Тугая струна - Макдермид Вэл. Страница 16

Саймон поднял вверх руки:

– Все, все. Я обещаю себя хорошо вести, только не бейте меня чапати.

На минуту установилась тишина, в которой четверо полицейских приступили к первому блюду. Поедать карри вечером в субботу у четверки вошло в обычай, в то время как двое других предпочитали отправляться домой и ощущать себя в привычной обстановке, нежели осваиваться в новой. Когда Саймон впервые предложил ей это, Шэз сомневалась. Она не знала, хочет ли так тесно сходиться со своими коллегами. Но Саймон умел уговорить, а командир Бишоп также проявлял настойчивость, и ей не хотелось попасть к нему на заметку как человек некомпанейский. Одним словом, она согласилась и, к своему удивлению, даже получила удовольствие, хотя и ушла раньше – еще до того, как все отправились в ночной клуб. Сейчас, по прошествии трех недель, Шэз вдруг обнаружила, что ждет их очередной субботы, и дело здесь не только в еде.

Как обычно, первым опустошил свою тарелку Леон.

– Так вот, я говорю, что тут все отстой.

– Мне так не кажется, – возразила Шэз,– тут полно мест, где хорошо кормят, сравнительно низкие цены на жилье, так что я могу позволить себе что-то попросторнее клетки для кроликов. А если из одного конца города нужно попасть в другой, то можно пройтись пешком – необязательно целый час торчать в подземке.

– А загород? Подумайте, как легко тут выбраться за город, – добавила Кэй.

Картинно закатив глаза, Леон откинулся на спинку стула.

– Хитклиф, – невероятным фальцетом пропищал он.

– Она права, – сказал Саймон. – Росподи, Леон, ты мыслишь стереотипами. Надо двинуться куда-нибудь подальше от города, глотнуть свежего воздуха. Что если завтра утром отправиться на природу? Честное слово, интересно взглянуть, так ли прекрасен этот Илкли-Мор, как поется в песне.

Шэз рассмеялась:

– Ты что, Саймон? Захотел походить без шапки и посмотреть, не умрешь ли от холода?

Остальные тоже расхохотались.

– Я же и говорю, отстой! Полный примитив. Делать тут совершенно нечего, кроме как шататься на своих двоих. И знаешь, Саймон, вовсе не я мыслю стереотипами. Могу сообщить, что с тех пор, как я тут, по дороге домой меня уже трижды тормозили. Даже в Лондоне полицейские не такие ретрограды и не считают, как последние расисты, что всякий черный на приличной тачке – обязательно наркодилер, – с горечью резюмировал Леон.

– Они тебя останавливают не потому, что ты черный, – Шэз воспользовалась паузой, когда он замолчал, прикуривая сигарету.

– Не потому? – вместе с дымом выдохнул он.

– Нет, они тебя останавливают, потому что у тебя с собой боевое оружие.

– Ты о чем?

– Об этой куртке, детка. Еще парочку лезвий, и ты сам будешь увечиться, надевая ее. Когда на парне столько бритв, то понятно, что полиция будет его тормозить.

Шэз протянула руку и подставила Леону свои пять, он же, под дружный смех остальных, с сокрушенным видом хлопнул ладонью об ее ладонь.

– Куда этим лезвиям до твоего остроумия, Шэз, – сказал Саймон, и было непонятно, только ли от острых специй вспыхнули огнем его скулы.

– Если уж речь зашла об остроумии, – подала голос Кэй, когда главная тема была исчерпана, – из Тони Хилла невозможно ничего вытрясти, его никогда не застанешь врасплох. Я не права?

– Да уж, хитер, – подтвердил Саймон, откидывая с потного лба вьющиеся черные пряди. – Только на мой вкус слишком уж он чопорный. Такое чувство, что перед тобой – стена, подходишь к ней вплотную, а что дальше – не видать.

– Я вам скажу, почему так. – Шэз вдруг посерьезнела. – Это из-за Бредфилда. Того педика, помните?

– Убийцы, которого он сделал так ловко, что просто загляденье?

– Именно.

– Тогда ведь о многом умолчали, да? – вмешалась Кэй. Ее хорошенькое сосредоточенное личико, выражавшее любопытство, напоминало Шэз маленького грызуна, ужасно милого, но с острыми зубками. – В газетах намекали на ужасные вещи, но не вдавались в подробности.

