132 (СИ) - Шнайдер Анна. Страница 5

— Давай-давай, Андрей, — кивнула бабушка, глядя на нас с любопытством старого человека, который смотрит сериал по телевизору. И добавила наставительно: — А курить бросай. Вредно это.

— Постараюсь, Лидия Вячеславовна, — улыбнулся бывший одноклассник и повёл меня прочь от подъезда. Я не сопротивлялась.

По правде говоря, я в эту минуту, что мы шли до ближайшей детской площадки, где Андрей почти силой усадил меня на лавочку, ужасно боялась его.

Я не видела Прозорова с выпускного вечера — откуда я знаю, каким он стал?.. Может, он сейчас свернёт мне шею.

Правда, пока делать это одноклассник не собирался. Почесал в затылке, озадаченно глядя на меня и не спеша садиться рядом, и поинтересовался с ленцой в голосе:

— И чего ты припёрлась?

Я стиснула в кулак руки, лежавшие на коленях, и, решив не поддаваться на провокации, ответила вопросом на вопрос:

— Ты слышал, что я спрашивала у этой… Лидии Вячеславовны?

— Краем уха слышал, — на лице Андрея появилась кривая ухмылка, а глаза, впившиеся мне в лицо, блеснули лютой неприязнью. — И зачем тебе понадобился Ломакин спустя столько лет? Хочешь посадить его ещё раз?

Вздрогнув от этого предположения, я не выдержала и выпалила:

— Почему вы все считаете меня каким-то чудовищем?

— А кто ты? — парировал Прозоров, цокнув языком, будто удивлялся моей недогадливости. — Нагородила кучу бреда, из-за которого хорошего мужика упекли в колонию на двенадцать лет. Сама вон, живёшь и в ус не дуешь. И не призналась до сих пор, что соврала. И как тебя, суку, земля носит?

Я не выдержала и всё-таки вскочила на ноги — правда, ненадолго. Андрей, положив руку мне на плечо, заставил сесть на прежнее место и серьёзно, внушительно сказал, глядя мне в глаза:

— Я сегодня же напишу Кристине, что видел тебя, и ты искала Алексея Дмитриевича. Пусть знают и будут начеку.

— Андрей, — несмотря на подавленное состояние, я попыталась достучаться до него, — я не желаю ничего плохого, клянусь. Мне просто нужно поговорить с ним.

— Думаешь, я поверю?

— А почему нет? Прозоров, включи голову! Что плохого я могу сделать Алексею Дмитриевичу?

— Зная тебя — что угодно. Опять наплетёшь с три короба…

— Я хочу извиниться!

Сама не знаю, почему сказала так.

Ведь на самом деле я до сих пор не думала ни о каких извинениях. Несмотря ни на что — не думала.

Я вообще не понимала, чего хочу, добывая адрес нашего бывшего классного руководителя.

Да, Алексей Дмитриевич когда-то был нашим классным руководителем — целый год, до того рокового мая. Его все обожали… в том числе и я.

— Извиниться? — Прозоров обидно засмеялся. — А не поздно извиняться, Викуля?

— Извиняться никогда не поздно…

— Ух ты, сколько пафоса. — Он покачал головой и сделал шаг назад, отворачиваясь от меня. — Кстати, хочу предупредить… Кристина замужем за моим двоюродным братом. У него есть и деньги, и возможности. Учти это, если захочешь продолжить мешаться под ногами.

Больше Андрей ничего не сказал и не простился — просто ушёл, и всё.

После разговора с Прозоровым я чувствовала себя настолько опустошённой, что решила — всё-таки пора возвращаться домой.

Хотя дело было не только в Андрее, разумеется. Нина тоже поспособствовала тому, что я полностью упала духом.

Упала духом… Нелепая фраза по отношению ко мне. Когда в последний раз я чувствовала себя не упавшей духом? Я даже не помню.

Мне неожиданно стало интересно… и больно от этого интереса… Как живёт Алексей Дмитриевич?

Подумав о подобном, я внутренне сжалась. Потому что, несмотря на то, что я говорила и Нине, и Андрею, я боялась с ним встречаться. Причём чего именно боюсь, я не могла осознать.

