Неоновые джунгли - Макдональд Джон Данн. Страница 46

– Да, если они ему нужны для того, что можно старику объяснить. Просто и доходчиво.

– Ну что такого ему может быть нужно, чего нельзя объяснить? Бонни, я же прекрасно знаю, как живет Уолтер. Он никогда никуда не выходит один. У него нет проблем ни с женщинами, ни с азартными играми, потому что Доррис не оставляет ему для этого ни малейшего шанса. Следит за всеми его телодвижениями по меньшей мере двадцать пять часов в сутки.

– Она ненадежна, Поль. Доррис из тех, кто постоянно сильно нуждается в подтверждении собственной уверенности. Она делает из его жизни самый настоящий ад.

– Что, вполне возможно, и является причиной для воровства денег у родного отца, – медленно протянул Поль. – А когда у него их накопится достаточно...

– Да, само собой разумеется, – тут же согласилась Бонни. – И я его совершенно не осуждаю. Но Гас... Каково будет Гасу? Вряд ли он это переживет. Похоже, счастье и удача окончательно отвернулись от этой семьи, Поль.

– Даже если старина Гас и узнает об этом, он никогда не обратится в полицию. А знаешь, ему ведь известно, что кто-то из своих мухлюет с кассой. Он сам мне об этом сказал. По его мнению, это делала Тина. Но он не старался докопаться до истины, потому что был слишком занят печальными воспоминаниями о Генри.

– Ну и как ты собираешься поступить?

– Как поступить? Прежде всего попрошу тебя поговорить с Уолтером.

– Меня? Нет, Поль, только не я!

– Да, именно ты, Бонни, и никто другой. Ведь ты понимаешь Доррис намного лучше его самого. Как ты считаешь, есть ли хоть какая-нибудь возможность привести ее в норму? И сделать его жизнь чуть лучше?

– Честно говоря, не знаю. Она, разумеется, будет злобствовать и создавать проблемы, но если увидит, что к ней проявляют искренний интерес, то, возможно, на несколько минут и оттает... Если бы Доррис не была беременна, я точно знала бы, как следует с ней поступить. То есть, конечно, если бы я была мужчиной. На месте Уолтера я схватила бы ее за плечи и трясла бы до тех пор, пока у нее не застучат зубы, а затем тут же занялась бы с нею любовью, приголубила бы, утешила и очень ласково дала бы понять, что если она вздумает еще раз быть со мной сучкой, то я буду снова и снова делать с ней то же самое. И так, пока до нее не дойдет, что от нее требуется. Доррис не уважает мужа, но зато, не сомневаюсь, очень даже уважает силу. К сожалению, Уолтер слишком мягок и кроток. Чуть ли не смертельно ее боится. И знаешь, Поль, я ничуть не удивилась бы, если бы крутой, по-настоящему мужской подход к ней превратил ее в добрую и преданную жену. Мне почему-то кажется, что под ее злобной раздражительностью скрывается что-то очень приятное. Но только делать это надо решительно. Никаких полумер... Впрочем, принимая во внимание беременность Доррис, на данный момент это все теория. Кстати, она весьма успешно использует беременность как свое главное оружие. Носит будущего ребенка словно оскорбление супругу. А он преспокойно это кушает...

– Поговори с Уолтером, Бонни.

– Вряд ли это поможет.

– Тогда что поможет?

Бонни секунду подумала, затем через силу улыбнулась:

– Боюсь, больше ничего. – Она встала. – Извини, мне пора возвращаться.

– Да, конечно, но только не таким же образом, каким ты сюда пришла. Я отвезу тебя.

Он быстро завязал галстук и надел пиджак. Выйдя на улицу, они сели в машину и поехали сначала по темной аллее, потом выехали на освещенную улицу.

Уже минут через десять Поль остановился перед домом Вараков. Яркий свет горел только в одном из окон второго этажа, и намного тусклее – в маленьком окошке третьего, под карнизом чуть свисающей крыши.

Взявшись за ручку дверцы, Бонни мягко произнесла:

– Спасибо тебе, Поль.

Вместо ответа, он положил правую руку на ее запястье, а левой выключил в салоне свет. Первые несколько секунд они молча сидели в абсолютной темноте, даже не видя лиц друг друга. Затем она прошептала:

– Не надо, Поль.

– Не надо что, Бонни? Чего именно нам не надо делать?

