Расставание в голубом - Макдональд Джон Данн. Страница 6

Покончив с физической работой, я побаловал себя теплой ванной и охлажденной бутылкой «Дос-экьюча», черного мексиканского пива, качество которого выше всяких похвал. Потом вытерся и надел костюм, подходящий для летней ночной жизни. С наступлением сумерек послышалось ауканье, показалась Молли Би с высоким бокалом в руке, обожженная солнцем до розовых пятен и по-детски, непосредственно болтавшая с темной гладкокожей хохотушкой, которой она собиралась показать мое восхитительное суденышко. Хохотушку звали Конни, и она была такой же штучкой, созданной для возни и игр, как и ее подружка. Конни все время выкидывала разные коленца, взглядами и недомолвками давала понять, что уже обсудила меня с Молли Би, полностью ее одобрила. Потом, поглядев на меня, вдруг прямо-таки обмерла и приготовилась уединиться со мной, сплавив Молли Би обратно к Тигру. Но по окончании обзорной экскурсии я отослал их обеих, запер лавочку и отправился в центр города, где в одном кафе подают туристские праздничные отбивные за будничную цену, приемлемую для аборигенов. Насытившись, зашагал к набережной, в «Багама рум», где вас приветствует Джой Моррис: «Мы начинаем наше большое летнее представление, в котором участвуют певица Шейла Моррейн и Чуки Мак-Колл со своими „Танцующими островитянками“! По понедельникам закрыто».

Джой Моррис был безвкусным постановщиком унылых пошлостей и непристойных поз. Оркестр – сборный, очень громкий и очень усталый. Шейла Моррейн обладала настоящим милым скромным голоском, деревенскими ухватками и мимикой, а также поразительной фигурой (42 – 25 – 38), задрапированной в ткань, напоминающую мокрую паутину. Но Чуки и ее шестеро-в-одной-упряжке были хороши. Она распоряжалась всем: костюмами, светом, хореографией, реквизитом, тщательно отбирала девушек и безжалостно гоняла их на репетициях. За ночь было три выхода, и именно на танцовщицах и держалось все заведение. Адам Тиболт, владелец-управляющий, хорошо знал это.

Первое отделение продолжалось часа два с четвертью, и по крайней мере семьдесят человек пришли посмотреть восьмичасовое шоу. Я нашел свободный табурет в самом конце гудящей как улей стойки бара, постарался не замечать Морриса и Моррейн и сосредоточил все свое внимание на «Танцующих островитянках». Гардероб всех семерых можно было уместить в одном котелке. В потоках голубого света я хорошо видел Кэтти Керр, танцующую в унисон с остальными. Улыбка, застывшая на ее лице, была немного искусственной, стройное мускулистое тело двигалось легко, быстро и без видимых усилий. Ни одной складочки на теле, как у всякого хорошего танцора. Некогда их отращивать, нечего с ними возиться. Только влажный блеск упругой золотой плоти выдает скрытое напряжение. Усталый оркестр, как всегда, старался для Чук изо всех сил, особенно в той части представления, которая остроумно пародировала все подобные шоу на побережье.

Когда номер закончился, я послал Кэтти записку и перешел в кафетерий отеля. Через пять минут она присоединилась ко мне – в старенькой блузке, дешевой юбке и в ярком сценическом гриме. Мы заняли угловой столик. За стеклянной стенкой были видны освещенный бассейн и его вечерние посетители.

– Кэтти, я попробую выяснить, удастся ли что-нибудь сделать.

Карие глаза изучали мое лицо.

– Я глубоко тронута, мистер Макги.

– Трев. Сокращенно от Тревис.

– Спасибо, Трев. Как вы думаете, что-нибудь получится?

– Еще не знаю. Но нам следует заключить что-то вроде соглашения.

– Какого рода?

– Джуниор Аллен нашел то, что прятал ваш отец. Если я узнаю, что это такое или чем это было и где он это взял, то, возможно, найдется человек, которому это принадлежит по праву.

– Краденого мне не нужно.

– Если удастся хоть что-нибудь вернуть, Кэтти, сперва я вычту свои издержки. То, что останется, поделим пополам.

Она немного подумала.

– Мне это кажется справедливым. Ведь иначе я не получу ничего.

– И никому не рассказывайте, о чем договорились. Если спросят, я просто ваш друг.

– Начинаю думать, что так оно и есть. Скажите, а если ничего не получим, как же ваши издержки?

– Это мой риск.