А стоило бы…

Пятый класс начался для нас с знакомства с новым классным руководителем — Ломакиным Алексеем Дмитриевичем, учителем физкультуры. Ему тогда было около тридцати пяти лет. Высокий, подтянутый, дружелюбный и улыбчивый Алексей Дмитриевич покорил наш класс буквально за неделю.

Его было невозможно не обожать, потому что он относился к той породе людей, которые несут в мир бесконечный позитив. Он был безумно энергичен и заражал своей энергией даже самого последнего лентяя, постоянно устраивая для нас какие-то «движухи», как он говорил. Мы ходили с ним в театры, цирк, музеи, ездили на экскурсии, рисовали стенгазеты и готовили музыкальные номера к различным праздникам. В стороне не оставался никто — каждого своего подопечного Алексей Дмитриевич загружал по мере сил и возможностей, но никто не сопротивлялся. Просто потому что сопротивляться его неуёмной доброй энергии было совершенно невозможно.

У меня с ним были особенные отношения. По крайней мере мне так казалось. В младших классах я многократно становилась объектом настоящей травли со стороны учащихся — а всё из-за того, что я в то время была очень полной девчонкой, эдаким колобком на ножках. Но дело было не только в моей внешности — ещё я была совершенно нелюдимой, необщительной. Я дружила с Ниной, которая сидела со мной за одной партой с первого класса — и только с ней. С остальными одноклассниками могла недолго поговорить, но на этом всё ограничивалось.

Причина была не в школе, а в том, что происходило у меня дома. Когда я пошла в первый класс, отец с матерью развелись, и всё это сопровождалось жуткими скандалами, которые я слышала каждый день независимо от времени. Они ругались и днём, и ночью, хлопали дверьми, орали друг на друга… Мало обращая внимания на меня. Потом отец уехал, эмигрировал в другую страну — и начиная лет с семи я получала от него лишь алименты и подарки по праздникам. Он даже не звонил ни разу. Предполагаю, потому что не хотел общаться с моей матерью, но… мне от этого было не легче.

Я начала поправляться уже тогда, поскольку сильно увлеклась чипсами и шоколадками, а к концу четвёртого класса и вовсе превратилась в маленького бегемотика. Маме было всё равно: она, увлечённая романом с новым мужчиной, который стал жить у нас примерно в середине моей учёбы в третьем классе, ограничивалась лишь наставлениями, но и только. Она не пыталась остановить мой жор, не препятствовала покупке всяких гадостей в магазине. И вообще не скупилась на карманные деньги — видимо, так ей казалось, что я проще буду принимать её нового мужа. Точнее, гражданского мужа — с тем мужчиной они так и не поженились.

Он меня не любил. Не обижал, но относился с лёгкой брезгливостью, как к обоссанному щенку, который вроде бы маленький, но очень уж вонючий. В результате дома я почти постоянно ощущала себя неуютно… собственно, как и в школе, потому что там меня тоже не принимали. Да я и не делала ничего, чтобы принимали, будучи обычной угрюмой толстушкой, не хватавшей с неба звёзд по учёбе.

Всё изменилось с приходом Алексея Дмитриевича. Он задействовал в своих инициативах всех без исключения, в том числе и меня. Хотя нельзя сказать, что я не сопротивлялась… Нет, первое время я не желала ничего делать, стараясь закрыть своё сердце от его обаяния, но ничего у меня не вышло.

Однажды он попросил меня остаться после уроков, и тот разговор стал для меня первым в череде наших откровенностей, которые навсегда изменили мою жизнь… и погубили его.

Мне было одиннадцать лет, и последние четыре года я не видела участия ни от кого, в том числе от собственной матери, погружённой в свою новую любовь. Наш прежний классный руководитель, молодая девушка, только окончившая институт, кажется, вообще меня побаивалась и лишний раз не трогала, даже не пытаясь бороться с моей угрюмостью.

Но Алексей Дмитриевич не собирался смиряться. Он вообще, кажется, был не способен не бороться с обстоятельствами…

— Так, Вика, садись, — сказал он в тот день, улыбаясь мне, застывшей возле двери с хмурым видом. И опустился на стул сам — но не тот, что предназначался учителю, а обычный стул за первой партой в среднем ряду, из-за чего я растерялась.