Оранжевый для савана - Макдональд Джон Данн. Страница 34

И в то же время, сама с собой разговариваю о Фрэнки; о том, как мать заставила меня стыдиться моего роста; о том, как сбежала и в пятнадцать лет вышла замуж, а в шестнадцать развелась и слонялась повсюду, а потом осела и стала по-настоящему вкалывать, чтобы заработать, накопить деньги и вернуться в шикарном виде. И чтобы у всех глаза на лоб полезли. Я даже знала, как это будет, Трев. Я одену меховую накидку и войду в свой дом. А мать и бабушка вытаращат глаза. А потом я им дам понять, что получила все это не так, как они могли бы подумать, а честным трудом. И покажу им альбом с вырезками. Девятнадцать лет. Боже!

А там уже чужие в этом доме, Трев. Нетерпеливая женщина, и дети, которые повсюду бегали. Моя бабушка уже год как умерла, а мать оказалась в доме для престарелых. Преждевременная дряхлость. Решила, что я — это ее сестра и умоляла меня увезти ее оттуда. Я ее перевела в другое место. Платила семь с половиной долларов в неделю в течение полутора лет, Трев. А потом с ней случился один тяжелый удар вместо постоянных мелких, и она умерла, даже меня не узнав. Артур меня спрашивал, почему я так решила. Может, у нее и были какие-то проблески сознания, когда она гордилась мной. — Слезы навернулись на глаза Чуки, и она покачала головой. — Ладно. Мне хорошо с Артуром. Как будто у меня в голове множество маленьких узелков. Я говорю, говорю, говорю, и потом он скажет что-нибудь и один узелок развяжется. Она нахмурилась.

— Ведь и теперь может получиться так же, как было с Фрэнки. Он, бывало, если узнает, что меня что-нибудь грызет, то потом, когда уже много времени пройдет, скажет такое, от чего тебя еще больше грызть начинает. Я это объяснила Артуру. Он говорит, что может, мне потому и нужен Фрэнки, что он меня наказывает, а я сама не могу себя наказать.

Трев, тебе действительно нужно дать Артуру ну хоть что-нибудь делать. Я могу только немного поднять его дух. Но если ты с ним будешь обращаться как с надоедливым ребенком, в то время как я стараюсь сделать из него мужчину, то все впустую. Это долго не продлится. Может, Трев, эта часть дела гораздо важнее денег. Он поговаривает насчет этой работы в Эверглейдз. С некоторой тоской. Когда он трудился у себя в магазине, это было нечто устоявшееся. Поставщики знали, что пользуется спросом в этом городе. А у него были хорошие специалисты по витринам и рекламе. И торговля шла вполне стабильно еще до того, как он стал ею заниматься. Но он сказал: «если сколотить стояки на скорую руку, и они не падают, а мастер приходит и говорит, что и так сойдет, то тебе кажется, будто люди проживут здесь целую вечность и ветры не сметут постройку с лица земли». Я бы не сказала, что это ему нравилось. Но понимаешь, если не считать магазина, работавшего по заведенному до него порядку, все, за что бы он ни брался, проваливалось ко всем чертям. Все, за исключением этой тяжелой работенки. Если ты ему что-нибудь доверишь, он еще больше поверит в свои силы.

Я пообещал, что сделаю это. У нас еще было время до пятнадцати минут четвертого, чтобы как следует подготовиться. Я купил карту-схему Тампы и взял напрокат бледно-серый «галакси». Увы, Тампа превращается в нечто безликое. Раньше она запоминалась как самая грязная и приводящая в бешенство своими запутанными автомобильными дорогами часть на юге района Челси Бостона. Теперь здесь проложили чудовищные автострады и скоро, в один прекрасный день, Тампа останется в памяти лишь как мимолетное дорожное впечатление. Центр города расширили, сделав его еще более безликим, и Ибор-сити все больше превращается в подобие Нового Орлеана. В каком-нибудь весьма отдаленном от нас году историки отметят, что Америка двадцатого века совершила колоссальную ошибку, пытаясь создать культ автомобилей, а не людей, покрывая бетоном и асфальтом сотни тысяч гектаров пахотных земель, обезображивая центры городов, способствуя быстрому распространению этого высокоскоростного хлама. Так что, когда, в конце концов, новые изобретения заменят вышедшие из употребления автомобили, то потребуется двадцать лет и полбиллона долларов, чтобы стереть с лица земли все безобразие двадцати лет безумия и перестроить супер-города таким образом, чтобы они служили человеку, а не его игрушкам.