– Неужели я когда-нибудь перестану брать в долг? Бог ты мой, я столько должна! Даже Чуки немного.

– Хочу задать вам несколько вопросов.

– Спрашивайте прямо.

– Знаете ли вы кого-нибудь, кто служил вместе с вашим отцом?

– Нет. Видите ли, он хотел летать. Он пытался добиться допуска к полетам, но был то ли недостаточно молод, то ли недостаточно тренирован, то ли еще что-то. Его призвали в сорок втором. Когда он уехал, мне было шесть лет. Его готовили где-то в Техасе, и в конце концов он оказался... в отделе воздушных перевозок, кажется.

– ВТА? Военно-транспортная авиация?

– Вот-вот. Точно. Так он и оказался в небе. Не управлял самолетами, но все-таки летал на них. Стал командиром экипажа. Мы получали часть его жалованья, и нередко это были стодолларовые чеки, так что дела у него шли хорошо. Однажды пришло сразу три за раз. Мама откладывала что могла, ожидая его возвращения. Как оказалось, делала это не напрасно.

– Но с кем он служил, вы не знаете?

Она наморщила лоб:

– Иногда в письмах упоминались какие-то люди. Он не часто писал. Моя мать хранила эти письма. Не знаю, может, сестра выбросила их после ее смерти? Или они еще лежат где-нибудь? Да, порой в них встречались имена.

– Можем мы завтра поехать к вам домой и поискать?

– Думаю, да.

– Я хотел бы встретиться с вашей сестрой.

– Зачем?

– Любопытно, что она скажет о Джуниоре Аллене.

– Она скажет, что предупреждала меня. Он ей не очень нравился. Могу я рассказать ей, зачем к вам обратилась?

– Нет. Лучше не стоит, Кэтти. Представьте меня как друга. Я сумею навести ее на разговор о Джуниоре Аллене.

– Но что сможет она вам рассказать?

– Может быть, и ничего. А может быть, что-нибудь такое, чего вы не замечали.

– Я буду рада лишний раз повидать Дэви.

– За что Аллена посадили в тюрьму?

– Он говорил, что это чудовищное недоразумение. Пошел в армию и решил стать кадровым военным. Попал в ВМС, был рулевым, плавал на маленьких судах-аварийках, как их называют.

Потом перевелся в отдел снабжения, а в пятьдесят седьмом его арестовали за продажу армейского имущества одной гражданской компании. Он признал, что продавал понемногу, но не в таких количествах, как утверждало обвинение. Однако на него навесили все недостачи, разжаловали и упекли на восемь лет в Ливенуорт. Он, правда, вышел через пять. Там он оказался в одной камере с отцом и, когда приехал к нам, говорил, что отец очень просил его нам помочь. Вот такие сказки рассказывал.

– Откуда он родом?

– Из-под Билокси. Вырос на катерах, поэтому его и в армии определили во флот. Говорил, что друзей у него там не осталось.

– И вы в него влюбились?

Она взглянула на меня настороженно и взволнованно:

– Не знаю, была ли это любовь. Я не хотела, чтобы все было так... прямо в моем родном доме, при живой еще тогда матери, и Дэви здесь же. Да еще Кристина и двое ее малышей. Мне было стыдно, но я ничего не могла с собой поделать. Теперь не понимаю, как такое могло случиться. Я же все-таки побывала замужем, и у меня был еще один мужчина, кроме мужа и Джуниора Аллена. Но Джуниор – он совсем другой. Мне трудно без смущения рассказывать постороннему, но вдруг вам важно об этом знать. Так вот. В первый раз он принудил меня силой. Бывал и нежным и любящим, но после... Говорил, что извиняется. Но все равно всегда набрасывался, словно дикий зверь, слишком грубо и слишком часто. Утверждал, что с ним всегда так, вроде не может с собой совладать. И через некоторое время он так изменил меня, что грубость уже не казалась, грубостью, и я перестала обращать внимание, сколько раз и где он на меня накидывался. Я жила словно во сне, никогда не просыпаясь до конца, чувствуя себя податливой и одурманенной, не обращая внимания на косые взгляды, зная только то, что он хочет меня и что я хочу его. Он сильный человек и за все время, что мы были вместе, не ослабил своего напора. Обращайся с женщиной так – и голова у нее пойдет кругом, потому что на самом деле это чересчур. Но остановить его было невозможно, а потом я уже и не хотела, привыкла жить этой сумасшедшей жизнью. Так что когда он вернулся и поселился у этой миссис Аткинсон... Я все думала и думала, как же...