– Я не знаю. Наверное, ничего. Ничего, что никуда не приведет. Ничего, связанного с тем, что я есть...

Он медленно, но с силой притянул ее к себе. Немного посопротивлявшись, Бонни вдруг с шумом выдохнула и... оказалась в его объятиях, про себя даже чуть удивившись тому, как легко, естественно и без ненужной неловкости это у них получилось в тесном пространстве маленькой машины. Крепкие губы Поля с силой впились в ее... Некоторое время она отчетливо осознавала, что находится в машине с выключенным внутренним светом, где ее целует высокий мужчина, которого все зовут Пастором, что у него заметно поношенные обшлага и слегка потертый воротничок белой рубашки с короткими рукавами... Но потом все растворилось в долгом поцелуе, и больше уже не было ни Пастора, ни рубашки, ни тесной машины, а был только Поль, теплота его объятий и страсть обоюдного желания...

Наконец Бонни нашла в себе силы оттолкнуться от него и с коротким нервным смешком сказать, что он заставляет ее чувствовать себя настоящей девчонкой.

– Знаю, – улыбнулся он.

– Откуда, интересно?

– Бонни, позволь мне хоть раз, один только раз об этом не думать и даже не пытаться что-либо объяснять.

Она рассмеялась:

– Да бог с ними, с объяснениями! Они могут подождать, никуда не денутся. Боюсь, как только мы это объясним друг другу, Поль, на этом все тут же и закончится. Навсегда.

– На самом деле?

– Да, Поль, на самом деле.

Она крепко прижала ладони к его щекам, мягко поцеловала его в губы. В ответ он нежно поцеловал по очереди каждую ее ладонь и, чуть вздохнув, отпустил. Выйдя из машины, Бонни повернулась, бросила прощальный взгляд в темноту салона, где едва виднелся его силуэт, захлопнула дверцу и, не сказав больше ни слова, вошла в дом.

Оказавшись в своей комнатке, она как можно быстрее разделась и нырнула в постель. Она хотела хотя бы ненадолго сохранить то восхитительное чувство возбуждения, которое ей только что выпало счастье испытать. Но, увы, вскоре ею овладели другие мысли и чувства. Старое ведь просто так не отпускает...

«Кто ты, черт побери, Бонита, чтобы вот так радоваться ощущениям юной школьницы? За кого, интересно, себя принимаешь, кого пытаешься из себя изобразить? Это же все пустая патетика, не больше. Ведь все, что ты можешь дать Полю, – это только профессиональная имитация „любви вдвоем“, грамотно обрамленная вздохами, умелыми поцелуями, страстными, но фальшивыми... Точно такая же жалкая имитацию любви, которой ты недавно одаривала бедолагу Генри... Может, яркость воспоминаний слегка затуманилась, потому что в последние несколько дней ты вроде снова ожила? Возможно. Но вот только в памяти Поля они никогда не померкнут! Он всегда будет видеть на тебе этот отпечаток прошлого. Поль очень уязвим. А сейчас он просто одинокий сильный мужчина, а тут рядом ты – хоть и бывшая, однако еще вполне привлекательная молоденькая проституточка, которая может удовлетворить его естественное мужское начало...»

Все разъедающая кислота воспоминаний безжалостно пожрала ее приподнятое настроение. И чем ближе был неизбежный рассвет, тем отчетливее Бонни понимала, что это была самая длинная ночь в ее жизни, даже длиннее той, которую она в свое время провела в тюрьме, в женской камере, вместе с тремя отпетыми уголовницами, в атмосфере затхлого воздуха и доносящихся откуда-то снаружи отвратительных кошачьих завываний.

Было еще темно, когда она услышала, как уже вставшие Джимми и старик завели на заднем дворе грузовичок. Вот его мотор громко затарахтел, и они уехали на фермерский рынок. Дом снова погрузился в тишину. Но затем... затем до Бонни вдруг донеслись чьи-то осторожные, явно крадущиеся шаги на лестнице, легкое поскрипывание деревянных ступенек. Бонни выскочила из постели, схватила халат, торопливо его надела. Ручка двери показалась ей холодной как лед, но входная дверь открылась практически бесшумно. Бросив быстрый взгляд в сторону лестницы, Бонни увидела, как кто-то осторожно, будто кошка, крадется по ступенькам вниз. Верн! Это Верн Локтер!