Оставив Чуки в машине, я зашел в справочный зал библиотеки и поискал яхту «Пират» среди зарегистрированных в справочнике Ллойда. Таких было очень много, но я нашел одну, приписанную к порту Тампа. Переделанный катер береговой охраны тридцати шести метров в длину, принадлежащий «Фом-Флекс Индастриз». Я позвонил им, и меня перекидывали с уровня на уровень вдоль всей пирамиды власти, вплоть до вице-президента по вопросам торговли и проката, некоего мистера Фоулера, голос которого хранил слабые следы вермонтского акцента.

— С подобными проблемами, — сказал он, — вам следовало бы обратиться к мистеру Робинелли в доке Гибсона, где мы держим яхту. Мы пользуемся ей, заранее составляя расписание для служебных поездок, и уполномочили мистера Робинелли сдавать яхту, когда сроки аренды не мешают намеченным компанией планам. Те, кто берут ее напрокат, а я бы хотел, чтобы их было побольше, помогают поддерживать яхту в хорошем состоянии, оплачивать стоянку, страховку и заработки постоянного экипажа. У меня сейчас нет на руках предварительного расписания, но я могу попросить кого-нибудь достать его. Мне известно, что в данный момент яхта стоит у Гибсона. Если вы...

Я сказал ему, чтобы он не беспокоился, я узнаю все у мистера Робинелли. Посмотрел адрес дока Гибсона и, вернувшись к машине, нашел это место на карте города. У нас было достаточно времени, чтобы все разузнать. Док был в большой, занятой торговыми судами гавани, где загружалось и разгружалось с десяток рефрижераторов. Там было жарко от густого и низкого промышленного смога, в воздухе воняло химикатами и в искусственного происхождения дымке ярко поблескивали огромные груды невероятно жесткого сульфита. Я остановился у конторы, откуда был виден «Пират», стоящий на якоре у причала. Наверху работали двое мужчин в хаки. Яхта блестела как новенькая, и я не завидовал тому, кого смотритель выбрал для ежедневного соскабливания с нее грязи.

Робинелли оказался большим и грубым человеком с тремя телефонами, четырьмя подставками для бумаг и пятью перьевыми ручками. Ну, страшно занятым типом, не имеющим ни одной свободной минутки для беседы. Я представился как представитель группы лиц, желающих взять напрокат яхту «Пират» для поездки в Юкатан, скажем, дней на двадцать. Десять человек. Будет ли она свободной в ближайшее время? И какова цена?

Он прыгнул к столу и сделал пометку в блокноте.

— Давайте ровно три тысячи. Считая питание и оплату стюарда. Экипаж из четырех человек. Выпивку принесете сами. Остальное прилагается. — Он говорил все громче, и голос зазвучал надтреснуто, как удары кнута. В кабинет, прихрамывая, поспешно вошла худенькая женщина и протянула ему папку. Он пробежал глазами несколько верхних страниц.

— Яхта свободна с десятого июля в течение тридцати двух дней. Уведомите не позже, чем до тридцатого июня. Чек должен быть за двое полных суток до отплытия. Никаких пассажиров от шестидесяти пяти лет и старше. Обеспечивается страховка. Скорость до четырнадцати узлов. Путешествия в радиусе полутора тысяч километров. Радар, опреснитель соленой воды, осадка метр восемьдесят, семь пассажирских кают, три туалета, ванна и душ. Повышенная устойчивость. Пойдите, взгляните. — Он написал записку и протянул мне. — Дадите мне знать. В письменном виде.

Я повел Чуки на пристань. Грубоватый парень с тупым и безразличным лицом, большими веснушчатыми бицепсами, в рубашке цвета хаки, облегавшей его также плотно, как и собственная юная кожа, взглянув на записку, сказал, что капитан на день сошел на берег. Но можно зайти осмотреть яхту. Мы довольно быстро обошли ее. Переделана она была замечательно, так, что стала роскошным средством передвижения, не утратив своего делового вида.

Поднявшись наверх, я сказал парню:

— Спасибо.

— Осмотрел двигатели?