Жара - Макбейн Эд. Страница 14

– Нет, я...

– Или в монастыре жил? – спросила Ким и рассмеялась так, как, по ее мнению, должна была смеяться Ким Новак – грудным, низким, хрипловатым смехом.

– Я был в тюрьме.

– Да? – сказала она и пожала плечами. Половина ее знакомых хоть раз да побывали за решеткой. Даже ее прежний парень, тот, который говорил ей, что она похожа на Ким Новак, один раз отсидел два года за сутенерство.

– В Кастлвью, – продолжал Галлоран. – Знаешь Кастлвью?

– Слыхала. Слушай, может, все-таки послать за бутылкой? Коридорный...

– Нет. Я больше не хочу пить.

– А то бы посидели, расслабились, потрепались, выпили, все как тебе захочется, понимаешь?

– Чего мне не хочется, так это пить, – возразил Галлоран.

– Ну, как скажешь, – ответила Ким и с этого момента утратила к нему всякий интерес. Если напоить его снова не удастся, надо просто управиться с ним как можно быстрее, и все.

– Ну так что, давай? – спросила она. Теперь ее голос звучал куда более резко и по-деловому. Но Галлоран этого не заметил.

– Двенадцать лет я просидел в тюрьме, – сказал он. – Двенадцать долгих лет!

– Слушай, – сказала Ким, – если ты не против, мне хотелось бы...

– Вчера ходил к дочери, – продолжал он. – Ей теперь восемнадцать, и она замужем за ниггером. Я всего-навсего хотел повидаться с ней, понимаешь? Поговорить... – Он покачал головой. – А она мне сказала, чтоб я убирался. Прогнала меня взашей.

– Да, дети... – вздохнула Ким, надеясь, что этим все и кончится. – Ну что, мистер, давайте, что ли? Потому что, видите ли, у меня...

– Ее я не виню, – сказал Галлоран.

Но и себя он не считал виноватым в том, что сделал двенадцать лет назад, когда узнал, что Джози спуталась с другим. Они долго грызлись в гостиной их дома на Мариен-стрит. Его маленькие сыновья спали в детской, а дочка, Мойра, – в соседней комнате. Они с Джози долго орали друг на друга, и наконец Джози крикнула, что да, это правда, она действительно встречается с другим мужчиной, что она любит другого, и сказала, с кем именно, она бросила это имя ему в лицо и разрыдалась...

– ...У меня работа, понимаете?

– Чего? – переспросил Галлоран.

– Я говорю, у меня работа. Так что вы говорите? Начнем?

– Знаешь, за что я получил срок?

– Нет. За что? – сказала Ким и вздохнула.

– За убийство, – сказал Галлоран.

Она посмотрела на него.

– Я убил свою жену.

Она по-прежнему смотрела на него.

– Топором, – уточнил он.

Он держал топор на полочке у входной двери, над лестницей. Он хорошо помнил, как молча развернулся, открыл дверь, взял с полки топор, вернулся в гостиную и ударил Джози. Он ударил ее несколько раз, раскроил ей череп, изрубил лицо, он продолжал бить ее даже тогда, когда она была уже мертва, заливая кровью бледно-зеленый ковер на полу...

– Я был не виноват, – сказал он, оборачиваясь к девушке. Она по-прежнему сидела на кровати, глядя на него.

Ким молча рассматривала его, пытаясь понять, врет он или говорит правду. Мужики часто пытаются произвести впечатление, показать, вон, мол, какие они крутые, настоящие мужчины – тоже мне мужчины, бабу себе за бесплатно найти не могут! Этот был высокий, за шесть футов, и за двести фунтов весом, крупнее ее прежнего парня, широкоплечий, с мощными руками и огромными кулаками. Черноволосый, глаза темно-карие, крупный нос. Сейчас он хмурился, и густые брови были угрожающе сдвинуты. Мужиков Ким отродясь не боялась. За семь лет работы она никогда никого не боялась, даже настоящих психов – такие иногда попадаются, хотя лучше их отслеживать и отделываться от них заранее. Но сейчас, когда она вдруг ощутила себя наедине с человеком, который и в самом деле мог кого-то убить, ей сделалось страшно.

– Слушай, – сказала она, – давай забудем об этом, а? Ну, ты понимаешь, о чем я?

Он по-прежнему пялился на нее. Ким подумала, не стоит ли позвать на помощь. Удастся ли ей пробраться мимо него к столику, где она оставила свою сумочку? В сумочке у нее было лезвие опасной бритвы, которое она таскала с собой как раз на такой случай. Он, казалось, не сознавал, что не один в комнате. Смотрел на нее, но ее не видел.

