глаза не отрывались от Вирджинии Додж. Он был похож на часового, охраняющего что-то важное. “Эй, Коттон, – подумал Мейер, – опусти немного руку и поверни этот проклятый термостат”.

Он чуть не произнес эти слова вслух.

Но потом снова стал думать, нашел ли кто-нибудь его записки.

Думая об этом, совершенно отвлекся от жары и стал про себя читать древнюю еврейскую молитву.

Анжелика Гомес расставила ноги и закрыла глаза. В комнате было очень жарко. Она опустила веки и представила себе, что загорает на плоском камне где-нибудь в горах. В Пуэрто-Рико она часто взбиралась высоко в горы по тропинкам, древним, как само время, почти скрытым пышной тропической растительностью, находила скрытую среди деревьев поляну, сплошь заросшую папоротником. На этой поляне обязательно лежал плоский камень, и тогда Анжелика раздевалась и подставляла тело поцелуям солнца.

Она рассеянно подумала: почему на улицах этого города так мало солнца?

Охваченная истомой, она не открывала глаза, чувствуя, как жара обволакивает ее. Представляя себе родной остров, она наслаждалась жарой и надеялась, что никто не станет открывать окно.

Раздался телефонный звонок.

Сидя за своим столом, Вирджиния Додж, у которой на лбу блестели капельки пота, кивнула Клингу. Клинг поднял трубку.

– 87-й участок, детектив Клинг.

– Привет. Карелла на месте?

– Кто говорит?

– Этчисон, из лаборатории. Где Карелла?

– Вышел. Передать ему что-нибудь?

– Да, я думаю. Как, вы говорите, ваше имя?

– Берт Клинг.

– Мне кажется, я вас не знаю.

– Какая разница?

– Мне хочется знать, с кем я имею дело. Так вот, относительно дела этого Скотта.

– Да?

– Сэм Гроссман попросил меня изучить несколько фотографий. Дверную раму.

– Да?

– Вы знакомы с этой дверной рамой?

– Карелла мне кое-что рассказывал о ней. Если у вас есть что-нибудь новое, я передам ему.

– К чему такая спешка? Вы что, не любите разговаривать?

– Обожаю. Но мы немного заняты сегодня.

– Я люблю разговаривать, – сказал Этчисон, – немного разгоняет скуку. Вы бы посидели, как я, целый день в обществе пробирок, фотографий и люминесцентных ламп, нюхали бы с утра до вечера тряпки, пахнущие кровью, гноем и мочой, тогда бы не возражали против небольшого разговора.

– Ах, как мне жаль вас. Так что же с этой дверной рамой?

– Сейчас я должен быть дома, а вместо этого целый день увеличивал фотографии, пытаясь помочь вам, остолопам. И вот какую благодарность я получаю.

– Я пошлю вам свое старое белье, чтобы вы могли сделать анализ на метки. Идет?

– Очень смешно. Но только, чтобы это было нестираное белье, к какому мы привыкли. Чтобы оно воняло кровью, гноем и...

– Понятно. Картина ясна.

– Как, вы сказали, ваше имя?

– Берт Клинг.

– Вы комик, а, Клинг?

– Фирма “Клинг и Коган”, никогда не слышали?

– Нет.

– Птичьи трели, чечетка и комическая скороговорка. Мы ставим сцены из народной жизни – бар мицве и ирландские свадьбы. Неужели не знаете фирму “Клинг и Коган”?

– Нет. Я должен принять это как остроумную шутку?

– Я веду светскую беседу. Вы этого желали, верно?

– Премного обязан. Когда-нибудь вы придете к нам, попросите оказать любезность, и я брошу вам мешок с вашим собственным грязным бельем.

– Так что там насчет дверной рамы?

– Может быть, не стоит говорить. Попотейте сами.

– Пожалуйста, сделайте любезность.

– Конечно, а потом Сэм намылит мне шею. Что у них с этим Кареллой? Можно подумать, что он его зять или родственник, так он старается.

– Стив его папочка, – ответил Клинг. – Они привязаны друг к другу, как любящие отец и сын.

В трубке долго молчали, наконец Этчисон произнес нарочито невыразительным тоном:

– Ради блага фирмы будем надеяться, что Коган остроумнее вас. Ну, желаете получить информацию?

– Я жду.

– Ладно. Я увеличил фотографии и внимательно рассмотрел их. На дверной раме изнутри есть следы, там, где запор висел на одном шурупе, якобы сорванный, когда те парни взламывали ломом дверь.

– Так, продолжайте.

– Похоже на то, что кто-то сорвал запор изнутри с помощью долота и отвертки.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу сказать, что запор не был сорван ломом снаружи. Есть доказательства, что его сорвали изнутри. На дверной раме полно вмятин. Парень, который сделал это, видно, очень спешил.

– Значит, вы утверждаете, что дверь не была заперта изнутри.

– Именно это я и говорю.

– Почему же они не смогли ее открыть?

– Вопрос на все сто долларов, мистер Клинг. Почему три здоровых парня не могли открыть незапертую дверь? Мы думали, что ее, вероятно, держало тело, которое висело на веревке, привязанной к дверной ручке. Но они могли свободно открыть дверь, несмотря на тело, в крайнем случае лопнула бы веревка. Значит, дело было не так.

– А как?

– Я скажу вам, что делать.

– Да?

– Спросите Когана.

Клинг повесил трубку. То же сделала Вирджиния Додж.

– Можно как-нибудь связаться с Кареллой? – спросила она.

– Не знаю. Вряд ли, – ответил Бернс, хотя это было неправдой.

– Разве он не должен получить информацию?

– Должен.

– Почему же вы не позвоните ему и не передадите то, что узнали?

– Потому что я не знаю, где он.

– Разве он не у этих Скоттов? Там, где совершено убийство?

– Не исключено. Но если он допрашивает подозреваемых, то может быть где угодно...