– Можешь мне поверить, – повторила Шэз, глядя на половинку своего цыпленка и ругая себя, что не взяла вместо него что-нибудь вегетарианское, – знай ты, о чем речь, тебе вряд ли захотелось бы выяснить подробности. Если интересно, поищи в Интернете, там все это есть. Их не смущают такие вещи, как приличия и пожелания властей, чтобы все было шито-крыто. Уверяю вас, если, прочитав, через что пришлось пройти Тони Хиллу, у вас не появилось бы сомнений насчет того, стоит ли вообще всем этим заниматься, значит, вы куда храбрее меня.

На секунду все примолкли. Потом Саймон наклонился вперед и проникновенным голосом произнес:

– Но ведь ты поделишься с нами, правда же, Шэз?

Он всегда приезжал за пятнадцать минут до назначенного времени, потому что знал, что и она будет на месте раньше. Неважно, на кого падал его выбор, они все приходили раньше времени, потому что были уверены, что он – Румпельштилъцхен, который сможет превратить в золото сухую солому их жизни.

Донна Дойл – теперь уже не очередная, а скорее последняя – не оказалась тут исключением. Лишь только ее силуэт замаячил в полумраке автомобильной стоянки, в его ушах снова раздались звуки, нелепой детской песенки: «Джек и Джилл пошли на горку зачерпнуть воды ведерко…»

Он тряхнул головой, чтобы прогнать мелодию, как водолаз, стряхивающий с себя водяные струи и выбирающийся на коралловый риф. Он смотрел, как она идет к нему, осторожно пробираясь между шикарными машинами, оглядываясь по сторонам. Ее лоб пересекала беспокойная морщинка, словно она не могла понять, почему выставленные локаторы никак не выведут ее точно к нему. Он заметил, что она постаралась выглядеть как можно лучше. Форменная школьная юбка явно подвернута на талии несколько раз, чтобы показать стройные ноги. Школьная блузка расстегнута на одну пуговицу ниже, чем родители и учителя разрешают это делать в общественном месте. Спортивная куртка накинута на плечо, под ней прячется школьная сумка. На лице больше косметики, чем накануне, и от этого лицо выглядит старше, и коротко стриженные волосы ее неестественно блестят, отражая огни парковки.

Когда Донна почти поравнялась с ним, он рывком открыл дверцу машины со стороны пассажира. Неожиданный свет, вырвавшийся из салона, заставил ее подскочить на месте, несмотря на его невозможно красивый профиль, тут же обозначившийся угольной чернотой в светлом прямоугольнике. Но он уже опустил стекло и сказал: «Залезай и садись, а я расскажу тебе, в чем заключается мое предложение» – так, как будто продолжил начатую беседу.

Донна секунду поколебалась, но бесхитростное выражение этого известного всей стране лица не оставляло места сомнениям. Она скользнула на сиденье рядом с ним, и он нарочно постарался сделать так чтобы она заметила, как избегает он смотреть на оголившееся от ее движения бедро. До поры до времени лучшей тактикой было целомудрие. Ее обращенная к нему улыбка была одновременно кокетливой и невинной, когда она произнесла:

– Сегодня утром, когда я проснулась, моя первая мысль была, что все это мне приснилось.

В ответ он снисходительно улыбнулся.

– Мне все время это кажется, – сказал он, укладывая очередной ряд кирпичей в притворный фундамент фальшивого взаимопонимания. – Я боялся, что у тебя возникнут сомнения. Существует множество достойных занятий, более общественно полезных, чем телевидение. Поверь, я знаю, что говорю.

– Но ведь и вы приносите пользу обществу, – убежденно сказала она, – я имею в виду благотворительность. Звезды могут собирать на нужды благотворительности такие огромные деньги именно потому, что их все знают. Люди платят, чтобы взглянуть на них. Иначе никто не стал бы раскошеливаться. Я могу стать одной из них. Быть как они.

Несбыточный сон. Или, вернее, кошмар. У нее никогда не вышло бы стать такой, как он, хотя об истинной причине, почему это так, она понятия не имеет. Люди, подобные ему, встречаются в жизни настолько редко, что можно счесть это доводом в пользу промысла Божьего. Он благосклонно улыбнулся, как папа с балкона Ватикана. До сих пор он ни разу не ошибся, нажимая только на нужные клавиши.