– Понимаешь, я... я ведь на самом деле работаю, понимаешь? Я... – Ким облизнула губы. У нее начали дрожать руки. – Просто... понимаешь... мы ведь здесь уже довольно давно... Если... если тебе не хочется... ну... это самое... может, я тогда лучше верну тебе твои двадцать пять баксов, и разойдемся по-хорошему, потому как я...

– Да нет, оставь себе, – сказал он.

– Да не хочу я брать деньги за то, чего не делала...

– Оставь себе! – рявкнул он.

– Ну... ну тогда ладно, спасибо, но только мне как-то неловко брать деньги, когда я...

– Только уйди отсюда, ладно? Оставь меня в покое.

– Ну ладно, – сказала она, поспешно вскочила с постели и схватила со столика сумочку.

– Ты еще долго тут будешь? – спросила она. – Потому как портье предоставляет мне эту комнату на полчаса, понимаешь? Я плачу ему пятерку за полчаса. Так что если ты просидишь здесь дольше...

– Ничего, все нормально, – сказал он.

– У тебя еще минут пятнадцать...

– Все нормально, – повторил он.

– Мне очень жаль, что у тебя так вышло с дочкой, – сказала она, отворяя дверь.

Он не ответил.

– Ну, пока, – сказала Ким и вышла, закрыв за собой дверь.

Галлоран подошел к кровати и сел на то же место, где сидела она, долго сидел неподвижно, потом лег на подушку, заложив руки за голову и глядя в потолок.

В тот вечер, когда он убил ее – не виноват он был! – он потом сел в машину и поехал в центр, искать того мужика, чье имя назвала ему Джози. Он нашел его у входа в неопрятный отель на Калвер-авеню, погнался за ним по улице с окровавленным топором в руке, наконец догнал, затащил в проулок и уже собирался сделать с ним то же, что только что сделал с Джози, когда у тротуара затормозила машина, и из нее выпрыгнул молодой парень в штатском, размахивающий пистолетом.

Он смотрел в потолок, и в глазах у него накипали слезы – жгучие слезы ярости, сожалений и ощущения потери, заставлявшие его чувствовать себя бессильным («Такой мужчина...» – и стрельнула глазами на его ширинку). Он смотрел в потолок и вспоминал, как этот сукин сын выскочил из машины, размахивая пистолетом. «Полиция! Стой, стрелять буду!» Как он глупо, заливаясь слезами, рассказывал ему обо всем, что произошло в доме на Марисн-стрит, то и дело повторяя: «Я не виноват! Не виноват я!» А полицейский, этот сукин сын, ответил ему: «Ну да, конечно, никто никогда не виноват, верно?» Эти слова звучали у него в ушах двенадцать долгих лет – «Ну да, конечно, никто никогда не виноват, верно?» Как будто мужчина должен не обращать внимания на то, что его жена трахается с другим, как будто это он виноват, а не...

«Сукин сын!» – думал он.

«Двенадцать лет тюрьмы!» – думал он.

Двенадцать лет он занимался любовью с мальчишками вместо Джози.

Сукин сын!

По лицу Галлорана текли слезы. Он стиснул кулаки. Теперь он знал, кто во всем виноват! Никто не виноват? Чушь собачья! Галлоран точно знал, кто именно виноват в том, что ему пришлось провести все эти годы в тюрьме, кто виноват, что его родная, единственная дочь так обошлась с ним вчера, кто виноват во всем этом («Никто никогда не виноват, верно?»).

«Детектив третьего ранга Бертрам Э. Клинг», – подумал он.

И угрюмо кивнул.

В то воскресенье напарником Кареллы был детектив третьего ранга Ричард Дженеро. Могло быть и хуже – Карелле могли навязать Энди Паркера. Дженеро после нескольких недель напряженных трудов наконец отказался от мысли научиться правильно писать слово «рецидивист». Это слово доставляло ему неимоверные мучения. Он делал в нем все мыслимые ошибки, так что, даже когда ему случалось написать это слово правильно, выходило это явно случайно и он сам этому удивлялся. Чаще всего он писал «рецедивист» или «рицидивист», но в целом использовал все возможные комбинации. В конце концов, отчаявшись, Дженеро стал писать в своих отчетах просто «рец.». Вскоре это сделалось общей практикой, и Дженеро обрел славу первооткрывателя.